Генерал КГБ Медведев о Горбачёве. Часть III
Недовольство Горбачевым в народе зрело, нарастало, превращалось едва ли не во всеобщую озлобленность, которая принимала самые разные формы – от фашистских карикатур на него во время митингов и демонстраций, от гневных речей против него до разного рода провокаций и реальных угроз.
Находясь с визитом в Киеве, президент по своему обычаю, а точнее, по обычаю Раисы Максимовны показать себя народу, неожиданно для нас остановил машину и вышел на людную площадь. Охрана располагалась по боевому расписанию. Неожиданно с задних рядов в сторону президента полетел кейс. Офицер личной охраны Андрей Беликов на лету перехватил его, прижал к животу, склонился над ним, закрыв своим телом, и бросился в сторону от Горбачева.
…Михаил Сергеевич, увлеченный собственным красноречием, ничего не заметил.
Другой неприятнейший момент – во время демонстрации на Красной площади, когда мужчина выхватил из-под полы ружье. Охрана и тут сработала четко. И снова Горбачев, кроме какого-то короткого шевеления в толпе, ничего не заметил.
…в отношениях между Горбачевым и охраной появилась отчужденность. Ни он, ни Раиса Максимовна в людях людей не видели, условиями жизни их не интересовались...
В отношениях с нами он повел себя как закоренелый партийный функционер, все вопросы, даже мелкие, бытовые, решал только через Плеханова. Купить цветы ко дню рождения Раисы Максимовны – распоряжение через Плеханова, рубашку погладить – тоже через начальника управления КГБ. Я уже не говорю о более серьезных вещах – состав отделения, подготовка к командировке. Несколько раз я просил Горбачева:
– Вы хотя бы дня за три скажите, куда предстоит командировка.
Все держал в тайне – даже от меня. Это сильно затрудняло работу охраны...
Доходило до несуразностей. Горбачев просит о чем-то меня через Плеханова, а тот, человек уже немолодой, забывает передать. Случалось, передавал что-то через секретаря, и тот также забывал. Вот такое чиновное общение – через посредников. А в итоге случалось, что Горбачев выходил из кабинета и – ко мне:
– Куда? Машина не заказана, вы меня не предупреждали.
Глупость, конечно, величайшая: глава государства выходит к подъезду, а машины для него нет. Он возмущается, ругает меня, Плеханова, потом говорит:
Выясняется: из ЦК он собрался в Кремль. Дорога из кабинета в кабинет, в общем, недальняя.
…главная причина нелюбви Михаила Сергеевича к бронированной машине – там не было стеклянной перегородки, отделяющей его задний салон от нас с водителем. Ведь он любил скрывать от меня даже то, что я обязан был знать по службе. Однажды он заказал мне в машине разговор, я соединил его, он попытался поднять стеклянную перегородку, но что-то заклинило, ничего у него не вышло, и он досадливо объяснил нам с водителем свои безуспешные попытки уединиться:
– Меньше знаешь – лучше спишь.
Брежнев, насколько помню, никогда этой перегородкой не пользовался. «Ташкент, первого секретаря!» Или кого-нибудь еще заказывает, говорит при нас. Во-первых, он знал, что ни от Рябенко, ни от меня никакой утечки информации никогда не будет – исключено. Во-вторых, он никогда никаких сверхсекретных разговоров из машины не вел.
Не останавливать личные машины, не задерживать общественный транспорт на трассах следования, не выставлять много охраны в командировках – все эти внешние атрибуты демократии, которым следовал Горбачев, доставляли охране немало беспокойства. Иногда приходилось элементарно обманывать его, например, на постоянной его трассе – с работы и на работу – мы весь личный транспорт загоняли «в карманы» – переулки и тупики, Генеральный не видел этого.
В командировках же местные власти всегда перестраховывались, и мы ничего не могли поделать. «Вас за перестраховку поругают – и все, – повторяли всюду одно и то же, – а нам, если вдруг ЧП, головы не сносить». Канцлер Коль приехал к нам на переговоры, они проходили в Ставропольском крае – в Архызе. Местные власти настояли на своем, Ставрополь был утыкан милиционерами и военными. Это, к счастью, не бросилось в глаза ни Колю, ни Горбачеву, ни, самое главное, Раисе Максимовне. Все благополучно закончилось, высокий гость отбыл на родину.
А через полторы недели Ставрополь посетил еще один высокий гость – Толя, муж Ирины, дочери Горбачева. Там ему соседи, знакомые, родственники рассказали, что во время визита западногерманского канцлера на улицах Ставрополя было много военнослужащих, на улицах молодежь в первые ряды не пускали, а выставили ветеранов войны, которые выглядели, мягко говоря, не очень респектабельно. Вернувшись в Москву, Анатолий рассказал об этом дома. Раиса Максимовна возмутилась, Михаил Сергеевич устроил нам, охране, взбучку.
– Сколько раз я говорил вам, чтобы солдат было меньше видно… Вы все не хотите думать, что скажут обо мне люди.
Ему важнее было казаться, а не быть.
А кто, интересно, виноват в том, что наши ветераны войны, наши победители – самые достойные люди в стране – выглядят столь нищенски, что их неудобно показывать руководителю побежденной нами страны?
Чтобы не выставлять охрану на улицах, нам пришлось создавать дополнительные оперативные силы, которые мы прятали в многоместных машинах, и таскать их за собой в кортеже.
Больше всего хлопот доставляли неожиданные желания Горбачева выйти из машины – «к людям». Я ставлю здесь кавычки, потому что, как говорил уже, эти выходы ничего нового не давали ни ему, ни людям. Популярность прибавляли, это – да, но и то лишь первое время. Чаще, как я уже говорил, просьбы шли от Раисы Максимовны. Завидев скопление людей, она просила остановиться, и Михаил Сергеевич открывал дверцу машины.
В США, кроме того, что охрана сама по себе намного больше, чем у нас, там еще и все строго расписано, заранее известно, где остановится президент, и как только машины начинают тормозить, охранники уже вылетают. У нас – Горбачев мог выйти, где заблагорассудится Раисе Максимовне. «Михаил Сергеевич, надо выйти к людям», – объявляла она. Колонна машин на полном ходу останавливалась, нас окружали толпы народа, отгораживая от следующих за нами оперативников. Оперативная же машина, отставшая, отрезанная от нас, пробивалась к нам через толпы людей с воем сирены, возникало столпотворение. Иногда оперативники, оставив машины, только-только примчатся к нам, а мы уже садимся, трогаемся дальше, они бегут обратно.
Первая же поездка в Ленинград Генерального секретаря ЦК КПСС заставила нас искать варианты усиления охраны, о которых мы прежде не думали. Тогда, на первых порах, Горбачева встречали с интересом, даже с восторгом, ловили каждое его слово. На площади Победы он по привычке остановился для беседы, и огромная масса людей едва не смяла нас вместе с машинами. Тут еще и Раиса Максимовна стремилась сама устроить дискуссию со своим народом, отставая от мужа и тем самым растягивая и без того малые силы охраны.
Несколько раз я пытался внушить Михаилу Сергеевичу, что покидать машину так непредсказуемо – опасно.
– Я занимаюсь свои делом, – отвечал он, – а вы занимайтесь своим. Это для вас хорошая школа.
Пытался беседовать с ним и начальник управления охраны, ответ был еще более резким:
– Это что же, охрана будет учить Генсека? Не бывать этому, не бывать!
То же самое происходило и за рубежом. Перед поездкой в Японию посол этой страны направил к нам двух своих представителей охраны. Они в жесткой форме потребовали, чтобы мы уговорили Горбачева не выходить из машины там, где это не предусмотрено, и очень были удивлены тем, что мы не можем повлиять на своего шефа. Дисциплинированные японцы никак не могли поверить: как шеф может капризничать, если это в целях его же собственной безопасности...
Далее все пошло по заведенному беспорядку. Проезжая по улице японской столицы, Раиса Максимовна предложила выйти из машины. Японцы тут же бросились к нам, окружили плотным кольцом. Нам с трудом удавалось образовать коридор, чтобы Михаил Сергеевич с супругой могли двигаться по улице. Оперативный отряд дополнительных сил японской полиции, который двигался в конце кортежа, помчался к нам, сметая все на своем пути, – мчались впереди люди, мотоциклы, машины. Японский посол, который сопровождал нас, получал толчки, тычки и слева, и справа: и со стороны охраны, и со стороны прохожих, бегущих за нами по улице. Посол был крайне раздражен, ситуация возникла действительно некрасивая, а с точки зрения безопасности – просто безобразная.
Нечто подобное случалось часто. В Париже на площади Бастилии среди праздношатающихся оказалась и большая группа журналистов. Там мы вообще не имели возможности двигаться, возникла аварийная ситуация, многие на площади получили синяки и даже ушибы, охране было не до деликатностей и извинений. В этой круговерти Горбачев как бы забавлялся, чувствовал себя мальчиком, играющим в кошки-мышки: едва охране с трудом удалось подать ему машину, как он, проехав сотню метров, снова приказал остановиться. При этом объяснил:
– Я сделал ход, обманул корреспондентов. Остановились, а журналисты и толпы людей снова догнали нас. И опять мы, охрана, вступаем в единоборство.
Сколько раз мы чудом избегали трагедии, ведь огромные массы народа могли просто смять и раздавить детей, стариков и женщин. Горбачев рисковал больше ими, чем собой (тут он на нас надеялся как на всемогущего Бога).
Во время визита в США на одной из улиц Горбачева прикрывал американский охранник, он просто навис над ним, закрыв его своим телом. Люди тянулись к советскому лидеру со всех сторон и получали в ответ резкие удары по рукам. Охранник буквально развернул нашего президента и стал подталкивать его к машине. Когда мы вернулись в резиденцию, он показал мне, что весь мокрый, и через переводчика сказал:
– Это очень несерьезные игры!..
Он нашел верное слово – игры. Я определил, как кошки-мышки, но это была еще и политическая игра, «рядовым людям» во многих странах нравились подобные уличные экспромты, о них потом писали газеты и журналы во всем мире.
Согласовывалась предварительно не только программа визита лидера страны, но и, как у нас говорилось, «женская программа», на нее уходило много сил и нервов. Раиса Максимовна почти всегда была чем-то недовольна – то в машину к ней подсадили лишних людей и ей оказалось тесно, то в переводчики ей назначили женщину, а она хотела, чтобы был обязательно парень.
Весь визит, самый сложный, ответственный, мог пройти успешно, но все равно какой-то мелкий ее каприз заканчивался нагоняем мне или Плеханову...
Набор обслуживающего персонала – одна из новых и неприятных обязанностей, которая свалилась на меня, когда я заступил на службу к Горбачеву. Свита у него по сравнению с прежней должностью рядового секретаря ЦК заметно прибавилась – увеличилась обслуга, была создана отдельная комендатура по охране дачи.
Обслуживающий персонал – трех поваров, трех официанток, трех горничных – подбирали мы с комендантом. Я приводил их по одной к Раисе Максимовне, она просматривала кандидаток, беседовала с ними – обходительно, деликатно, а потом звонила мне:
– Владимир Тимофеевич, давайте попробуем возьмем. Первое впечатление приятное.
– Что-то мне не нравится. Воздержимся. Поищите еще кого-то.
Подобрать было непросто. Ищем, например, специально поваров-мужчин, чтобы сплетен было меньше. Раиса Максимовна просит обязательно женщин. Подбираем – не подходит: слишком толстая, толстых она не любила.
Но не в этом была главная трудность, а в том, что люди к нам не хотели идти: были наслышаны о характере «хозяйки». …при всеобщей, заранее непредрасположенности к ней очень трудно было создать доброжелательную атмосферу. Работа у горничных была тяжелая, нервная, если выдавалось свободное от уборки дачи время, они вместо отдыха занимались уборкой квартиры детей, которые за собой прибирать не привыкли. Повара за те же деньги могли найти работу посвободнее. А если бы пошли в рестораны, получали бы куда больше, да и с собой каждый вечер могли уносить. Все эти люди были, как мы говорим, «с погонами», то есть работниками КГБ. Некоторые просили меня разрешить уйти «по-хорошему», другие готовы были даже уволиться из органов.
Подобные разговоры до Раисы Максимовны не доходили, она считала и упрямо повторяла, что работать у Генерального секретаря – большая честь, людям оказаны большое доверие и почет, и они должны быть благодарны.
К сожалению, и меня посещали эти грустные мысли – уйти. Выволочки, подобные той, о которой я уже говорил, когда заболела одна из горничных, повторялись регулярно. Почему-то Раиса Максимовна считала, что хорошие работники не имеют права болеть.
– Почему мы принимаем к себе сотрудников, которые болеют?
– Но они ведь живые люди, – пытаюсь я объяснить.
– Не надо, Владимир Тимофеевич, меня ваше мнение не интересует.
Я замолкал. Однажды, правда, сказал:
– Этих людей мы с вами вместе отбирали.
– Все, кого набрала я, работают хорошо, а те, кого набирали вы, – плохо.
Дело иногда касалось каких-то ничтожных дачных мелочей, я сказал один раз:
– У нас есть комендант. У меня ведь другие обязанности.
– Это все ваши обязанности, – чеканя каждое слово, металлически ответила она.
Самое неприятное и унизительное – это ее страсть выговаривать при муже.
– Вот сейчас выйдет Михаил Сергеевич, и мы поговорим.
Держит меня возле себя, молчит. Выходит Горбачев.
– Михаил Сергеевич, ты хотел поговорить с Владимиром Тимофеевичем.
Раз отмахнулся, другой, потом она его все же «заводит», он начинает говорить на повышенных тонах и в конце концов срывается до крика.
Так случилось на отдыхе в Крыму, когда я отпустил двух женщин в Ялту. У них был выходной в этот день, и они попросили у меня разрешения съездить в магазин за школьными тетрадями, которых в ту пору в Москве было не достать. Раисе Максимовне для каких-то своих личных нужд понадобилась свободная от работы женщина. Узнав, что я отпустил, да еще двоих, в магазин, она устроила разнос всей обслуге. Как всегда, я был вызван к подъезду, вышла она, молча стали ждать его.
– Михаил Сергеевич, – как всегда, обратилась она, едва он появился.
Видно было, что не хочет он сейчас ни во что встревать – время послеобеденное, для спокойного отдыха, – но она остановила его. Он вполне спокойно спросил, почему я отпустил работниц с территории дачи. Я объяснил: школьные тетради для детей, женщины свободны от работы, отсутствовали всего один час. Уже раздражаясь, он ответил:
– Эти люди приданы мне, и без спроса у меня ты не должен их отпускать.
– Михаил Сергеевич, я посчитал, что неуместно беспокоить вас по такому мелкому поводу и что у меня достаточно служебных прав, чтобы ими воспользоваться. К тому же я решил, что если не отпущу их и вам об этом доложат, вы же сами и отругаете меня за то, что я не забочусь о людях, подчиненных непосредственно мне.
Я отвечал чистосердечно, но то ли намек о заботе Михаил Сергеевич принял на свой счет, то ли по другой причине, но он распалился, стал кричать на меня: что заботиться о людях не мое дело, о них заботится государство, а мое дело – требовать службу, и поменьше своеволия!.. Когда гнев достиг высшей точки, Раиса Максимовна взяла его под руку.
– Ну хватит, Михаил Сергеевич! Наверное, Владимир Тимофеевич сделает из этого разговора соответствующие выводы.
С торжествующе-царственным видом она поворачивается ко мне спиной, давая понять, что разговор окончен, и оба удаляются.
А я долго не могу прийти в себя. Я не понимал простых вещей: как можно кричать на кого бы то ни было; как может человек, занятый государственными делами, отчитывать за мелочи, о которых он и знать-то не должен; почему жена – по существу домохозяйка – ведет себя… и так далее.
Подобное считалось в порядке вещей – обычные будни. Кто-то не так сорочку погладил – разнос. Когда дежурный в приемной говорил мне: «Раиса Максимовна просит, чтобы вы ей позвонили», я становился как комок нервов.
Обслуживающему персоналу приходилось угождать не только хозяйке, но и дочери, и внучкам. Когда горничная пригрозила наказать старшую внучку, ее тут же убрали с работы.
Работницы приходили ко мне в слезах. Я собирал совещания, успокаивал женщин, уговаривал остаться, иногда осаживал, когда в адрес семьи Горбачевых говорились резкости, иногда направлял за советом и помощью к руководству управления КГБ. Что я в принципе мог сделать, если сам оказывался в их положении и они видели это.
Мне передали, что супруги заводили речь о том, чтобы меня убрать. Но, как всегда, решение вынесла Раиса Максимовна:
– А, поменяешь – какая разница, такие же придут.
Сам по себе Горбачев по мелким бытовым делам вспыхивал редко, хотя – случалось, и почти всегда – неожиданно. Буквально в первый же месяц моей работы он в Кремле готовился после обеда встретиться с делегацией.
– Володя, я сейчас переоденусь. Отдай погладить костюм.
Времени в обрез, как раз сотрудник из обслуживающего отдела занес Михаилу Сергеевичу обед и возвращался в буфет. Я выскочил из комнаты отдыха Горбачева, позвал официанта по имени, может быть, чуть громче, чем обычно, и передал просьбу погладить костюм. Он кивнул и ушел. Когда я вернулся к Михаилу Сергеевичу, то увидел его крайне раздраженным.
– Что ты кричишь, как в казарме!
– Извините, если я сделал что-то не так, но у вас очень мало времени.
– Успею, – сказал он, отвернувшись. – Нечего горячку пороть. А на будущее – не упрощай!
Имелось в виду – соблюдай дистанцию. Знай и всегда помни, с кем имеешь дело...
Однажды Михаил Сергеевич направился в Ташкент, где должен был встретиться с лидером Афганистана Наджибуллой. В резиденции сразу после прибытия Раиса Максимовна решила поменять костюм. Она вызвала меня и в коридоре спросила:
– Нет, Раиса Максимовна, еще в дороге.
С разницей в несколько минут она вызывала меня еще дважды. Вещи наконец прибыли, минут через двадцать пять – тридцать. Оказалось, что местные гаишники просто-напросто прижали транспорт с багажом к обочине, притормозили, не разобравшись, что машины – из нашей колонны. Когда вещи были доставлены, Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна вызвали меня уже вдвоем. Накачала она его, видно, уже очень крепко, он едва сдерживал себя:
– Почему так долго не было вещей?
– Транспорт был остановлен местной милицией, Михаил Сергеевич.
– А какого черта ты здесь делаешь?
– Я занимаюсь своими обязанностями.
– На хрена ты мне здесь нужен, ты должен был вещи доставить!
Он кричал, и крик его разносился далеко по коридору. Я вдруг почувствовал, что он готов меня ударить.
Когда он терял самообладание, лицо покрывалось краской.
– Прилетим в Москву – я тебя выгоню!..
Объективно, наряды нужны были ей – для обеда с Наджибуллой. Но Наджибулла жил в соседней резиденции и вполне можно было встретиться чуть позже, все-таки мы – с дороги. Могла она пойти на обед и в прекрасном дорожном костюме, не такая уж это великая встреча.
…барские угрозы его «выгоню с работы!» звучали очень часто, в том числе и в отношении людей высокого уровня...
Однажды после очередной вспышки не выдержал уже я и сам попросился:
– Михаил Сергеевич, если я не подхожу вам, убирайте меня.
– Это не твое дело. Когда надо, тогда уберем.
Особые хлопоты доставляли нам взаимоотношения Раисы Максимовны с теле– и фотокорреспондентами. Она требовала, чтобы кассеты с записью зарубежных визитов после возвращения давали ей на просмотр. Всегда спешила к программе «Время», чтобы увидеть себя. Снимать ее было сложно. На встречах, приемах, проводах стоит при Михаиле Сергеевиче как бы спокойно, но как только видит, что на нее наводят камеру, тут же начинает проявлять активность, кому-то что-то указывает, поднимает зонтик и т. д. Напрямую о себе она не говорила, делала замечания иного рода и мне, и Плеханову:
– Михаила Сергеевича снимают неудачно – сзади, с неудобной точки. Почему вы не обращаете внимания на подбор корреспондентов? Вот американские корреспонденты – вот снимают, смотрите! Неужели наши так не могут?!
В службе охраны говорили друг другу: «А мы-то, охрана-то, здесь при чем?» Бывало так, что меняли чуть не полностью тассовских фотокорреспондентов на апээновских...
Стремление Раисы Максимовны обратить на себя внимание ставило иногда главу государства в неудобное положение. Я запомнил визит в Испанию в октябре 1990 года... В королевском дворце был организован прием «а ля фуршет». Михаил Сергеевич с королем и другими господами беседовал в одном конце зала, Раиса Максимовна с королевой – в другом. Неожиданно Раиса Максимовна поворачивается к королеве спиной и заводит разговор с кем-то из наших посольских дам. София несколько растерянна, пытается подойти к Раисе Максимовне то слева, то справа, но та очень искусно подставляет спину. Это стали замечать и. другие приглашенные. Королева осталась одна, ей, видимо, неудобно было заводить разговор с мужчинами, которые вели свои деловые беседы, она резко развернулась и ушла к группе приглашенных.
В Испании традиционно первыми покидают зал приемов хозяева с важными гостями, а затем все остальные. Прием завершался, Михаил Сергеевич в сопровождении короля и королевы двинулся к выходу. Раиса Максимовна и здесь, с кем-то разговаривая, задержалась, как мне показалось, специально, чтобы подчеркнуть важность своей персоны, которую ждут все. Король, королева, президент – стояли на ступеньках, Раиса Максимовна, не обращая на них ни малейшего внимания, продолжала вести светскую беседу. Неприятная пауза длилась несколько минут, Михаил Сергеевич, едва сдерживая себя, но с улыбкой попросил:
– Раиса Максимовна, поднимайтесь к нам.
Она продолжала беседовать, прошла еще минута. Горбачев повторил громко и резко:
– Раиса Максимовна, мы все ждем!
Почувствовав в голосе мужа металл, она двинулась к нам. Конечно, это был спектакль, прекрасно ею разыгранный. Подобное происходило и во время встреч с, госпожой Коль, с госпожой Нэнси Рейган, когда Михаил Сергеевич в разговорах с супругой переходил на зловещий шепот.