Политологические аналитические центры США, мозговые тресты и другие институты американской демократии

Политический эксперт является не только носителем политологических знаний, но и политической культуры.

Поэтому роль политического эксперта в политической жизни и политических процессах постиндустриального и метаинформационного общества весьма велика.

Так, в США большое влияние на формулирование публичной политики оказывают социально-политические академические и научно-исследовательские лаборатории или «фабрики мысли» (от англ. think tank). Например, гуру политического анализа Йехескиль Дрор высоко оценивает их влияние на процесс формирования политики (policymaking) (Dror Ye. Required Breakthroughs in Think Tanks // Policy Sciences. 1984. Vol. 16. P. 53-58).

Создано более 6,5 тысяч «фабрик мысли» по всему миру несущих демократию, на эту деятельность выделяются миллиарды долларов США

Фонд наследия

• Политическая ориентация: консервативная
• Рейтинг SEMrush: 4900
• Ежемесячный трафик: 279 000
• Денежная стоимость ежемесячного трафика: 392 000 долларов США

Средний годовой доход: 112,7 миллиона долларов США

• Среднее количество упоминаний в СМИ в год: 1 298
• Рейтинг в отчете Global Go To Think Tank Index за 2014 год: № 9 (США), № 17 (мир)
• Известные фигуры: Майкл Дж. Герсон (бывший), Ребекка Хагелин (бывший), Эдвин Миз III (бывший), Уолтер Э. Уильямс (бывший)

Аналитики и эксперты «мозговых центров» формируют консолидированное отношение к текущим и стратегическим политическим проблемам, тем самым, составляя основы политического плюрализма.

Стратегическая разведка — разведывательная деятельность с целью получения информации о стратегическом потенциале и стратегических намерениях разведываемого государства, организации или иной социальной общности, влияющей на выработку стратегии.

Является высшей формой разведывательной деятельности, от эффективности которой зависит жизнеспособность государства или организации, которые её осуществляют. Осуществляет постановку разведывательной цели и задач стратегического уровня, ищет, добывает и обрабатывает полученную информацию, опуская несущественные и выявляя важнейшие или стратегические её компоненты и предоставляет полученный результат высшему политическому и военному руководству государства или организации.

Фабрики мысли обеспечивают аналитическими отчётами политиков, элиты и лоббистов, а с другой стороны, они сами представляют собой отдельную группу интересов.

Данные независимые организации разрабатывают политические рекомендации, прогнозы и программы для правительства, целенаправленно предоставляют свои аналитические отчёты и доклады лицам, ответственным за принятие и реализацию политических решений, а также публикуют свои издания для ознакомления широкой общественности с их содержанием.

Ярким примером таких учреждений являются Брукингский институт (Brookings Institution), ведущие эксперты которого придерживаются лево-либеральных взглядов; консервативный институт Гувера (Hoover Institution) при Стэнфордском университете; неоконсервативный институт Америкэн Интерпрайз (American Enterprise Institute – AEI); и «Фонд наследия» (Herritage Foundation), служащий оплотом правого крыла республиканцев. Эти и другие фабрики мысли, предлагающие концептуальные идеи государственным институтам и правительственным ведомствам, успевают гораздо эффективнее реагировать на многие

Безусловно, «мозговые центры» – преимущественно явление американской политики и их влияние на формирование политических доктрин и политического курса США можно объяснить долгосрочной традицией существования открытого общества и развитой системы публичной политики. Тем не менее, опыт функционирования фабрик мысли в системе разработки политических решений может быть заимствован и в России при условии дальнейшей эволюции политических институтов, а также сохранения принципов плюрализма и либерализации в политической жизни российского общества.

В Российской Федерации регулярно публикуются аналитические отчёты (инноагентов) на основе опросов "общественного" мнения, проводимые такими известными исследовательскими институтами, как Фонд «Общественное мнение» (ФОМ) и «Левада-центр» (в 1987-2003 гг. – ВЦИОМ). В настоящее время в России действует большое количество научно-исследовательских центров и институтов, из которых следует выделить функционирующую как «социологический бутик» Исследовательскую группу «ЦИРКОН» под руководством И.Г. Задорина; Фонд ИНДЕМ под руководством Г.А. Сатарова, известного исследователя проблем коррупции, а также социальных и психологических причин коррупционного поведения в России; и сотрудничающий с правительственными министерствами и ведомствами Фонд «Центр политических технологий» под руководством И.М. Бунина. Несмотря на относительную немногочисленность негосударственных исследовательских институтов в России, данные исследовательские организации способны предоставлять квалифицированные отчёты для научной экспертизы политических процессов и отдельных направлений публичной политики в Российской Федерации.

Роль «мозговых центров» в принятии внешнеполитических решений в США

Иногда «мозговые центры» (think tanks) еще называют «brain centers», и это название также распространено в политическом словаре США. «Фабрики мысли» как значительное явление американской политической жизни существует с 40-х годов XX века. «Мозговые центры» каждый год вырабатывают новые предложения и рекомендации в сфере внешней политики. В них ученые-интеллектуалы проводят исследования и дают научные рекомендации. Это обусловлено историей становления «мозговых центров» в США как самостоятельных учреждений.

Важное место в американской системе мозговых трестов занимает корпорация «Рэнд корпорейшн», находящаяся в г. Санта-Моника в штате Калифорния. Отделения корпорации RAND, насчитывающей сейчас более 1600 сотрудников, расположены в Нью-Йорке, Санта-Монике, Питсбурге и Вашингтоне (США), а также в Голландии, Германии и Великобритании.

В 60-70-е гг. XX в. зарождается особый тип «мозговых центров», чья основная функция состояла не столько в беспристрастных и объективных исследованиях, сколько в отстаивании определенных идеологических позиций.

Hudson Institute Гудзоновский институт (Hudson Institute) основан Г. Каном в 1961 году в Индианаполисе и занимается прогнозированием тенденций междунродной и американской политики. Кроме этого, появились публикации влиятельных мозговых центров, которые занимаются внешней политикой США, такие как «The Heritage Foundation» — (мозговой центр, который обслуживает преимущественно республиканскую партию) и «Foreign Affairs» — один из влиятельных внешнеполитических журналов, основанный «Советом по международных отношений».

Х.Виарда дает классификацию современных «мозговых центров», выделяя несколько групп:

а) небольшие исследовательские объединения, составляющие «питательную среду» для более крупных структур;

б) центры, расположенные вне Вашингтона и потому вынужденные прибегать к особым формам привлечения к себе внимания;

в) правительственные экспертные учреждения;

г) научные организации, специализирующиеся на какой-то одной узкой проблематике.

В формировании внешнеполитической доктрины США принимают участие многие ведущие «мозговые центры». Некоторые «мозговые центры» стремятся отвечать на запросы различных идеологических направлений и ведомств, другие работают в русле давно и устойчиво сформировавшейся идеологии. Но все они пытаются повлиять различными способами на формирование курса внешней политики США, стремясь добиться наибольших конкурентных преимуществ на данном сегменте рынка консультативных услуг.

Рассматривая формы и методы влияния «мозговых центров» на внешнюю политику США, давая им характеристику и их потенциал, он констатирует, что в целом «мозговые центры» «служат теми каналами, по которым новые и свежие идеи ученых проникают в головы политиков» и позволяют влиять на расстановку приоритетов, подсказывать планы действий в сфере внешней политики.

Многие бывшие политики и государственные деятели занимают или занимали должности в «мозговых центрах», в частности, Джеймс Бейкер занимал должность почетного председателя Института государственной политики при Университете Райса в Техасе; Фред Бергстен (C. Fred Bergsten) работал в должности директора Института международной экономики, а Збигнев Бжезинский взаимодействует в качестве консультанта с Центром стратегических и международных исследований.

Критика функционирования «мозговых центров»

Большинство экспертных центров возникло на волне «холодной войны», исходило из консервативных и охранительных ценностей, они ориентированы на выработку успешных для США технологий с целью сохранения политической гегемонии в мире. В основе наступательной стратегии лежит мысль о необходимости распространения идей, которые принято именовать «американскими ценностями» и которые далеко не по всем параметрам совпадают с «цивилизационными ценностями». Поэтому, в отличие от академических центров, экспертные советы, как правило, представляют резко консервативную точку зрения и ориентированы на республиканцев. Именно из «мозговых центров» исходят хлесткие формулировки, лозунги и слоганы, надолго становящиеся символом времени, въедливыми и трудно опровергаемыми для оппонентов.

Справедливости ради следует заметить, что ни исламскую революцию в Иране, ни распад СССР, ни события 11 сентября эксперты никакого уровня не предусмотрели. Потому что эксперты могут спрогнозировать плановый кризис, но не катаклизм. Они готовят почву для тенденции, но не берут на себя функции вулкана. Более того, прогнозы зачастую носят несколько ожидаемый характер и редко предупреждают о том, что нежелательно для заказчика. Так, 22 июня 2001 года в Пентагоне был опубликован доклад по результатам двухмесячного исследования в стенах РЭНД, заказанного министром обороны Дональдом Рамсфельдом, о грядущих перспективах внешнеполитической активности США. В нем резюмировалось: «США должны будут демонстрировать силу за рубежом и защищать своих союзников». Примерно так сформулирована в самых общих словах вся внешнеполитическая линия США за последние полвека. В экспертном докладе технически не может быть рекомендовано администрации свернуть демонстрацию силы. Даже после тяжелых последствий Вьетнамской войны американские эксперты освободились из плена пораженческих настроений и разработали целую серию программ по реабилитации всего комплекса «американских ценностей».

Однако, «мозговые центры» США также не сумели предугадать системный экономический кризис в Юго-Восточной Азии. Какие бы споры ни возникали по поводу происходящих событий экономического кризиса в Юго-Восточной Азии, похоже, что большинство мнений (зачастую ангажированных) не объясняет истинные причины кризиса, а просто описывает механизм его развития. Им еще предстоит выслушать множество обвинений.

Многие политологи продолжают скептически относиться к идее о том, что научно-исследовательские центры, взаимодействуя с правительственными органами, в состоянии оказать на них гарантированно позитивное воздействие, полагая, что не существует разграничение между «рациональной» и «бюрократической» моделями политического процесса. Первая утверждает, что мир управляется с помощью рациональных норм, и без научной проработки ни одно политическое решение приниматься не может. Однако такая посылка идеальна и не соответствует реальным законам «бюрократической модели». Согласно Гансу Моргентау, «редукция политических проблем к научным предложениям невозможна».

В рамках «бюрократической модели» процесс насыщения политики научным знанием носит скорее неформальный характер и едва ли его можно четко институционализировать. Во многих случаях решающими факторами становятся не рациональность аргументов и не наличие экспертно-аналитических групп, а личные качества и взаимоотношения лидеров. Так, бывший ответственный сотрудник Совета национальной безопасности США Ф. Один писал после своей отставки: «Бжезинский не соглашался с большинством моих рекомендаций, вероятно, из-за того, что они содержали критику его стиля руководства… Он просто игнорировал их, ничего не доводилось до конца. И никто об этом не беспокоился. Картер не имел возможности знать о происходящем, и я подозреваю, что эта картина была типичной».

Роль мозговых центров в принятии внешнеполитических решений при администрациях Р. Рейгана и Дж. Буша ст.

Ставка на силу, а затем поворот к новому диалогу с СССР соответствовали традиции проведения прагматической политики Республиканской партии. Это вызвало серьезные трения в аппарате исполнительной власти, в котором было немало сторонников проведения прежнего курса Демократической партии, ориентированного на защиту моральных ценностей в глобальном масштабе.

По итогам первого года правления Р. Рейгана «Фонд наследия», «мозговой центр» Республиканской партии, отметил, что успехи внешней политики администрации могли быть большими, если бы в государственном департаменте больше руководителей разделяло ее воззрения. В частности, политологи, разделяющие воззрения администрации, подвергали резкой критике линию госдепартамента на поддержку «прав человека» повсюду в мире, подчеркивая, что подобный курс ссорит Америку с ее союзниками и не воздействует на ее противников. Согласно этим взглядам США, на международной арене не должны исходить из абстрактно-идеалистических, либеральных убеждений в духе В. Вильсона; руководствоваться следует национальными интересами, что предполагает концентрацию усилий на борьбе с враждебными США коммунистическими державами всеми доступными средствами.

В «Мандате на лидерство-2» после выборов 1984 г. критика по адресу госдепартамента была выражена в еще более резкой форме. «Годами, — говорилось в этой разработке теоретиков «Фонда наследия», — проведение внешней политики узурпировалось прежде всего либеральными, космополитическими учеными, юристами и «экспертами» по международным делам. Они проводили свою внешнюю политику, не считаясь с тем, демократ или республиканец занимает Белый дом Поскольку бюрократия поддерживает статус-кво, она, в основном, враждебна курсу консервативной администрации Она заключила союз с конгрессом, чтобы помешать политическим переменам, осуществляемым президентом и его администрацией».

Еще более жесткие оценки государственному департаменту были даны в «Мандате на лидерство-3», адресованном выигравшему выборы 1988 г. Д. Бушу. Взаимоотношения внутри исполнительной ветви власти характеризовались как «позиционная война». Утверждалось, что «государственный департамент или влиятельные группировки в его недрах намеренно саботируют политику исполнительной ветви власти Бюрократы из государственного департамента постоянно выражают свою оппозиционность доктрине Рейгана по поддержке борцов за свободу против коммунизма. Способность президента руководить внешней политикой США оспаривается также конгрессом, прессой, растущим числом общественных групп давления. Итогом стало замешательство и союзников, и недругов, стремящихся понять подлинные цели политики США».

Многие исследователи связывали негативные явления в экономике с курсом администрации на наращивание военных расходов, разработку системы противоракетной обороны космического базирования (программа «звездных войн»). Это дало повод для критики ее милитаристской направленности. Как ни парадоксально, несмотря на то что республиканская администрация добилась беспрецедентного триумфа в «холодной войне», которая завершилась успешно для США, ее внешняя политика, стала восприниматься с большим скептицизмом. Институт мира и центр Картера провели трехдневную дискуссию, в которой отмечалось отсутствие у правительства долгосрочных стратегических представлений о том, к какой модели миропорядка следует стремиться после завершения «холодной войны». В дискуссиях по адресу администрации выдвигался упрек в недостаточно широком понимании национальных интересов США.

Роль «мозговых центров» в принятии внешнеполитических решений при администрации Клинтона

Уже первые операции в Сомали и на Гаити вызвали разногласия в американском политическом истеблишменте. Как отметил в 1994 г. директор основного «мозгового центра» Демократической партии, Института прогрессивной политики (ИПП) Р. Мэннинг, военные вмешательства всегда были инструментом внешней политики, однако никогда раньше они не мотивировались интересами защиты прав человека, необходимостью заменить недемократический режим демократическим.

«Новый интервенционализм» Клинтона ставит права индивидов выше суверенитета государств, «революционизирует международные отношения»:

«Возводится в систему вмешательство в гражданские войны, свержение силой правительств зарубежных государств за то, что они злоупотребляли властью или не решали внутренние проблемы», — писал Мэннинг.

Подобная политика, по мнению директора ИПП, исходно не была безупречна. Она допускала попытки навязывания демократических режимов там, где для них не сложилась внутренняя почва. В отличие от миротворческих операций прошлого, связанных с разделением конфликтующих сил, готовых прекратить военные действия под контролем за соблюдением перемирия, договоренностей о прекращении огня, политика Клинтона превращала миротворцев в участников конфликта со всеми вытекающими из этого последствиями. Главное же, считал Мэннинг, «безотносительно к моральным основам, американская общественность не поддержит, а наша политическая система не санкционирует применение военной силы, с санкции ООН или без нее […]. Соединенные Штаты должны возглавлять усилия и «семерки», и всего международного сообщества по оказанию помощи в ситуации гуманитарных кризисов. Надо также действовать совместно с другими по выполнению соответствующих обязательств. Но в условиях, когда возможности ограничены, односторонние акции в духе «новой эры» не обеспечены ресурсами и средствами».

Еще большие сомнения относительно соответствия национальным интересам США военных вмешательств под гуманистическими, гуманитарными лозунгами, под флагом защиты демократических ценностей выражали теоретики Республиканской партии. По мнению президента «Фонда наследия» Е. Фелнера, администрация Клинтона утратила ориентиры в разграничении жизненных и второстепенных интересов, стала слишком часто прибегать к сомнительной целесообразности военным вмешательствам: «Клинтон истратил миллиарды долларов и пожертвовал жизнями американцев, предприняв нелепые военные вмешательства в Сомали, Боснии и на Гаити — трех странах, где не были затронуты жизненные интересы США Администрация ведет себя как «ястреб» на Гаити, в Сомали, Боснии, в ситуациях, которые требуют лишь минимальных военных усилий, получает одобрение ООН там, где не определены четко стратегические интересы США Расширяющееся вовлечение военных сил США для проведения гуманитарных и миротворческих операций ведет к распылению нашей мощи по всему миру, подрывая нашу способность реагировать на угрозы».

Военные вмешательства, по мнению директора «Фонда наследия» США, должны были ограничить лишь теми случаями, в которых затрагивались их жизненные интересы. К их числу Фелнер относил следующие:

— Во-первых, связанные с защитой собственно национальной безопасности США, то есть территории, границ и воздушного пространства Америки от нападения или от угрозы такого нападения.

— Во-вторых, определяющие заинтересованность США в том, чтобы таким ключевым районам мира, как Европа, Восточная Азия или зона Персидского залива, не угрожали потенциально недружественные державы и идеологические вызовы со стороны радикального национализма, исламского фундаментализма и неокоммунизма.

— В-третьих, вытекающие из необходимости сохранения безопасного доступа к международным торговым путям.

— В-четвертых, отражающие необходимость защиты жизни и благосостояния американских граждан от угроз со стороны терроризма и международной преступной деятельности.

— В-пятых, связанные с обеспечением свободного доступа к энергетическим и сырьевым ресурсам, что особенно важно, поскольку ввозимая нефть составляет около 50% ее потребления в США.

«Помимо жизненных, — писал Фелнер, — у Америки есть ряд важных и множество периферийных интересов, постоянно напоминающих о себе. Важный интерес США связан с содействием демократии и свободным рынкам за рубежом, особенно в районах, где потерпели крушение старые тоталитарные или авторитарные империи». Главным методом поддержки демократических ценностей и идеалов директор Фонда наследия считал общественную дипломатию, пропаганду, «позволяющую доводить до сведения народов через головы правительств правду об Америке». Использование же военной силы для поддержки ценностей и идеалов означает, заключал Фелнер, что внешняя политика США «ставит на первый план не главные, а второстепенные интересы», что подрывает доверие к ней.

К более четкому определению содержания интересов США и возможных «угроз», мешающих их реализации, призывали З. Бжезинский, Л. Гамильтон и Р. Лугар. Острота полемики нашла свое отражение и в документе Института прогрессивной политики «10 великих идей» 1997 г. В нем отмечалось, что представления о новом миропорядке носят слишком общий характер и не дают ориентиров для внешнеполитической деятельности. Перед администрацией У. Клинтона ставилась задача «заполнить концептуальный вакуум, который наносит ущерб внешней политике США после завершения «холодной войны». С учетом роста критики курса администрации со стороны республиканского большинства конгресса предлагалось «более четко определить стратегические интересы, ослабить влияние групп давления на нашу дипломатию в условиях отсутствия всеобъемлющей доктрины, направляющей действия США в современном сложном, многополюсном мире».

Вслед за идеей «гибкой» политики появилась идея создания «нового атлантического сообщества» на основе НАТО и ЕС. С ней выступили эксперты из «РЭНД корпорейшн» и Гарвардского университета Р. Асмус, Р. Блэквилл и Ф. Ларраби. Наибольшие опасения вызвал тот факт, что бомбардировочная операция на Балканах была проведена не только без санкции ООН, но и без официального объявления войны. Это показало, что правящие круги США по-прежнему воспринимают войну как нормальное средство достижения поставленных целей политики, очень легко переходят от угроз к применению силы, действуют в духе теории «эскалации» Кана, а не общепризнанных международно-правовых норм.

Война стран НАТО против Сербии углубила расхождения в политической и академической элите США. Так, по мнению аналитиков «Фонда наследия» В. Филлипс и Д. Андерсон, операция в Косово была неоправданна, поскольку не существовало угрозы установления гегемонии враждебной державы на континенте. Вступив на путь военных ответов на гуманитарные проблемы, по их мнению, военно-политическое руководство США допустило весьма существенные просчеты. Прежде всего, как писали эти аналитики, была недооценена решимость руководства Югославии противостоять угрозам применения военной силы. Ужесточая свою позицию на словах, страны НАТО завели себя в тупик, создав обстановку, при которой они не могли отказаться от военной акции без «утраты лица», не подорвав доверия к собственной решимости. Затем США переоценили эффективность бомбардировок с воздуха, полагая, что Сербия капитулирует после первых же налетов. Вынужденно затянув кампанию, США продемонстрировали, что как ее цели, так и вероятность их достижения не были четко определены. С самого начала НАТО не располагала подавляющим превосходством в силах. Если цель операции состояла в том, чтобы помочь албанцам, то бомбардировки с воздуха мало способствовали этому, они скорее ухудшили гуманитарную ситуацию в Косово. Если ставилась задача нанести поражение Сербии и свергнуть правительство С. Милошевича, то следовало, не боясь потерь, задействовать сухопутные силы, выступить в союзе с армией косовских албанцев. В целом же, считают Филлипс и Андерсон, втянувшись в конфликт, не имевший отношения к своим жизненным интересам, США ослабили свою решимость и способность реагировать на более опасные «вызовы».

Испытание ракет дальнего радиуса действия Северной Кореей вызвали в правящей элите США тревогу, показав ограниченную эффективность РКТР. Возникли опасения, что это лишь пролог к появлению технологий создания и у других государств, в том числе и недружественных. Все это побудило многих экспертов призывать правящие круги к проведению более осторожной политики. Ими справедливо отмечалось, что сами по себе стремления содействовать другим народам в приобщении к либеральной демократии ни для кого не создают угрозы, но использование военной силы в качестве аргумента в пользу демократии контрпродуктивно со всех точек зрения. Так, по мнению Л. Даймонда, старшего научного сотрудника Гуверовского института войны, мира и революции, прогресс в развитии региональных и международных структур содействия демократии едва ли возможен, если США будут проявлять настойчивость в реализации своих инициатив. «Наш статус единственной сверхдержавы, — пишет Даймонд, — повсеместно вызывает подозрения. Излишние усилия США будут, вполне вероятно, поставлены под сомнение даже нашими союзниками как порождение гегемонистских устремлений. Содействие демократическим принципам и новым коллективным мерам по их утверждению и защите должно инициироваться другими демократиями или широкой коалицией, в которой США активны, но не являются лидером. Мы должны следовать четкой и аккуратной стратегии содействия расширению демократии, «лидируя за кулисами».

Роль «мозговых центров» в трансформации авторитарных режимов

В середине 1990-х гг. самыми активными в смысле политических преобразований в недостаточно цивилизованном мире стали Национальный демократический институт (NDI) и Международный республиканский институт (IRI). NDI и IRI (США) — неправительственные организации по распространению демократических принципов в мире. Сфера их деятельности — подготовка к выборам, мониторинг выборов, поддержка партий и лидеров, тренинги для ведущих политиков, выезд в США, поддержка исследований.

Основное финансирование они получают из неправительственных источников — Фонд Возрождение, Институт открытого общества США, частные фонды Дж.Сороса. В своей деятельности они опираются на Фонд За демократию (США) — частную организация по распространению демократических принципов в мире и Фонд Евразия (США) основан в в СНГ, который распределяет малые гранты и целевые программы в тематических направлениях, а также на организацию Freedom House (Дом Свободы) — основан в 1941 году Элеонорой Рузвельт с целью поддержки демократии в мире, которая распределяет гранты и целевые программы, финансирует общественные организаций.

Роль «мозговых центров» в разработке курса внешнеполитической доктрины в начале XXI века

Выбор ограничения военных вмешательств только такими операциями по поддержанию мира, которые осуществлялись бы с санкции ООН, в США не встретил поддержки. В платформе Республиканской партии к выборам 2000 г. категорически исключалось участие Соединенных Штатов в каких-либо военных операциях под флагом ООН. Скептицизм в отношении ООН выражали и ведущие аналитики Демократической партии. Так, по мнению директора Института прогрессивной политики В. Маршалла, эта организация не готова к тому, чтобы санкционировать вмешательства во внутренние конфликты в странах, где нарушаются права человека, осуществляется геноцид в отношении этнических или религиозных меньшинств. Больший эффект, считал американский теоретик, будет достигнут, если передать соответствующие полномочия региональным структурам, системе союзов США.

Решение Австралии о военном вмешательстве на Восточном Тиморе в 1999 г., с тем чтобы положить конец этнической и религиозной междоусобице, Маршалл характеризовал как многообещающий знак того, что крупные региональные державы «готовы принять на себя ответственность за прекращения насилия у своих границ». Отмечая намерение администрации Клинтона предложить помощь США в подготовке постоянно действующих миротворческих сил для Африки, Маршалл далее писал: «Мы должны рассмотреть возможности, чтобы другие региональные структуры, такие, как АСЕАН, ОАЕ, ОАГ, заключили союзы о создании децентрализованных систем коллективной безопасности, действующей под эгидой ООН и при поддержке крупнейших стран ООН Такая система развеет страхи, что США и другие развитые демократии намерены открыть новую эпоху «империализма прав человека».

Тяжелым гигантом среди «мозговых трестов» является Центр стратегических и международных исследований при университете Джорджтаун. Центр осуществляет непрерывность связей элит уходящих и элит грядущих, обеспечивая лояльность региональных деятелей политики и бизнеса по отношению к США. Так, в течение 40 лет Центр отбирает ежегодно по всему миру 160 потенциальных лидеров среди студентов и молодых специалистов и организует им встречи с американскими политиками, семинары и целевые программы, формируя таким образом будущую элиту мира.

Среди глобальных проблем ближайших 25 лет эксперты Центра выделили «семь революций»: распределение и развитие знаний, управление ресурсами, контроль над демографической ситуацией, распространение технологических инноваций, проблема политического управления, изменение содержания бизнеса и занятости, ускорение процесса глобализации. Центр инспирировал своеобразную полемику с Самюэлем Хантингтоном после публикации книги Ширин Хантер, одной из самых авторитетных исследовательниц ислама в мире и сотрудницы Центра, о возможностях мирного сосуществования западного мира и исламского. Думается, что несмотря на имя, данное экспертное мнение в нынешнем раскладе интересов скорее всего окажется невостребованным, в то время как Хантингтон, с его войной цивилизаций, осмеянной в академическом мире, в том числе и в США, является незыблемым авторитетом и отправной точкой для многих нынешних экспертных оценок.

В начале 2002 года два американских «мозговых треста» — Атлантический совет США и Институт Центральной Азии и Кавказа Университета Джонса-Гопкинса — выпустили доклад под названием «Стратегическая оценка центральной Евразии».

В нем американские аналитики выделили шесть видов потенциальных внутренних конфликтов, которым по некоей своей природе подвержены постсоветские государства.

Были названы:

1) конфликты между центральной элитой и другими кланами;

2) конфликт по поводу наследования верховной власти;

3) конфликт между поколениями;

4) конфликт, основанный на идеологических разногласиях;

5) конфликт на религиозно-секторной основе;

6) этнорегиональный конфликт.

Роль «мозговых центров» в принятии внешнеполитических решений администрации США по вопросу России

Развитие России по пути демократии, перехода к рыночной экономике вначале рассматривалось большинством американских политологов с оптимизмом. Они видели возможности наладить с ней добрососедские отношения, предотвратить возникновение ситуации, при которой российский ядерный арсенал вновь будет нацелен на территорию США. Поддержка демократизации России рассматривалась как одна из приоритетных задач администрации. Отражением этого стала концепция стратегического партнерства США с Российской Федерацией. Последняя начала привлекаться к встречам «семерки» наиболее развитых стран мира (но не к предварительной подготовке принимаемых документов). Эксперты американских «мозговых центров», в частности Д. Сакс из Гарвардского университета, консультировали либеральных реформаторов экономической жизни России, широко обсуждались возможности многомиллиардных инвестиций в ее экономику.

Эксперт Фонда наследия А. Коэн доказывал, что наибольшую опасность представляет не продажа российских военных технологий недружественным США странам, а их утечка, нелегальный вывоз из страны криминальными структурами. По его мнению, в России «сложился новый тип государства, сочетающий элементы рынка с высокоцентрализованной экономикой, мощной деловой и политической олигархией и сильным влиянием криминалитета. Это государство опасно для Соединенных Штатов, Запада и русского народа». По мнению Коэна, преступность и коррупция в России превзошли все, что когда-либо было на Сицилии и в латиноамериканских странах. По его оценке, Россия ежегодно теряла до 40 млрд. долл. в виде нелегальной утечки капитала.

Как писал в 1998 г. П. Добрински, вице-президент одной из самых влиятельных неправительственных организаций США, объединяющей капитанов бизнеса, академической, политической и военной элиты, Совета по международным отношениям, появились серьезные основания для скептицизма в оценке перспектив сотрудничества с Россией. Особенно негативным фактором Добрински считал антиамериканские настроения российской прессы, значение которой, по его мнению, недооценивается администрацией.

«Тот факт, — писал Добрински, — что большинство лиц, формирующих общественное мнение в России, не принимает современные международные реальности и считает США врагом России, вызывает тревогу, это окажет негативное воздействие на внешнюю политику России на долгий срок». Учитывая стратегическое значение отношений с Россией, считал Добрински, «администрация должна была занять сбалансированную позицию, не впадая в пессимизм при неудачах, но и не поддаваясь эйфории при успехах, уделяя большее внимание развитию контактов с российской общественностью, демократически настроенными лидерами не только в Москве, но и в провинции».

Выводы

В формировании внешнеполитического курса США участвуют организации стратегического планирования. Несмотря на тот факт, что «мозговые тресты» представляют преимущественно феномен американской публичной политики, американский опыт участия «мозговых центров» в формировании курса внешней политики получает большое распространение в других англосаксонских, континентально-европейских и азиатских странах. Поэтому наиболее перспективным является исследование особенностей участия «мозговых трестов» в последнее десятилетие XX в. и в начале нового тысячелетия.

В формировании внешнеполитической доктрины США принимают участие многие ведущие «мозговые центры». Долгосрочная традиция открытого общества и развитой системы публичной политики, опыт функционирования «мозговых центров» в системе принятия внешнеполитических решений могут быть заимствован и в России при условии дальнейшей эволюции политических институтов в сторону открытости и либерализации политической жизни.

Ваше одобрение, комментарии и посильная финансовая помощь нам очень помогают!

Мы вам рады и признательны, читайте и другие статьи Недостающее звено экономики!

Подписывайтесь, чтобы ничего не пропустить!