Репродуктивный труд: как учёт времени меняет глобальную картину эксплуатации
Данный материал является авторским и может не отражать мнение редакции в целом.
Если принять, что время является субстанцией ценности — а сегодня эта посылка принадлежит не только Arbeitswerttheorie, но так или иначе её принимает вся экономическая наука, включая даже маржиналистскую экономию в её версии после 1960-х годов — то логически последовательным будет признание того, что ценовые (=денежные), т. е. меновые показатели имеют косвенный характер и никогда не показывают полных издержек времени производства совокупного общественного блага, другими словами, никогда не показывают то, чего это благо действительно стоит. Следовательно, искажённым оказывается представление о величине прибавочного продукта, получаемого капиталом задаром, а значит и о степени эксплуатации как норме прибавочной стоимости.
Какова ценность капитала?
«Не на золото или серебро, а на труд были первоначально приобретены все богатства мира» (Смит, “Богаство народов”, Глава 5)
Написав эти слова в 70-х годах XVIII века, Адам Смит начал новую веху экономической мысли: время есть субстанция ценности (value), поскольку оно целесообразно затрачено на производство полезного для Другого, и определяет то, чего это полезное действительно стоит (worth). Следуя этой логике, Маркс дал замечательный метод определения того, как и откуда берётся избыток нового продукта, являющийся источником богатства отдельных лиц, того, как богатство накопляется на одной стороне общества и производится нищета — на другой, короче говоря, тайну того, как производится капитал. Этот метод состоит в различении труда и способности к труду, т. е. времени, затрачиваемого на созидание блага, и способностью затратить это время. Секрет заключается в том, что последняя сама является продуктом труда, то есть тоже требует времени. Эти два времени никак не связаны друг с другом, так что первое может быть и оказывается больше последнего. И когда условия производства этой способности к целесообразной затрате времени лежат вне владельца этой самой способности, тогда и само это время, то есть сама жизнь, кристаллизуется лишь в набор ценностей, лежащих вне чувственной сферы человека.
Капиталист инвестирует капитал k, который разбивается на постоянный и переменный капитал
На часть c капиталист закупает средства производства, а часть v выдаёт рабочим в виде зарплаты. И для капиталиста, и для рабочих переменный капитал представляет собой лишь определённую величину денег, на которую последние приобретают товары и услуги, входящие в их потребление. Однако на производство этих товаров было тоже затрачено определённое время, и именно это время, которое и является субстаницей переменного капитала, рабочие в первую очередь воспроизводят, овеществляют в новом продукте, когда работают на предприятии капиталиста. Но поскольку время работы превышает это выше указанное время, то и величина стоимости нового продукта (n) превышает переменный капитал. Следовательно, налицо избыток над тем продуктом, которым живут рабочие. Таким образом, стоимость всего продукта предприятия есть
где n > v, а разница между n и v, n – v = m, это и есть прибавочная стоимость. Итак, стоимость нового продукта есть
Но Маркс показал, что прибавочный продукт стоит (worth) не большего количества денег, как их избытка над зарплатой — это лишь его меновая ценность — а времени как избытка над временем воспроизводства условий существования пролетариата.
“То обстоятельство, что для поддержания жизни рабочего в течение 24 часов достаточно половины рабочего дня, нисколько не препятствует тому, чтобы рабочий работал целый день.” (Том 1, глава 5)
Поэтому воизбежание путаницы между деньгами и временем, более точным будет записать
время производства n = время воспрозводства v + время производства m.
Итак, капиталистическая экономия (=сфера общественного) видит только два акта:
1. эквивалентный обмен денег на товары Д — Т,
2. эквивалентный обмен товаров на деньги Т’ — Д’.
Секрет того, что Д’ оказывается больше Д состоит в том, что между ними лежит процесс производства, который лежит вне общественных глаз: капиталистическая экономия не знает времени, она знает только деньги. В акте 1 капиталист предлагает деньги рабочему, а тот предоставляет ему в распоряжение своё время, далее они уходят из сферы обмена в сферу их частных отношений, в сферу, где происходит потребление товара “рабочая сила”, и через некоторое время возвращаются обратно на рынок: рабочий — с зарплатой, капиталист — с новым продуктом, который обменивает в акте 2 на эквивалентные деньги. Но то, что он обменял в акте 2 стоило (worth) большего времени, чем то, что он потратил в акте 1, и именно поэтому имеет большую стоимость (value). То есть втечение этого таинственного времени между актами 1 и 2 капиталист приобрёл большее овеществлённое время большей ценности, чем сам вложил. Сущностной возможностью отнятия этого времени без эквивалента является то, что труд этот происходил в невидимой, “частной” сфере. Таким образом, Маркс открыл неоплачиваемый труд.
Однако весь последующий анализ Маркс проводил в денежных терминах. И хотя, называя вещи денежными именами, Маркс и имел в виду время, эти денежные имена носят в лучшем случае лишь косвенный характер. Основанный на них анализ сегодня не позволяет составить представления о полных издержках производства “богатства народов” и не позволяет выйти за узкие рамки капиталистической экономии.
“Капитал” vs национальные счета
Прежде чем понять, что скрывает узость экономии, я внесу важное уточнение в то понимание процесса производства капитала, которое Маркс реально вкладывал в свой “Капитал”. Фред Моусли в книге “Money and the Totality” (2015) показывает, что предметом исследования Маркса была вся система капиталистического производства и воспроизводства, а не совокупность актов обмена, затрат и выпуска. Поэтому реальная логика изложения “Капитала” такова, что Первый том посвящён макроэкономике капитализма, на что указывает предисловие:
“... здесь дело идёт о лицах лишь постольку, поскольку они являются олицетворением экономических категорий, носителями определённых классовых отношений и интересов.”
Причины того, почему Маркс не начал изложение “Капитала” сразу в валовых терминах можно увидеть в первую очередь в том, что национальные счета не были развиты в то время — капитализм только-только скреплял мир в единый рынок и, соответственно, только-только начала формироваться соответствующая этому рынку глобальная бухгалтерия — а также в том, чтобы изложение оказалось ближе к самим рабочим — ближе к их чувственному существованию за станком. Понимание того, что “Капитал” исследует макроуровнь экономики позволяет обнаружить, что категории капитала являются не теоретическими, а практическими категориями, а раз это практические категории макроэкономики — можно связать их с системой национальных счетов. Поэтому пора изложить процесс производства капитала в том виде, как это действительно отвечает логике самого Маркса.
В течение всего года капиталисты инвестируют в производство деньги суммарной величины K
В течение года стоимость постоянного капитала переносится на продукт и находит своё отражение в меновой ценности совокупного продукта. Переменный капитал же не переносится на продукт, а представляет собой совокупную зарплату рабочих — в течение года эти деньги просто списываются со счетов капиталистов и перечисляются рабочим, на которые те приобретают еду, одежду, учебники для детей, оплачивают жильё и т. д. Но в процессе труда в течение всего года рабочие присоединяют к потреблённому постоянному капиталу C новую величину (value) N. Поэтому по итогу года стоимость совокупного продукта равняется
Но основная (fixed) часть постоянного капитала, состоящая из машин, закупается не на один, а на много производственных циклов, и поэтому в стоимость продукта текущего года входит лишь его часть D (deprication) — сумма денег, откладываемая в фонд амортизации и соответствующая износу основного капитала в текущем году (consumption of fixed capital). Другая часть постоянного капитала W, оборотный (working) капитал, полностью входит в продукт текущего года. После того, как все потреблённые в течение года средства производсва компенсированы и выдана вся зарплата, оказывается, что от стоимости годового продукта осталось ещё нечто. Это нечто, S, и есть то, что получено без эквивалента — “прибавочная” (surplus) “ценность” (value).
Таким образом, стоимость продукта этого года равна
P = C + N = W + D + N = W + D + V + S.
Теперь можно установить соответствие между этими категориями “Капитала”, которые, как мы видим, макроэкономичны по определению, и макроэкономическими показателями национальных счетов. На основе СНС ООН несложно установить, что по смыслу P — то есть продукт, произведённый и проданный в течение года во всей экономике — это реально существующая и измеряемая нациями величина, называется валовым выпуском (gross output), W — промежуточным потреблением, а оставшееся — валовым внутренним продуктом (ВВП). То есть последний складывается из новой стоимости N и компенсированного износа, а N называется чистым внутренним продуктом (net domestic product) и равняется “gross domestic product less consumption of fixed capital” https://www.bea.gov/help/glossary/net-domestic-product-ndp:
Тогда, оценив V, например, как совокупную зарплату, можно определить прибавочную стоимость
и её норму, то есть норму эксплуатации
Например, сумма всех зарплат в США в 2022 году равнялась $8.71 трлн, ВВП в том же году — $25.34 трлн, амортизированный за год износ основного капитала можно оценить в $4 трлн. Тогда норму прибовочной стоимости можно грубо оценить как e = (25.34 – 4 – 8.71) / 8.71 = 12.63 / 8.71 = 145%.
Но с одной стороны издержки (Kosten) производства (K = C + V) представлены на рынке в деньгах с уже данными ценами (Preis). Поэтому они и называются Kostenpreis (себестоимость). Точно так же и новый продукт (N), как часть стоимости P, измеряется в идеальных и затем продаётся в реальных деньгах. С другой стороны, производство этого продукта стоило (worth) известного времени, а именно — года функционирования совокупной рабочей силы, L (labor). Это L, измеряемое в единицах времени, не может быть просто прибавлено к C, измеряемому в деньгах, оно сначала должно перейти в денежную форму и стать N. Поэтому Фред Моусли вводит коэффициент пропорциональности m между временем труда и стоимостью нового продукта
Эта пропорциональность не является новшеством — она подразумевалась Марксом, что очевидно из первоначального предположения, сделанного в главе о деньгах:
“... при оценке товаров золотом предполагается лишь одно: что в данное время производство определённого количества золота стоит данного количества труда”
В нашей ситуации необязательно предполагать, что золото является деньгами. Само функционирование экономик указывает нам на эту пропорциональность. С одной стороны, мы имеем величины чистых годовых продуктов каждой нации, измеряемых в деньгах, с другой стороны — реальное время, то есть реальные массы труда, в результате которого этот продукт появился, а именно год функционирования совокупной рабочей силы. Таким образом, то, что это известное совокупное время обменивается на известные деньги, можно рассматривать как эмпирический факт.
Пусть занятая часть рабочего класса нации составляет 10 млн человек. Если рабочая неделя составляет 40 часов, то вся нация работает 400 млн часов в неделю. Пусть средняя неделя жизни рабочего стоит (costs) $1000, а по итогу года ВВП равен $1 трлн. Если оставить в стороне износ постоянного капитала, то этот ВВП совпадает с N, и совокупная прибавочная стоимость 50-недельного года определится как
$1 трлн – $1000 × 50 недель = $1 трлн – $500 млрд(=V) = $500 млрд,
а норма прибавочной стоимости, норма эксплуатации оказывается равна
Таким образом, несмотря на то, что мы исследовали сразу уровень макроэкономики, а не выводили её из микроуровня, денежный учёт, выражение времени через деньги, привели к тому, что глобальная картина эксплуатации получилась просто из суммы добавленных стоимостей отдельных предприятий и отраслей, создаваемых в пределах официального рабочего времени. Следствием этого является то, что под нашу исследовательскую линзу попало только такое время, которое вообще приобрело форму денег, было занесено в бухгалерскую книгу какого-либо работодателя. Это накладывает на наши выводы всю ограниченность капиталистической экономии. Эту ограниченность я покажу дальше.
Чего стоит товар “рабочая сила”?
Итак, если, как в предыдщем примере, норма эксплутации рабочей силы равна 100%, то считается, что рабочий класс вопроизводит условия своего существования в течение половины недели, то есть 200 млн часов за неделю, 1 млрд часов — за год. То есть это то время, в течение которого в этом году производились элементы потребления рабочих. Однако работа по производству потребительских товаров рабочих — это не вся работа, которая нужна для воспроизводства рабочей силы, для того, чтобы эта рабочая сила попала на рынок труда. Есть ещё труд по самому воспроизводству этой рабочей силы, то есть труд по преобразованию этих товаров в потребительную форму, в такую форму, в которой они реально входят в процесс производства рабочей силы:
“Отбить кусок мяса, накрыть на стол, вытереть посуду, одеть детей, отвезти их в школу. Рассортировать мусор, вытереть пыль с подоконника, разобрать то, что нужно стирать, погладить постельное белье …” (Никита Стаценко, «Кто готовил Адаму Смиту»: почему нам пора учитывать домашний труд в экономике, https://rb.ru/story/kto-gotovil-smitu/)
Время на этот труд тратит женщина. То есть как женщина-работница она тратит время на: компенсацию времени производства товаров, входящих в её потребление просто как наёмной работницы + труд по воспроизводству своей способности выйти на работу + труд по воспроизводству этой же способности для мужчины-работника + труд по воспитанию детей.
Давайте вспомним, почему V оплачивается, и что делает рабочую силу товаром.
“Товар есть прежде всего внешний предмет, вещь, которая, благодаря её свойствам, удовлетворяет какие-либо человеческие потребности. Природа этих потребностей, — порождаются ли они, например, желудком или фантазией, — ничего не изменяет в деле.” (Том 1, Глава 1)
В условиях товарного обмена и социального разделения труда полезным трудом является труд по производству товаров — того, что полезно для Другого, то есть труд на обмен. Следовательно труд по производству полезности A, которая впоследствии войдёт в полезность Б, также является полезным. Рабочая сила полезна для капиталиста, протребительские товары полезны для рабочего. Капиталист оплачивает время по производству потребительских товаров, потому что оно является временем полезного труда на продажу, то есть для Другого — для рабочего, который свою рабочую силу тоже предоставит Другому — капиталисту. Итак, труд полезен и производителен постольку, поскольку он есть труд для Другого, и если рабочая сила есть товар, то труд по производству и воспроизводству способности к труду есть труд по созиданию ценности (value), полезный труд. И поскольку репродуктивный домашний труд выполняют женщины, то этот труд есть труд для Другого, а именно — для мужчины-рабочего, для того, чтобы рабочая сила вышла на рынок труда, где капиталист приобретёт её в готовом виде: завтра — в виде её накормленного, одетого, постиранного, поглаженного мужа, как и её самой, через 10–20 лет — в виде её детей. Следовательно, этот труд в конце концов полезен для капитала.
“Когда мы сказали, что домашняя работа – это фактически работа на капитал, что она, хотя и не оплачиваемая, все равно служит накоплению капитала, мы установили для себя очень важное свойство капитализма как системы производства. Мы установили, что капитализм построен на колоссальном объеме неоплачиваемого труда, а не исключительно или преимущественно на контрактных отношениях; что соотношение зарплат скрывает неоплачиваемую, рабскую природу очень большого количества труда, лежащего в основе накопления капитала.”
“… большая часть домашней работы и выращивания детей – это работа по контролю над нашими детьми, направленная на то, чтобы приучить их к конкретной трудовой дисциплине.” (Сильвия Федеричи, Прекарный труд: феминистская точка зрения, http://tovaryshka.info/прекарный-труд-феминистская-точка-зр/)
Итак, что есть время производства товара “рабочая сила”?
Время производства рабочей силы = время производства товаров потребления + время репродуктивного труда.
Это есть то чего стоит (worth) рабочая сила. Поэтому далее время “на работе”, в течение которого рабочие производят новый продукт (N), в который входит и стоимость их потребления, я буду обозначать не через L, а через E (employed). Время репродуктивного домашнего труда — через H (housework). Таким образом, реальный труд, весь labor, реальное время затраченное на производство всего нового продукта — включая и товар “рабочая сила” — в этом году есть
Поскольку во время официальной работы воспроизводится переменный капитал и производится прибавочный продукт, то сообразному этому и само это время разделяется на время, которое Маркс называл временем необходимого труда, I (indispensible) и время O (outreme) за пределами этого необходимого рабочего времени:
Вычисляя норму прибавочной стоимости как S / V, мы фактически вычисляем её как O / I. Такую норму прибавочной стоимости следует назвать учётной, так как в ней участвует только кадрово учтённое рабочее время. Но вспомним, какова согласно Марксу цель вычисления прибавочной стоимости: цель состоит не в том, чтобы соотнести деньги, которые остаются капиталисту, и зарплату рабочих, а в том, чтобы соотнести время, продукт которого класс капиталистов получает в распоряжение без эквивалента с тем временем, которое он оплатил. Если рабочая сила — такой же товар как и все остальные, а это главное открытие Маркса, то труд по производству этого товара входит в ту же массу производительного труда, что и время производства всех остальных товаров. И поскольку оно не оплачивается, значит это точно такое же время, продукт которого капитал получает без эквивалента, как и та часть учётного рабочего времени, в течение которого производится продукт сверх переменного капитала, то есть прибавочный продукт. Итак, время, продукт которого капитал получает в распоряжение, есть I + O + H, время, которое капитал оплачивает, есть только время I. Следовательно, реальная норма эксплуатации рабочей силы есть
“Признавая, что домашний труд участвует в формировании прибавочной стоимости, мы показываем: экономическая деятельность не сводится исключительно к капиталистическому производству. Соответственно, тот труд, который был приписан женщинам «от природы», является необходимым условием любой другой экономической деятельности.” (Лана Узарашвили, “Мой дом — моя работа. Почему за домашний труд нужно платить”, https://supernova.is/editorial/housework)
В таблице ниже приведено распределение времени в разных странах, в том числе распределение между оплачиваемой и неоплачиваемой работами. Источник: Jokubauskaitė et al. The role of unpaid domestic work in explaining the gender gap in the (monetary) value of leisure // Transportation (2022) 49:1599–1625, https://doi.org/10.1007/s11116-021-10221-4. Здесь unpaid work — это та неоплачиваемая работа, как труд для Другого, в отличие от personal care. Конечно, и сон рабочего в своём роде производителен для капитала, но я рассматриваю только труд по домашнему хозяйству.
Из таблицы видно, что unpaid work можно в среднем оценить в 80% от paid work. При 40-часовой рабочей неделе это 32 часа домашнего неоплачиваемого труда. Эта цифра не выглядит преувеличенной: 32 часа репродуктивного труда за неделю — это, например, по 4 часа в рабочие дни и по 6 — на выходных. Хорошей иллюстрацией здесь будет фильм “Жанна Дильман”. Итак, это полноценная рабочая неделя производительного труда, совершаемого для Другого. Именно поэтому феминистки называют её второй или вечерней сменой. Женщина из средней, то есть рабочей семьи знает, что такое “отдых в выходные” — это черновая работа по организации отдыха; что такое “праздники” — это хлопотание в течение всего дня для того, чтобы к вечеру накраситься, надеть платье и сесть за стол, пока муж и дети смотрят телевизор. Более того — и телевизор будут смотреть не все дети, ведь девочки тоже скорее всего будут запряжены в работу.
“... архаическое, затхлое и косное учреждение, в котором женщина трудящихся классов отбывает каторжные работы с детских лет и до смерти.” (Троцкий, Преданная революция)
У меня несколько мест работы, одно из которых — научный институт. Мы организовывали обучающий курс по одному вычислительному программному пакету для двух лабораторий одного отдела. Так получилось, что первая лаборатория, занимающаяся гидродинамикой, состоит преимущественно из мужчин, вторая, по механике твёрдого тела — исключительно из женщин. В качестве тестового запуска в 2020-м году этот курс был сначала опробован на первой лаборатории; занятия шли по вечерам и из-за задаваемых вопросов могли длиться по четыре часа. Ещё тогда для меня это было удивительно. Мне не особо было в кайф так много времени на это тратить по вечерам. Спустя некоторое время этим курсом заинтересовались сотрудницы из второй лаборатории, поэтому зав первой лаборатории попросил меня, обсудить с ними время, “наверное, им будет удобно так же вечером, это хорошее время”. Но при обсуждении времени сотрудницы ответили: “Нет, вы что. По вечерам у нас времени совсем нет”.
Допустим теперь, что в нашем примере, в 10-миллионном рабочем классе, по 50% приходится на мужчин и женщин. Все они, как мы выяснили, вместе выдают 400 млн часов “полезного”, общественно значимого труда на своих работах. И хотя выше мы в самом начале увидели, что часть работы не оплачивается, взглянем более глобально — она не оплачивается рабочему. Само же время труда оплачивается полностью, поскольку весь продукт 400 млн часов продаётся и покупается на рынке — поэтому феминистки справедливо называют всю эту работу оплачиваемой. Тот факт, что рабочему от этого дохода перепадает только часть, из продукта 40 часов — только продукт 20 часов — это уже второе дело. Как конкретный труд, этот труд свершается в частной сфере капиталистического предприятия и оплачивается частично — лишь как Kostenpreis конкретного товара “рабочая сила”; как абстрактный труд, он производит на продажу, зафиксирован в табельных книгах отдела кадров, следовательно, является признанным общественно значимым (valuable) трудом, и его продукт всегда обменивается на эквивалент, то есть оплачивается полностью. Но для того, чтобы рабочая сила, этот товар, оказалась на рынке, готовая ко вступлению в этот оплачиваемый процесс производства, необходимы ещё 32 часа каждую неделю. И эти 32 часа затрачиваются — затрачиваются женщинами. Да, у рабочих есть гендер, и именно представлениями работни_ц о гендерных ролях, которые закрепляются в повседневных телесных и духовных практиках, обсуловлено это “добровольно” принимаемое ими разделение труда. Итак, одна половина рабочего класса работает по вечерам, созидая товар “рабочая сила”, создавая благо для Другого, то есть в прямом смысле трудится на благо нации. Таким образом, реальный труд по производству всех благ этой нации, реальный labor, реальная work, составляет 720 млн часов в неделю, а не 400. И если мы действительно вычисляем норму прибавочной стоимости, норму эксплуатации рабочей силы по прямому определению, то есть как норму избытка того времени, продукт которого оказывается в распоряжении капитала без эквивалента, над тем временем, которое он оплатил, то реальная общая норма эксплуатации получится:
(O + H) / I = (720 – 200) / 200 = (200 + 320) / 200 = 260%.
Ситуация была бы такой же, если бы этот труд перераспределился безотносительно гендера так, что 5.6 млн рабочих остались бы на тех же “производительных” работах, что и раньше, а 4.4 млн — нанялись бы в клининговые и уходовые службы. Тогда бы эти 320 млн часов превратились бы в часы официального наёмного труда и их пришлось бы оплачивать. Но тогда для того, чтобы сохранить капиталу прежнюю массу S, рабочую неделю пришлось бы увеличить до 6 дней по 12 часов каждый.
К пределам попыток учёта и оплаты репродуктивного труда
“женитьба на собственной домработнице вызовет снижение ВВП в стране” Кэтрин Марсал, “Кто готовил Адаму Смиту”
Феминистки выдвигают справедливое по содержанию требование учитывать домашний труд в ВВП, поскольку, как мы уже увидели, он создаёт капитал. Сейчас станет ясно, для чего выше мы интуитивно связали между собой термины “Капитала” и показатели национальных счетов: это позволит увидеть, что формально обозначают практические требования феминисток. На популярных ресурсах можно найти такие цифры: “домашняя работа стоит 22.3 трлн рублей и составляет 17% ВВП”. Эта цифра была получена в 2021 году при предположении, что за репродуктивный труд платили бы медианную зарплату. Что это значит в наших терминах? Выше категория L приобрела у нас два разных значения. Сначала это было время производства общественного блага “на работе”, причём в формуле (1) оно переводилось в N посредством умножения на m. Но далее определение L расширилось так, что стало складываться ещё из домашней работы H. В высказывании “домашний труд составляет такую-то часть ВВП” мы видим попытку мысленного включения всего L = I + H в формулу (1), другими словами — умножения времени H на m, на стоимость единицы рабочего времени и присоединения его к N. Короче говоря, измерение домашнего труда в долях ВВП означает его выражение в идеальных деньгах.
Сейчас феминистки ведут между собой споры относительно оплаты домашнего труда. Одни считают возможным прямо взять и начать оплачивать домашнюю работу. Некоторые из них мотивируют это тем, что не надо ждать “свержения” патриархата — если можно улучшить положение женщин, то нужно сделать это сейчас. Хорошее изложение диспозиций по этому вопросу дала Лана Узарашвили в уже цитированной статье (https://supernova.is/editorial/housework). Сама Лана является сторонницей оплаты, но в этой статье она не даёт предложений относительно того, как это должно выглядеть. Другие феминистки справедливо отвечают, что это может оказаться шагом назад, потому что такая “оплата” на деле обозначает “зарплату”, то есть необходимость нормировки труда со всеми вытекающими. Здесь ситуация та же, что и в предыдущем абзаце, но теперь это уже реальное умножение H на m и включение всего L в формулу (1), то есть требование обмена H на реальные деньги. Мне эта мера в перспективе видится такой же реакционной, как и дифференцированный по полу пенсионный возраст. Неодинаковый пенсионный возраст лишь закрепляет патриархат: если он мотивирован тем, что женщина в течение трудовой жизни выполняет работы больше, чем мужчина — работа по дому, рожает детей — и эти пять лет как бы компенсируют это потраченное сверх наёмной работы время, то для будущих поколений женщин эта “компенсация” лишь закрепляет за ними этот “женский” труд — “поскольку ранняя пенсия вам уже дана, извольте и заниматься тем, ради чего она дана”. На этом круг замыкается. Женщин же, которые этим трудом не занимаются, это ставит в странное положение: как должна ощущать себя женщина, которая не занимается домашним трудом, но непонятно по какой причине ей выписывается пенсия раньше коллег? Сверх того, это хорошая возможность для патриархалов тыкать женщин в их “женские привелегии” и утверждать, что мы живём при матриархате, как это сейчас реально и происходит: “Вы и так уходите на пенсию на пять лет раньше”. Точно так же и зарплата за домашний труд — это должна быть либо нормировка труда, то есть прямое вторжение капитала в дом женщины, либо оплата просто всех подряд, включая и тех, кто этим не занимается. Однако оплата этого труда не заставит воспринимать его как производительный, как этого не сделал и уменьшённый пенсионный возраст — но зато можно будет сказать: “Вам платят деньги просто так”, но “раз уж платят — извольте отрабатывть”.
В свете разговоров об оплате домашнего труда средней заработной платой к слову будет ответить тем патриархалам, которые рассказывают женщинам, каким на самом деле лёгким и незначительным стал домашний труд ныне, ведь всё делают стиральные машинки и т. д., соответственно, проблема исчерпана. Таких патриархалов много среди левых, но по их же логике они уже давно должны были сознательно выйти из левого лагеря: ведь какие проблемы могут быть у рабочих, если капитализм вводит машины, а машина облегчает труд? Рабочим должно работаться легко, и тогда проблема эксплуатации должна быть исчерпана. Но Маркс показал, что сама технология не значит ничего — её политическая артикуляция значит всё.
“... сама по себе она облегчает труд, капиталистическое же её применение повышает его интенсивность” (Том 1, глава 13, “Теория компенсации …”)
Труд по непосредственному стиранию заменяется трудом по менеджменту. Даже когда мужчина вовлекается в домашний труд, время, когда нужно закинуть вещи в стиралку, когда нужно отвезти ребёнка к врачу, где лежит одежда, где и когда у детей разные активности — весь этот менеджмент, тайм-менеджмент, лежит на женщине. Именно поэтому масса домашней работы по большей части остаётся константной уже много десятков лет, какие бы домашние приборы и агрегаты ни были бы изобретены. Это полноценная работа технолога, которая в России оплачивается около 35000 рублей за месяц.
В этой перспективе так же бесперспективно выглядит и стремление возложить задачу “освобождения” женщин на “детские сады, общественные столовые, прачечные” и т. д. Это та же попытка конвертировать H в стоимость нового продукта и реально включить его в формулу (1). Это актуально, если ваша цель — выкинуть большое количество народа на места наёмного труда и инициировать быстрое первоначальное наколение. Но все эти учреждения не ликвидируют "экономические условия подчиненного положения женщины", потому что домашний очаг и закрытие женщины в нём — это уже решение задачи воспроизводства, а не её “условия”. Первой экономической причиной подчинённого положения женщины является само гендерное разделение труда, а его-то эти разного рода социальные учреждения не пересматривают. Поэтому эти низкооплачиваемые работы остаются преимущественно на женщинах и, таким образом, получается просто перебрасывание труда заботы с многих женщин на плечи немногих женщин.
“... если почасовая оплата уборщицы не будет оставаться существенно ниже почасовой оплаты персоны, которая убирала бы дома в противном случае (женщины в западной семье), то покупать услуги по уборке дома станет невыгодно. Такой расклад подразумевает дальнейшее неравенство среди женщин.” (Никита Стаценко, «Кто готовил Адаму Смиту»: почему нам пора учитывать домашний труд в экономике, https://rb.ru/story/kto-gotovil-smitu/)
Тот факт, что Октябрьская революция фактически остановилась лишь на развитии садов и прачечных, можно интерпретировать как компромисс между властвующими мужчинами-коммунистами и советскими женщинами, к власти так и не допущенными: мол, хорошо, мы снимаем с женщин “домашние” дела тем путём, что переведём их, эти дела, в обобществлённые заведения, но ни в коем случае не будем заниматься этими делами сами! Никакое обобществление домашнего труда не ликвидирует саму домашнюю сферу. Без пересмотренного гендерного разделения труда вторая смена женщин никуда не денется, обратное — иллюзия мужчин, которые этими делами не занимались. Гендерное же разделение труда может быть пересмотрено только целенаправленными политическими шагами.
Другое условие, закрепляюще первое — инфраструктура. Буржуазный город — пожалуй, наиболее антиженское место в истории. Абсолютно всё в нём устроено таким образом, чтобы производительность труда женщины была ниже производительности труда мужчины — маршруты чистки дорог, размеры туалетов и т. д (см. Кэролайн Криадо Перес, “Невидимые женщины”). Инфраструктура капитализма выстраивается таким образом, чтобы женщина приняла добровольное решение об отказе от гонки и ухода в дом, либо наоборот — превращение в максимально продуктивного работника. Поэтому реальный профеминистский пафос Октябрьской революции состоял в первую очередь не в садах, столовых и плакатах “Раскрепощённая женщина, строй социализм”, а в праве разводов, аборотов и, главное, “утопических” проектах домохозяйств, пересматривающих патриархальную концепцию дома. Но здесь же Октябрьская революция обнаруживает свою ограниченность — проекты переустройства жилья не получили развития, как и их более поздние аналоги в западных странах, а судьба абортов известна — не говоря уже о продолжительном периоде запрета, в СССР они превратились в средство контрацепции, что само по себе красноречиво. Следующие материалы можно прочесть относительно связи андроцентризма, городской и домашней инфраструктуры:
- Ирина Широбокова. Женский опыт в городе: ревизия разделения общественного и частного в феминистской географии // Логос. 2022.
- Долорес Хейден. Как бы выглядел несексистский город? Размышления о доме, городском планировании и труде // Логос. 2022
- Настя Красильникова. Безопасное место или тюрьма для женщин? Как феминистки переизобрели идею дома — Нож (https://knife.media/feminist-home/)
С другой стороны, первоначально проблема стоит ведь не в том, чтобы перевести время репродуктивного труда в деньги. Сама проблема состоит в том, чтобы учесть этот труд в итоговом продукте, а проблема денег возникает только как посредствующая в силу того, что сам этот продукт учитывается лишь в деньгах. Поэтому, возможно, решение лежит в немедленном уходе от денег и учёте годового продукта в издержках времени, а не в денежных издержках. Другими словами, мы больше не будем полное L = E + H умножать на m, чтобы сделать из него “полное” N и затем прибавить к C, чтобы получить P = C + N, а будем, условно, делить C на m, и получать совершенно другую величину, измеряемую временем. Таким образом, продукт будет теперь учтён так:
время воспроизводства постоянного капитала + E + H.
Однако в этой форме теряется роковое различие между временем, которое кроется за средствами производства, и временем, которое кроется за действующей рабочей силой, между стоимостью продукта и вновь созданной стоимостью. Первое содержит в себе овеществлёный, прошлый, мёртвый труд, время, которое кристаллизовано в предметах — вещественных элементах производительного капитала, второе — это живой, овеществляющийся и воплощающийся сейчас труд.
“Последняя является продуктом только труда истекшего года; первая заключает в себе, кроме того, все те элементы стоимости, которые были потреблены на производство годового продукта, но произведены в предыдущий, а отчасти и в ранее истекшие годы: средства производства, стоимость которых лишь снова появляется и которые, что касается их стоимости, не были ни произведены, ни воспроизведены трудом, израсходованным в течение последнего года. <...> весь годовой продукт, есть продукт полезного труда, действовавшего в течение последнего года; все эти товары существуют лишь вследствие того, что общественно применённый труд был израсходован в многообразно разветвлённой системе различных видов полезного труда.” (Том 2, Глава 19, п. 3)
Время, которое накопилось к текущему году в средствах производства, в условиях растущей производительности труда объективно не будет качественно тем же временем, которое прямо сейчас впечатывают в новый продукт живущие люди. Тогда для ведения производственной деятельности придётся ввести какую-то неконвертируемую передаточную единицу, аналог прудоновского трудового бона. Но это уже будут фактические деньги, точнее даже хуже денег, как показал сам Маркс в «Критике политической экономии» (1857–58). Вещественные факторы производства объективно приобретают стоимостную (Preis) форму и даны в начале производственного цикла. Вслед за ними эту форму приобретает и созданный в процессе наёмного труда продукт. Именно эта логика легла в дальнейшем в основу концепции Маркса о превращении стоимостей в валовый годовой доход («цена производства», Том 3, Главы 8-9).
Во всяком случае деньги ещё продолжат связывать агентов производства. Поэтому действительно человекоцентрированный экономический учёт может быть основан на отказе от подведения всех затрат общества под один знаменатель. Учёт итогового продукта должен быть расщеплён в соответствии с его двойственным происхождением — как мёртвого прошлого труда и как живого труда — на два параллельных показателя: меновая ценность и издержки времени. Таким образом, мы параллельно держим две формы:
Первое служит ответом на вопрос “Сколько нам это стоило?” (Kosten), второе — “Чего нам это стоило?” (Wert). Именно второе — это и есть стоимость по Марксу. В уже овеществлённом продукте стёрта разница между прошлым и будущим, в силу чего весь он объективно приобретает форму денег. Но только живой труд, объективное напряжение сил и чувств трудящихся, имеет значение (value). Только сначала научившись считать этот реальный labor, которого стоят жизнь, существование, производство и воспроизводство всего общества, можно начать говорить о том, как этот труд должен входить в условия существования народа, в частности, об оплате, если речь идёт о денежном обществе. Необязательно на основе этой статистики придумывать как на регулярной основе организовать выплаты за репродуктивный труд. Но такая статистика, во-первых, будет означать признание репродуктивного труда как созидателя продукта, во-вторых, будет означать признание фундаментальной роли времени в созидании стоимости. В-третьих, эта статистика может быть использована в отдельных случаях для действительной компенсации этого продукта домашним трудящимся, например, деньгами, как это было сделано во время пандемии в Аргентине, или чтобы суды могли принимать подобные решения при разводах в семьях, где репродуктивный труд на постоянной основе был закреплён за одним членом семьи, прецедент чего был в Китае в 2021 году.
Завершая этот раздел, нужно согласиться с феминистками в том, что в конце концов признание продуктивной роли домашнего труда и соответствующие этому его учёт и оплата едва ли совместимы с капитализмом. Но не следует думать, что эта несовместимость с капитализмом обусловлена тем, что если только капитализм начнёт оплачивать репродуктивный труд, то он разорится, как можно, на первый взгляд, заключить из примера с 10-миллионным рабочим классом. Капитализму не страшно разорение, потому что это и есть способ его функционирования. Он адаптируется под абсолютно любые обстоятельства. Дело в самой основе капитала, а основа капитала — это деньги как самостоятельная форма ценности (value) (Том 1, Глава 3 или Том 3, Глава 32). И первое, что нужно признать — это то, что общество, основанное на деньгах и, следовательно, на конкуренции индивидов между собой всегда будет осуществлять на практике режим жизни в постоянной спешке: ценности должны быть скорее пущены в обращение, скорее изъяты из него и пущены обратно; деньги постоянно дисконтируются, а поскольку в деньги конвертируется всё, то и всё подлежит дисконту. И поскольку процесс “производства” живого человека не разложим на набор простейших абстрактных операций, следовательно, не переводим в промышленный режим, то такое спешащее общество всегда будет выталкивать из себя известную массу индивидов, известную часть себя самого в невидимую сферу дома, где продукт этого труда по производству человека будет извлекаться без эквивалента. В свою очередь эта невидимая сфера дома заранее специально подготовлена в качестве именно такой невидимой сферы подобно тому, как и на рабочем месте подготовлены “средства производства не только для шестичасового, но и для двенадцатичасового процесса труда”.
Заключение: “критика политической экономии”
Вопрос о признании репродуктивного труда достаточно ярко показывает ограниченность политической экономии, из которой следует и её бессмысленность. Это также легко понять на попытке вычисления прибавочного продукта в США — чтобы можно было вести такой счёт, нужна хорошая и полная статистика. Такая хорошая и полная статистика может основываться только на жёсткой налоговой системе, а такая налоговая система возможна только в странах с сильным капиталистическим производством. Поэтому такие вычисления и соответствующие выводы в принципе можно проводить только на странах подобных США, Соединённому Королевству, Германии. Чем менее развит капитализм, тем более вялая налоговая система, тем непрозрачнее данные, тем менее имеет смысл вообще применять к таким странам категории политэкономии, просто потому что их невозможно проверить. Например, в России говорить о вычислении прибавочного продукта тяжело, во-первых, потому что непонятна ситуация с зарплатами: всё, что в этом смысле может предложить росстат — это выборочное исследование, которое показало медианную зарплату в 56000 рублей, во-вторых, потому что непонятна ситуация с амортизацией основного капитала — скорее всего её просто нет. То есть прибыль даже в масштабе всей экономики сколачивается не только за счёт прибавочного продукта, но и за счёт простой некомпенсации износа основного капитала. Ещё более политэкономия теряет свою силу, когда речь идёт о прямом учёте времени. Именно поэтому главный труд Маркса подзаголовком имел не “Корректировки к политической экономии” и не “Адаптация политической экономии”, а “Критика политической экономии”. Труд всей жизни Маркса был посвещён тому, чтобы показать границы и конец политэкономии. Поэтому такие словосочетания, как “марксистская политэкономия” или тем более “политэкономия социализма”, бытовавшая в Советской России — не иначе как оксюмороны. Социализм должен уходить от политэкономии, а не пытаться адаптировать её под “будущую рабочую власть” и получить “правильную” политэкономию: она неправильна по определению.
“... целью политической экономии является несчастье общества”
Маркс, ЭФР 1844