Академический «марксизм» Франкфуртской школы: явное лицемерие, а не скрытый заговор

В 1960-х годах, особенно в радикальных студенческих кругах, витало множество причудливых идей. Наиболее пагубной и ошибочной из них была точка зрения таких теоретиков как Герберт Маркузе, Теодор Адорно и Макс Хоркхаймер о том, что "неокапитализм" выработал способы избежать капиталистического кризиса, и что рабочий класс был интегрирован в систему в качестве пассивных потребителей в обществе “потребления и изобилия”. Таковы были псевдомарксистские идеи так называемой Франкфуртской школы, как объясняет Дэниел Морли.

Идея о том, что рабочий класс подкуплен и слишком консервативен, чтобы осуществить социальную революцию, была широко распространена среди так называемой левой интеллигенции и ее лидеров в течение длительного времени. Такие "левые" интеллектуалы говорят нам, что социалистическая революция "нереалистична", что ее уже "опробовали", или, что еще лучше, что рабочие слишком поглощены материальными вещами, чтобы организовать революцию. Этот аргумент всегда преподносится так, как будто он совершенно новый. В действительности же он повторяется из поколения в поколение мелкобуржуазными интеллектуалами. Те, кто хочет оправдать свой собственный политический оппортунизм, всегда находили способы переложить вину на рабочий класс.

Франкфуртская школа, или Институт социальных исследований (Institut für Sozialforschung), ответственна за придание таким обанкротившимся идеям видимости интеллектуального авторитета и за их широкое распространение. Ее ключевых мыслителей - Адорно, Хоркхаймера и Маркузе - часто называют "марксистами", даже (не смейтесь) одними из самых новаторских марксистов 20-го века. Тот факт, что эти так называемые "марксисты" утверждают, что рабочий класс не способен свергнуть капитализм, служит квазитеоретическим прикрытием для самодовольных псевдолевых интеллектуалов, которые отказываются от своего "радикализма", поскольку они приспосабливаются к буржуазному обществу.

Их сторонники указывают на тот простой факт, что капитализм все еще существует. Они утверждают, что капитализм сильно изменился со времен Маркса, и поэтому, конечно, марксизм нуждается в обновлении. Они утверждают, что рабочий класс потерял, по крайней мере, часть своей революционной "субъектности", и что это является результатом все более сильной роли поп-культуры, которую Маркс упустил из виду. Они утверждают, что "надстройка" идеологии и культуры приобрела большую автономию над экономическим базисом, вопреки тому, как это объяснял Маркс.

Чтобы ответить таким критикам, мы должны начать со сравнения основ марксистской философии с философией Франкфуртской школы. Это будет непростая задача, поскольку, как и все другие мелкобуржуазные философы 20-го века, они, похоже, не склонны объяснять свои идеи с должной ясностью.

Исторический материализм

Марксизм - это, прежде всего, материалистическая философия. Есть только одна вселенная, которая состоит из материи. Сознание не существует независимо от материи, и в целом оно является выражением материи, организованной определенным образом, а именно продуктом материальной нервной системы.

Философский материализм в применении к изучению общества представляет собой то, что известно как исторический материализм. Как объяснили Маркс и Энгельс в "Немецкой идеологии":

«Имея дело со свободными от всяких предпосылок немцами, мы должны прежде всего констатировать первую предпосылку всякого человеческого существования, а следовательно и всякой истории, а именно ту предпосылку, что люди должны иметь возможность жить, чтобы быть в состоянии «делать историю». Но для жизни нужны прежде всего пища и питьё, жилище, одежда и ещё кое-что. Итак, первый исторический акт, это - производство средств, необходимых для удовлетворения этих потребностей, производство самой материальной жизни. Притом это такое историческое дело, такое основное условие всякой истории, которое (ныне так же, как и тысячи лет тому назад) должно выполняться ежедневно и ежечасно - уже для одного того, чтобы люди могли жить.»[1]

«Производство материальной жизни" обязывает мужчин и женщин развивать орудия производства и вступать в определенные отношения, "отношения производства", как объяснял Маркс, которые не зависят от нашей воли. В таких условиях формы, которые принимает общество, определяются не нашими сознательными желаниями или идеями, которых мы придерживаемся, а, в конечном счете, данным развитием производительных сил. Именно на этой материальной основе возникают различные формы сознания. Таким образом, "не сознание людей определяет их бытие, а их общественное бытие определяет их сознание». [2]

Другими словами, классы возникают не из наших идей, а в результате развития производительных сил. В докапиталистических классовых обществах были патриции, плебеи, рабы, лорды, вассалы и крепостные. При капитализме общество делится на два основных противоборствующих класса: класс капиталистов, владеющий средствами производства, и рабочий класс, который производит все богатство, но сам ничем не владеет. Чтобы выжить, рабочие должны продавать свою рабочую силу капиталистам.

В конечном счете, именно отношения собственности капиталистического общества определяют сознание рабочего класса. Это не означает, что идеологии не играют никакой роли и не заслуживают внимания, но только то, что основные идеологические характеристики данного общества могут быть объяснены в конечном счете только экономической структурой этого общества.

Просвещение было ошибкой

“Марксисты" Франкфуртской школы считали, что такое объяснение было слишком упрощенным, "механическим" и редукционистским. По их мнению, Маркс и Энгельс не учли влияние буржуазной культуры и идеологии, которые, как они считали, перекрывают классовые интересы рабочего класса, превращая его в класс, по своей природе подневольный интересам капитализма.

Франкфуртская школа хотела представить себя интеллектуалами, которые ничего не принимают таким, каким оно кажется, а безжалостно вскрывают противоречия, чтобы выявить нечто совершенно иное. Именно поэтому они называли свою школу "критической теорией". Они и их последователи считают, что таким образом они улучшили марксизм, освободив его от догматизма. Их внимание к культуре и другим элементам "надстройки" также должно было обновить марксизм для 20-го века, который увидел рождение поп-культуры через радио и телевидение. Вопрос в том, обновила ли Франкфуртская школа и усовершенствовала марксизм, чтобы лучше объяснить эту новую эпоху массовой культуры, развлечений и пропаганды, или же они полностью отказались от него?

В "Диалектике просвещения", возможно, самой важной книге Франкфуртской школы, Адорно и Хоркхаймер объясняют свою альтернативу историческому материализму. Для Франкфуртской школы современное общество - это сплошное господство капиталистической системы над массами. По их мнению, колоссальный рост уровня жизни на Западе в послевоенный период лишь породил новую, более коварную форму господства. Роскошь современной жизни и массовая культура, распространению которой эта роскошь способствовала, якобы создали беспрецедентный конформизм, из которого любому рабочему было все труднее выбраться. Другими словами, рабочему классу промыли мозги с помощью поп-культуры, и таким образом он адаптировался к господствующей системе и в значительной степени стал ее составной частью. В результате это означало, что социалистическая революция уже не могла произойти, а если бы и произошла, то привела бы только к продолжению старых репрессий.

На самом фундаментальном уровне конформизм и подавление общества были для Адорно и Хоркхаймера не продуктами капитализма, а первородным грехом “проекта Просвещения” - эпохи быстрого прогресса в искусстве, науке и философии на заре буржуазного общества - или, если быть более точным, "просветительской мысли". Как они объясняют:

«Мы нисколько не сомневаемся в том - и в этом состоит наш petitio principii - что свобода в обществе неотделима от просвещающего мышления. И тем не менее мы полагаем, что нам удалось столь же отчетливо осознать, что понятие именно этого мышления, ничуть не в меньшей степени чем конкретные исторические формы, институты общества, с которыми оно неразрывно сплетено, уже содержит в себе зародыш того регресса, который сегодня наблюдается повсюду.» [3]

Но, спрашивается, что именно в этом "просвещающем мышлении" такого, что привело общество к таким катастрофическим последствиям? Все, что нам говорят, это то, что "просвещение тоталитарно". [4] Что на самом деле "просвещение ведет себя по отношению к вещам как диктатор по отношению к людям". [5] Что "просвещение так же тоталитарно, как и любая система". [6]

Несмотря на запутанный стиль и сбивчивое мышление, которыми изобилует эта книга, мы должны похвалить Адорно и Хоркхаймера за их ясность в одном вопросе. Они отказались от всех следов исторического материализма в пользу самого вопиющего идеализма. Согласно их мировоззрению, историей управляет всесильная, тоталитарная идея. Эта идея не выражает интересы определенного класса, а существует сама по себе и способна угнетать общество. Определяющей чертой этой идеи, как нам говорят, является то, что она стремится к господству, к систематическому контролю и упорядочиванию объектов внешнего мира.

Очевидно, что "просветительская мысль", о которой здесь идет речь, - это систематическая и научная мысль, или то, что в философском лексиконе эпохи Просвещения называлось "разумом" (или “рацио” - прим. переводчика). Таким образом, для Франкфуртской школы разум или научное мышление является источником тоталитарного господства, а не одним из противоречий капиталистического способа производства. Для Адорно и Хоркхаймера разум не производится обществом на определенном этапе истории, а является надисторической силой с особыми полномочиями, чем-то, имеющим существование вне общества и времени.

Совершенно очевидно, что это фундаментально идеалистическая позиция, которая сводится к следующему: все, что плохо в капитализме, и причина, по которой социализм не может освободить человечество, заключается в предполагаемом тоталитарном характере научной мысли.

Они не могут ответить на вопрос: откуда взялась эта всемогущая идея? Когда и почему она возникла и поработила человечество? Они не дают никаких ответов на этот решающий вопрос, потому что не считают его важным. Скорее всего, с их точки зрения, даже постановка такого вопроса была бы грехом "просветительской мысли", то есть попыткой рационального и научного объяснения вещей.

По их мнению, Просвещение хочет господствовать над вещами, классифицируя знания научным образом. Но почему это должно вести от господства над вещами к господству человека над человеком, как они утверждают? Адорно и Хоркхаймер лишь утверждают, что "люди хотят научиться у природы тому, как использовать ее, чтобы полностью господствовать над ней и над другими людьми. Это единственная цель... Власть и знание - синонимы". [7]

Таким образом, без каких-либо доказательств утверждается, что Просвещение "господствует" над вещами, и поэтому оно неизбежно ведет к обществу, в котором существует господство людей. Конечно, никогда не уточняется, какие люди доминируют над другими людьми. Почему одни люди смогли воспользоваться этой властью Просвещения, а другие нет? Типично для идеализма, их "теория" полностью абстрактна, расплывчата и произвольна. Отказавшись от материализма, они не имеют дела с конкретными классами, эксплуатирующими другие классы ради определенных, исторически обусловленных целей. Здесь нет рабочих и капиталистов, крепостных и феодалов, рабов и рабовладельцев; вместо этого мы имеем абстрактного "человека", господствующего над абстрактным "человеком", и все это благодаря чудесной силе абстрактного "разума".

Просвещение

В действительности Просвещение является одним из величайших достижений человечества - интеллектуальным, политическим и художественным. Оно не только не привело к невообразимому угнетению, но и положило начало процессу избавления от рабства, догматизма и религиозного мракобесия феодального общества и церкви. Выдвинулась целая плеяда героев мысли и культуры, чтобы развить науку и искусство до беспрецедентного уровня и бросить вызов предрассудкам и привилегиям. Первые материалисты эпохи Просвещения не были одержимы идеей "господства", а были открытыми энциклопедистами, пытавшимися освободить человечество от суеверий.

Не видя в этом угрозы рабочему классу, Маркс и Энгельс отмечали этот подъем рационального мышления, развитие науки и техники на ранних стадиях капитализма как качественный шаг вперед для человечества. Именно здесь следует искать прогрессивный характер капитализма, поскольку, развивая производительные силы, он закладывает основу для социализма. Без научного мышления социализм невозможен. Противодействие Франкфуртской школы этому историческому прогрессу означает защиту той же отсталости, невежества и мракобесия, которые защищала церковь во времена Просвещения.

Верно, что идеалы Просвещения - свобода и рациональность - не могли быть в полной мере реализованы в тот период. Существовало противоречие между возвышенными идеалами величайших мыслителей того времени и материальной реальностью капиталистического общества, которое они помогали создавать. В руках буржуазии наука и разум использовались для умножения прибыли, а значит, и для эксплуатации. Это понимание всегда было неотъемлемой частью идей Маркса и Энгельса. Как объяснял Энгельс в работе "Развитие социализма от утопии к науке”:

«Мы знаем теперь, что это царство разума было не чем иным, как идеализированным царством буржуазии, что вечная справедливость нашла своё осуществление в буржуазной юстиции, что равенство свелось к гражданскому равенству перед законом, а одним из самых существенных прав человека провозглашена была… буржуазная собственность. Государство разума, — общественный договор Руссо, — оказалось и могло оказаться на практике только буржуазной демократической республикой. Великие мыслители XVIII века, так же как и все их предшественники, не могли выйти из рамок, которые им ставила их собственная эпоха.»[8].

Нет ничего оригинального в том, что Франкфуртская школа осознала, что "Просвещение" не освободило человечество от эксплуатации и угнетения. Но если Маркс и Энгельс понимали, что реальная основа этого лежит в классовом характере общества того времени, то от Адорно и Хоркхаймера данный факт полностью ускользнул. Фактически, они повторили идеалистическую ошибку многих мыслителей эпохи Просвещения. Последние считали, что "разум" - это то, чем все люди наделены от природы, и что поэтому, в принципе, идеи Просвещения могли быть выработаны в любой момент истории. Аналогичным образом, Франкфуртская школа рассматривает "разум" как силу, независимую от материальной истории и стоящую над ней. Но в отличии от оптимизма мыслителей эпохи Просвещения они видели в разуме лишь господство и смерть.

Несмотря на абстрактность этих идей, нетрудно понять, что на самом деле за ними стоит. Это идеи деморализованных мелкобуржуазных интеллектуалов, которые считают развитие капитализма ничем иным, как  сплошными угнетением и катастрофой. Адорно подытожил свое мировоззрение следующим образом:

«Ни одна универсальная история не ведет от дикости к гуманизму, но есть та, что ведет от рогатки к мегатонной бомбе. Она заканчивается тотальной угрозой, которую организованное человечество представляет для организованных людей... мировой дух, достойный объект определения, следует определить лишь как перманентную катастрофу.» [9]

В своих работах они постоянно возвращаются к более ранней эпохе мелкобуржуазной свободы, "индивидуальной автономии", как они ее называют. Крупномасштабное, научно организованное производство пугает таких мелкобуржуазных индивидов, как и массовая культура. С их точки зрения именно научная мысль, а не капиталистический класс, разрушила общество.

Такие мелкобуржуазные интеллектуалы бессильны. Они не могут контролировать капиталистическое общество, но думают, что должны были бы его контролировать, учитывая то, насколько образованными они себя чувствуют. В то же время они не желают ставить себя на службу единственной альтернативе крупному бизнесу - организованному рабочему классу. Потенциальная сила рабочего класса ужасает их. Рабочие представляются необразованными, послушными идиотами. Они смотрят свысока на рабочий класс, который они считают соучастником преступлений капитализма из-за его якобы наивного "конформизма" по отношению к массовой культуре созданной большим бизнесом. Они полагают, что если рабочие когда-нибудь возьмут власть, это будет означать просто продолжение того же угнетающего, бюрократически организованного общества, которое мы уже имеем - все потому, что рабочие находятся в ловушке конформистского менталитета, который порождают научное производство и массовая культура.

Однако в действительности эти люди отражают мировоззрение мелкой буржуазии - класса, находящегося в историческом тупике и зажатого между крупным бизнесом и рабочим классом. Соратник Франкфуртской школы Вальтер Беньямин откровенно признал это: "рано или поздно, вместе со средними классами, которые размалываются на куски борьбой между капиталом и трудом, должен исчезнуть и "свободный" писатель". Вот что больше всего пугает этих господ!

«Техническая рациональность» Маркузе

Франкфуртская школа, и в частности Маркузе, приобрели широкую известность в послевоенный период. Это был "золотой век" капитализма, период беспрецедентного роста, когда развитые капиталистические экономики восстанавливались после разрушений Второй мировой войны. Этот устойчивый подъем стал возможен не только благодаря масштабным разрушениям, вызванным войной, но и благодаря уникальным политическим условиям, которые создало окончание войны. Революционная волна, охватившая Западную Европу, была предана сталинскими и социал-демократическими лидерами, которые смогли сдержать рабочий класс. В сущности, это была контрреволюция в демократической форме. Это поражение создало политическую предпосылку для восстановления и экспансии капитализма.

Выросший на этой почве империализм США также смог навязать свою власть Западной Европе. Опасаясь социалистической революции, США помогли восстановить разрушенную войной экономику Европы. Они ввели доллар в качестве мировой валюты и демонтировали тарифные преграды межвоенного периода. Соединение ряда факторов вызвало масштабный экономический подъем[10].

В результате этого подъема, крупнейшего в истории капитализма, установилось (временное) социальное равновесие. В результате рабочему классу были сделаны значительные уступки, получившие имя “государство всеобщего благосостояния”. Эти реформы были проведены не по доброй воле капиталистического класса, а под влиянием классовой борьбы и страха перед СССР.

Эти уступки значительно укрепили реформизм, по крайней мере, в передовых капиталистических странах, и тем самым иллюзии относительно капитализма. Казалось, что капитализм преодолел свои противоречия и что классовая борьба сведена на нет или навсегда смягчена. Новейшие технологии производства, такие как фордизм (высокоорганизованное, плановое и механизированное промышленное производство) наряду с государственным регулированием, казалось, устраняли капиталистические кризисы и необходимость революции. Уровень жизни повышался. Сегодня было лучше чем вчера, а завтра будет еще лучше.

На протяжении всего этого времени правящий класс придерживался доктрины кейнсианства, которая проповедовала использование государственного вмешательства в экономику для сглаживания противоречий капитализма. Учитывая, что ее применение совпало с бумом и длительным периодом относительного классового мира, казалось, что кейнсианская политика сработала и довела капитализм до совершенства, или разрешила его внутренние противоречия.

Именно в этом контексте идеи Франкфуртской школы о притупленной классовой борьбе и одурманенном рабочем классе получили реальное распространение среди интеллигенции. Именно Маркузе наиболее четко связал отказ “франкфуртцев” от исторического материализма с этой эпохой капиталистического бума. По его словам, деспотический характер Разума проявился в послевоенную эпоху в виде "технической рациональности": «Тоталитарная вселенная технической рациональности - это последняя трансмутация идеи Разума.»[11] Но что такое "техническая рациональность", и как она работает?

Все, что нам говорят об этой загадочной "технической рациональности", это то, что она ответственна за то, что Маркузе называет "удобной, гладкой, разумной, демократической несвободой", которая "преобладает в развитой индустриальной цивилизации, символе технического прогресса" и "кажется все более способной удовлетворять потребности людей благодаря тому, как она организована"[12] Другими словами, образ мышления - "техническая рациональность" - привел к послевоенному буму, который, несмотря на повышение уровня жизни и увеличение численности рабочего класса, он считает негативным явлением[13].

Нам говорят, что "техническая рациональность" настолько эффективна, что капиталистические кризисы ушли в прошлое. Хотя у нас все еще есть капитализм, законы капитализма были узурпированы этой новообретенной рациональной организацией, которая способна выполнить "обещание все более комфортной жизни для все большего числа людей, которые", в результате, "не могут представить себе качественно иной дискурс"[14].

Согласно Маркузе, «если рабочий и его начальник смотрят одну и ту же телевизионную программу и посещают одни и те же курорты, если машинистка так же привлекательно накрашена, как и дочь ее работодателя, если негр владеет "Кадиллаком", если все они читают одну и ту же газету, то эта ассимиляция свидетельствует не об исчезновении классов, а о том, насколько потребности и их удовлетворения, служащие сохранению истеблишмента, разделяются основной массой населения». [15]

Здесь мы видим реакционные предрассудки Франкфуртской школы в полном проявлении: предположение, что "негры" обычно владеют "кадиллаками" и ведут такую же жизнь, как члены правящего класса, и что рабочие массы соучаствуют в "сохранении установленного порядка".

Фундаментальная ошибка проистекает из идеалистического предположения Маркузе, что так называемая идеология "технической рациональности" преодолела материальные классовые противоречия.

На самом деле под "технической рациональностью" подразумевается идеология кейнсианства и государственного вмешательства в экономику, которая была преобладающей экономической доктриной на Западе. Как и все мелкобуржуазные интеллектуалы, Маркузе был обескуражен интеллектуальной тенденцией своей эпохи. Для Маркузе классовая борьба вторична по отношению к силе "технической рациональности" (т.е. кейнсианской политики), которая, как он полагал, может просто продолжать поставлять товары, повышать уровень жизни и постоянно избегать кризисов перепроизводства благодаря своей высшей рациональности.

В этом отношении Маркузе и Франкфуртская школа воплощают широко распространенное представление о том, что доступность передовых потребительских технологий для рабочего класса, таких как автомобили "Кадиллак" и телевизоры, одурманивает их, заставляя соглашаться с эксплуатацией при капитализме. Если капитализм способен сделать такие вещи достаточно доступными, то, конечно, никто не захочет его свергать? Подразумевается, что любой рабочий, у которого есть телевизор или iPhone, должен быть доволен и иметь хороший уровень жизни.

Для любого марксиста элементарно понимание того, что, каким бы сильным ни был экономический бум, противоречия капитализма и классовая борьба от этого не исчезают. Фактически, именно на пике послевоенного подъема в 1968 и 1969 годах французский и итальянский рабочие классы поднялись в огромных революционных движениях, которые потрясли весь мир.

Между тем, подъем готовил огромный кризис перепроизводства. Вечное повышение уровня жизни невозможно при капитализме, потому что капитализм в своей основе нерационален и имеет конкретные пределы. Пока существует капитализм, производство будет вестись ради прибыли класса капиталистов, а не для рационального удовлетворения потребностей всего общества. Однако даже когда уровень жизни растет, рынок ограничен тем, что рабочий класс не может позволить себе полностью покрыть ту общественную стоимость, которую он создает.

Таким образом, рынок в конечном итоге достигает предела своей способности поглощать все эти новые товары. Капиталист обходит это противоречие, реинвестируя прибавочную стоимость, извлеченную из неоплаченного труда рабочего класса. Однако это просто приводит к увеличению производственных мощностей и увеличению количества товаров. В конце концов, возникает кризис перепроизводства.

Послевоенный подъем, который так впечатлил Маркузе, не был исключением. Когда этот подъем закончился, что случилось с "технической рациональностью" Маркузе? Что случилось с "гладкой, комфортной несвободой" и "общими интересами" ранее антагонистических классов? Все это испарилось во время спада 1974-5 годов и накала капиталистического наступления на рабочий класс.

Западные рабочие действительно сохранили свои телевизоры и автомобили, но во многих случаях не свои рабочие места, поскольку массовая безработица вернулась. Так называемые "общие интересы" рабочих и капиталистов в поддержании "технической рациональности" оказались жестокой иллюзией, которой придерживались не столько капиталисты, сколько реформистские лидеры рабочего класса и слой интеллектуалов, таких как Маркузе.

Мировой экономический спад 1974 года не предвидел ни Маркузе, ни кейнсианцы. Только марксисты понимали неизбежность такого кризиса. Этот кризис привел к дискредитации кейнсианства и убедил капиталистов обратиться к монетаризму и отвоевать у рабочего класса те реформы, которых он добился ранее.

Это, в свою очередь, привело к десятилетию обострения классовой борьбы в 1970-х и 1980-х годах. Несмотря на телевизоры и видеоплееры, рабочие вели борьбу против попыток правящего класса заставить их платить за капиталистический кризис. Конечно, рост уровня жизни, потребительских товаров и буржуазной культуры может повлиять на классовое сознание и на время смягчить его. Но это может быть лишь временным явлением. Когда бум заканчивается и начинается эпоха кризиса, как это было в 1970-е годы, классовое сознание вновь укрепляется.

В качестве примера можно привести аргумент, который использовался Хобсбаумом и другими до забастовки шахтеров 1984-5 гг. в Великобритании: молодые шахтеры никогда не выйдут на забастовку, поскольку у них есть ипотека, видеомагнитофоны, машины и т.д. И все же, когда пришло время, шахтеры бастовали в течение 12 месяцев в защиту своих рабочих мест и общин, доказав, что “Хобсбаумы и Маркузе” ошибались.

Сегодня, после десятилетий жесткой экономии, приватизации, дерегулирования, растущего неравенства и финансовых кризисов, не говоря уже о надвигающемся климатическом кризисе, представление о том, что капитализм достиг "гладкой, комфортной несвободы" и "рационального консенсуса" между классами, обеспечивающего бесконечный рост, полностью дискредитировано.

Презрение к рабочему классу

Типично слышать от академических "левых", что марксизм является экономическим или классовым "редукционизмом" (или “классизмом” - прим. переводчика). Под этим подразумевается, что Маркс однобоко и механически свел все социальные и политические вопросы к экономическим и проигнорировал важную роль культуры и идеологии в истории. Конечно, это ложная карикатура на марксизм, как очень четко объяснил Энгельс:

«Согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что экономический момент является будто единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу. Экономическое положение — это базис, но на ход исторической борьбы также оказывают влияние и во многих случаях определяют преимущественно форму ее различные моменты надстройки: политические формы классовой борьбы и ее результаты — государственный строй, установленный победившим классом после выигранного сражения, и т. п., правовые формы и даже отражение всех этих действительных битв в мозгу участников, политические, юридические, философские теории, религиозные воззрения и их дальнейшее развитие в систему догм. Существует взаимодействие всех этих моментов, в котором экономическое движение как необходимое в конечном счете прокладывает себе дорогу сквозь бесконечное множество случайностей (то есть вещей и событий, внутренняя связь которых настолько отдалена или настолько трудно доказуема, что мы можем пренебречь ею, считать, что ее не существует). В противном случае применять теорию к любому историческому периоду было бы легче, чем решать простое уравнение первой степени»[16].

Но наши друзья в академических кругах не любят когда факты мешают хорошей истории, и поэтому предпочитают игнорировать это и постоянно представляют марксизм как "экономический редукционизм". На основе этой карикатуры Франкфуртскую школу можно представить как порвавшую с марксистской "ортодоксией", с их признанием растущей важности культуры, идеологии и пропаганды, что, очевидно, служит для обновления марксизма. На самом деле все обстоит прямо противоположным образом: идеализм Франкфуртской школы приводит к жесткому "культурному детерминизму". Вместо того чтобы иметь всестороннюю социологическую теорию, они сосредоточились исключительно на анализе культуры, что является ничем иным, как тонко завуалированной атакой на рабочий класс.

Их "культурный анализ" сводится к пространным жалобам на то, насколько ужасна и утомляет сознание массовая культура, на которую, по их мнению, покупаются все рабочие. Адорно и Хоркхаймер жалуются, что "бессилие и податливость масс растут с количественным увеличением товаров, которые им позволяют";[17] что "обманутые массы сегодня пленены мифом об успехе даже больше, чем успешные. Неподвижно они настаивают на той самой идеологии, которая их порабощает"[18].

Когда "Диалектика просвещения" была переиздана в 1969 году, Адорно и Хоркхаймер написали новое предисловие, в котором заявили, что главный прогноз книги - то есть идея о том, что развитие классового сознания и революционные потрясения исключены, - "подтвердился в подавляющем большинстве случаев"! Видимо это ускользнуло от их внимания, но в мае 1968 года (всего за год до выхода вышеупомянутой книги) более 10 миллионов французских рабочих объявили забастовку, захватили заводы и могли бы свергнуть капитализм, если бы не предательство сталинистских лидеров Французской коммунистической партии. В 1968 году и в последующие годы по всему миру прокатилась волна радикальных и революционных движений, и все же именно в этот момент эти господа утверждали, что "подавляющее большинство подтвердило", что рабочий класс был неизлечимо испорчен средствами массовой информации и более высоким уровнем жизни.

Еще более показательной является ранняя работа Хоркхаймера о сознании рабочего класса. В 1927 году Хоркхаймер написал статью под названием "Бессилие немецкого рабочего класса". В ней он утверждал, что немецкие рабочие не могут совершить революцию, потому что их сознание разделено на более обеспеченных (и более консервативных) рабочих и обедневших, революционных, но ультралевых рабочих. Позже, в 1929 году, он и Эрих Фромм запустили проект по исследованию предполагаемого стремления немецкого рабочего класса к господству авторитарных лидеров. Этот "проект" имел форму анкеты. Они пытались подвергнуть немецкий рабочий класс личностному тесту, чтобы проверить, соответствуют ли они их критериям. Вывод этого исследования, что неудивительно, заключался в том, что немецкие рабочие были недостаточно независимы, чтобы освободить себя.

Поражает тот факт, что оба эти исследования были написаны менее чем через десять лет после немецкой революции 1918-23 годов, в ходе которой миллионы рабочих сражались как тигры, чтобы свергнуть капитализм, а эти "марксисты", похоже, совершенно не обращают на это внимания! Рабочий класс и солдаты создали свои собственные органы прямой демократии, рабочие советы, которые тысячами создавались по всей стране.

Действительно, немецкие рабочие спонтанно сделали все, что было необходимо для свержения капитализма. Власть была в их руках благодаря их собственной инициативе, организации и революционному сознанию. Единственной причиной, по которой свержение капитализма не было осуществлено, было сознательное предательство социал-демократических лидеров, а не так называемый "консерватизм" и "низкий уровень сознания" рабочего класса. Именно это, а не предполагаемый "конформизм" рабочего класса, является единственной причиной существования капитализма в Германии на момент возникновения Франкфуртской школы.

Титанические события немецкой революции 1918 года, революционная всеобщая забастовка против путча Каппа и революционная ситуация 1923 года, безусловно, были всеми эмпирическими доказательствами того, что немецкие рабочие обладали способностью к революционному сознанию. Но вместо этого Хоркхаймер и Фромм проигнорировали эти события, сунули термометр под язык рабочего класса и объявили его смертельно больным.

В своем исследовании менталитета немецких рабочих, проведенном в 1929 году, Хоркхаймер и Фромм пришли к выводу, что рабочие неспособны к независимому мышлению, и вместо этого жаждут господства авторитарного лидера. Это было время подъема Гитлера, события, ставшего возможным благодаря сектантству руководства Коммунистической партии и их теории "социал-фашизма" (и доктрины сталинско-коминтерновской доктрины “класс против класса” - прим. переводчика) [19]. Неудивительно, что в этот момент, после исторического поражения немецкой революции, немецкий рабочий класс был расколот и растерян. Но каковы были бы результаты "опроса", если бы он был проведен в 1918, 1920 или 1923 году, на пике революционной волны?

Хоркхаймер и Фромм совершенно не учитывают эти события и их последствия. Более того, эти так называемые "марксисты" вообще никогда не упоминают о немецкой революции! Это серьезное упущение не может быть объяснено честной ошибкой или недопониманием. Их взгляды были отражением их мелкобуржуазного презрения к рабочим массам. Они уже решили для себя лично, что немецкие рабочие отсталые и реакционные.

В действительности нет никаких доказательств того, что эти "марксисты" когда-либо верили в дело социализма и классовой борьбы. Эти ранние статьи и исследования были ничем иным, как попыткой собрать любые "факты", чтобы оправдать свою позицию.

Это не только опровергает их "марксизм", но и показывает механическую и статичную философию, которой они в реальности придерживались, несмотря на их форально исповедуемую любовь к "диалектике". Для них, чтобы понять рабочий класс, не было необходимости изучать его историю, а тем более активно участвовать в ней. Вместо этого можно было просто предъявить отдельным представителям рабочего класса анкету или критиковать их культурные вкусы. Никто из теоретиков Франкфуртской школы никогда не уделял ни малейшего внимания реальным событиям и деятельности рабочего класса, даже когда они разворачивались на их глазах.

Это типично для "академических левых" в целом, которые всегда обвиняют рабочий класс в том, что его сознание слишком низко и он слишком отсталый. Они заслоняют реальные, бурные события в классовой борьбе этим пустым культурным "объяснением" поражений рабочего класса. Таким образом они фактически оправдывают прошлые предательства сталинских и социал-демократических лидеров. Это и есть подлинная суть Франкфуртской школы.

В их глазах победа фашизма была неизбежным исходом, потому что он "просто принимает людей такими, какие они есть: настоящими детьми современной стандартизированной массовой культуры, которых в значительной степени лишили автономии и спонтанности"[20] Банкротство сталинизма, привязанного к своей теории социал-фашизма, и роль социал-демократии для них не имеют никакого значения. В такой "школе" ничему нельзя научиться.

Не марксисты являются жесткими редукционистами. Они гораздо более жестко игнорируют или замалчивают реальные события и вместо этого ищут объяснения в абстрактной "культуре" и идеологии, словно сознание рабочих остается неизменным между революцией и поражением революции.

Для академических марксистов нет необходимости разбираться в сложных событиях 1918-33 годов, приведших к подъему нацизма: достаточно объявить рабочий класс тупым. Для них это достаточное основание для объяснения ужасов фашизма.

Само собой разумеется, что теории Франкфуртской школы не породили никакой практической политической деятельности: рабочий класс должен был бы поднять свое сознание до уровня наших “дорогих” интеллектуалов Франкфуртской школы и их "нонконформизма", прежде чем последние были бы готовы пошевелить пальцем, чтобы помочь ему. Маркузе довольно четко формулирует этот вывод в своем памфлете 1969 года "Эссе об освобождении": "разрыв с самодвижущимся консервативным континуумом потребностей должен предшествовать революции, которая должна привести к созданию свободного общества"[21]. В полном противоречии с материализмом марксизма, Франкфуртская школа считала, что революции можно совершать только тогда, когда рабочие каким-то образом уже подняли свой духовный уровень до уровня социализма.

Для марксистов высший долг - помочь поднять сознание рабочего класса до задач, поставленных историей, участвуя вместе с ним в событиях. Элементарной истиной является то, что до этих событий у рабочих не будет возможности изолированно поднять свое сознание до уровня социализма - ведь только сами события способствуют выработке такого сознания. Но невозможно оказать помощь рабочим в этом, относясь к ним с надменным презрением - позиция, которой очень четко придерживалась Франкфуртская школа в целом.

Мелкобуржуазная идеология

В своем классовом происхождении, в своих личностях и, самое главное, в самой причине существования Школы, "критическая теория" - это дистиллированная сущность мелкой буржуазии. Она была основана с явной целью освободить своих интеллектуальных сторонников от влияния обоих противоборствующих классов капиталистического общества: буржуазии и пролетариата. Сохранение первозданной независимости от общества рассматривалось ее членами как необходимое условие для разработки такой теории.

Это отражает менталитет мелкобуржуазного "радикального" интеллектуала, который не хочет, чтобы простой народ отвлекал его от научной карьеры. Во всех их работах прослеживается последовательная одержимость потерей индивидуальной автономии от рук конформистского большинства (т.е. рабочего класса). Они отчаянно пытались сохранить свою надменную мелкобуржуазную независимость от рабочего движения. Стюарт Джеффрис написал хорошую биографию Школы под метким названием "Гранд-отель "Бездна", в которой подробно раскрывает их мелкобуржуазное мировоззрение. Он объясняет, что они "никогда не считали, что личное общение рабочих и интеллектуалов может быть полезным для тех и других"[22].

Для таких, как Адорно и Хоркхаймер, участие в политике любого рода считалось ужасно постыдным. Контакт с рабочим классом рассматривался исключительно как развращающее влияние, которого следует избегать любой ценой. Адорно жаловался, что "трудно даже подписывать призывы, которым симпатизируешь, потому что в их неизбежном стремлении оказать политическое воздействие всегда содержится элемент неправды". Далее он утверждал, что отказ от подобных политических заявлений - дело морали, "потому что это означает настаивать на автономии собственной точки зрения"[23]. Хоркхаймер был “мужественно” солидарен с бесстрашным отказом Адорно воплощать идеи в жизнь: "Является ли тогда активизм, особенно политический активизм, единственным средством самореализации? Я не решаюсь так утверждать. ... Философия не должна превращаться в пропаганду, даже ради самых благих целей"[24].

Однако у наших храбрых поборников интеллектуальной свободы была свое бревно в глазу. Как группе интеллектуалов сохранить полную независимость от “разреженного”, “конформистского” рабочего класса? Им, [академикам], нужно платить, и эти деньги должны откуда-то браться. Так откуда же взялось финансирование Франкфуртской школы?

Как академическое направление, Франкфуртская школа была связана с университетом, который, в свою очередь, был связан с буржуазным государством. Институт социальных исследований, хотя и был связан с Франкфуртским университетом, был автономен от него, и большую часть своего расцвета находился под руководством Хоркхаймера благодаря деньгам сочувствующего миллионера Феликса Вайля.

В 1935 году, когда Школа отправилась в эмиграцию в США, она стремилась восстановить свои автономные отношения с престижным университетом, в данном случае Колумбийским (Columbia University в Нью-Йорке). Мартин Джей, автор наиболее авторитетной биографии Франкфуртской школы, пишет, что "совершенно ясно, что Институт чувствовал себя неуверенно в Америке и хотел сделать как можно меньше, чтобы поставить под угрозу свое положение". Он сделал это, в частности, отредактировав статьи Вальтера Беньямина "в менее радикальном направлении", заменив ""коммунизм" на "конструктивные силы человечества", а "империалистическая война" была заменена на "современную войну""[25]. Во время войны Хоркхаймер настоял на том, чтобы слова "революция" и "Маркс" были удалены из всех статей, которые они публиковали, чтобы не пугать своих спонсоров[26].

В послевоенный период в Школу пришло новое поколение ученых. Несомненно, многих привлекала репутация "марксистской" или, по крайней мере, радикальной школы. Одним из таких деятелей был Юрген Хабермас, который в молодости пытался представить для публикации в Школе работы с явно революционной позицией. Хоркхаймер отказался их публиковать и был явно сильно раздражен наивностью Хабермаса, который думал, что именно так они и поступят: "просто невозможно иметь признания такого рода в исследовательском отчете института, который существует на общественные средства этого кандального общества". Конкретная причина, по которой они не были опубликованы, еще более показательна: в то время у Школы был исследовательский контракт с Министерством обороны Германии(!), и она не хотела отпугнуть их![27].

Работа на военные институты буржуазного государства должна была быть очень прибыльной, похоже что это был лейтмотив Франкфуртской школы. Один из ранних интеллектуалов школы, Генрик Гроссман, участвовал в Брест-Литовских переговорах, которые положили конец участию революционной России в Первой мировой войне. Однако он не был частью команды Троцкого, помогавшей первому в мире рабочему государству в его борьбе с империализмом. Вместо этого он готовил справки для министра иностранных дел Австро-Венгрии графа Чернина в его борьбе за уничтожение русской революции. Можно было бы подумать, что он воспользовался бы возможностью искупить эти грехи, когда год спустя в Австрии вспыхнула революция, но "нет никаких доказательств того, что он принимал участие" в этих событиях[28].

Маркузе также работал в армейских  структурах. Во время Второй мировой войны он смог использовать свою репутацию культурного критика, чтобы получить работу в качестве аналитика разведки в предшественнике ЦРУ, Управлении стратегических служб (OSS). Хотя он утверждал, что это было сделано лишь для того, чтобы помочь победить нацистов, после окончания войны он продолжал работать в Государственном департаменте США до 1951 года. Неудивительно, что Стюарт Джеффрис в своей биографической работе о “франкфуртцах” пишет, что "Франкфуртская школа была не столько марксистским институтом, сколько организованным лицемерием, консервативной овцой в шкуре радикального волка"[29].

Франкфуртская школа полагала, что сможет избавиться от влияния различных классов капиталистического общества и подвергнуть их всех беспристрастной критике. Но их действия и идеи свидетельствуют о невозможности этой мелкобуржуазной фантазии. Они не могут действовать в вакууме. Мелкая буржуазия находится между рабочим классом и буржуазией и должна решить, на чью сторону встать. На практике Франкфуртская школа была неотъемлемой частью буржуазного общества, несмотря на трескучие фразы против него. Это быстро нашло свое выражение в их идеях, которые сводятся не более чем к попытке дискредитировать и запутать рабочий класс.

Именно потому, что рабочий класс - единственный класс, заинтересованный в продвижении человечества вперед, он нуждается в объективно правильных идеях. Иллюзии и ложь бесполезны в борьбе за свержение капитализма, именно поэтому капиталистический класс не жалеет средств на распространение своей лжи и путаницы.

Хорошим примером распространения такой путаницы является типичный курс социологии, в котором молодых студентов учат, что Франкфуртская школа является законной разновидностью марксизма. К сожалению, всегда есть слой мелкобуржуазных студентов, которые ведутся на эту чушь, и в результате у них формируется презрение к подлинному революционному марксизму. Как и в случае с Франкфуртской школой, они начинают академическую карьеру, где их "радикализм" остается лишь словесным. Их жизнь проходит в академических башнях из слоновой кости, где они изрекают антимарксистское словоблудие.

Возвращение к подлинному марксизму

Как любил говорить Энгельс, доказательство существования пудинга - в его поедании. Теория марксизма изменила ход истории. Идеи, изложенные в "Коммунистическом манифесте", остаются удивительно точными и по сей день, в отличие от либеральных теорий их современников. Они объяснили реальную основу классовой борьбы и периодических кризисов капитализма, а также предвидели будущее развитие капиталистической системы: рост монополистического капитала, империализма и глобализации. Каждый, кто хочет понять современный кризис, постоянно растущее неравенство между классами, сегодняшнюю политическую поляризацию и даже разрушение окружающей среды, должен изучить идеи Маркса и Энгельса. Это действительно диалектическая, революционная философия, которая объясняет основные противоречия общества. Маркс и Энгельс не просто повторяли тенденции своего времени, а понимали, как общество будет преобразовано в будущем.

Каким влиянием пользовалась "критическая теория"? Как она применялась на практике, и насколько точно она объяснила последующее развитие капитализма? Критическая теория", конечно, начала делать экстравагантные заявления. Она смело заявила, что выведет диалектическую философию за пределы "устаревших" догм марксизма, которые должны были подвергнуться ее суровой "критике". Не довольствуясь видимостью, Адорно, Хоркхаймер и Маркузе хотели показать преходящую, неполную природу всего сущего. Вместо того чтобы удовлетвориться экономическими законами, к которым марксизм якобы свел развитие человечества, они открыли бы новые просторы теории, наконец, проливая свет на предполагаемые "слепые пятна" марксизма, такие как психология и массовая культура. Была обещана всеобъемлющая "критическая теория" общества.

Что же получилось в результате? Вместо всесторонней теории они продемонстрировали полное незнание основных экономических законов капитализма и основных событий классовой борьбы в течение их собственной жизни. Вместо "экономического редукционизма", ошибки, в которой Маркс и Энгельс никогда не были виновны, мы имеем культурный редукционизм, в котором их личные ошибки в основной культуре доминируют над их "теорией", исключая все остальное. Сотни лет истории грубо сводятся к грехам Просвещения в самом вульгарном идеализме, который только можно себе представить.

Для школы, называющей себя "критической теорией", ее основная идея - что рабочий класс не может освободиться от классового общества - при ближайшем рассмотрении оказывается крайне некритичной по отношению к тенденциям того времени. Их идеалистическое возвышение "Разума" в надисторическую силу, которая преодолевает классовую борьбу, просто некритично повторяет стандартные предрассудки среднего класса того времени, которые заключались в том, что кейнсианство разрешило противоречия капитализма. Они были невежественны в отношении экономических противоречий, нарастающих в обществе. По иронии судьбы, эти самоназванные "диалектики" не могли видеть дальше кейнсианской разновидности капитализма, не говоря уже о выходе за пределы капитализма в целом. Критическое" в "критической теории" не диалектическое, а разговорное: они критичны только в том смысле, что просто жалуются на все аспекты современного общества и культуры. Больше всего они жалуются на то, что рабочий класс слишком консервативен и конформист, на их вкус. Критическая теория" совершенно поверхностна, поскольку, будучи формой идеализма, она ограничивается анализом культуры, не понимая ни экономических и политических основ этой культуры, ни ее быстротечности. Не обладая серьезным историческим пониманием, она порождает лишь то, что можно назвать пустым словоблудием.

Представление о том, что революция в современную эпоху исключена благодаря новейшим средствам массовой информации, регулярно повторяется в каждом десятилетии, как будто это новое открытие. В одном поколении это телевидение, в другом - социальные сети. Каждый раз нам говорят, что это означает, что классовая борьба больше не применима, что марксизм устарел. И каждый раз классовая борьба вновь заявляет о себе. Сегодня рабочий класс более многочисленный и сильный, чем когда-либо прежде. Новое поколение становится радикальным и ищет революционные идеи. Капитализм презирают повсюду. Так называемый "центр" рушится, и буржуазия теряет контроль над своими традиционными партиями. Мы тщетно искали бы объяснения или решения всего этого во Франкфуртской школе, которая дала бы нам только циничное презрение к рабочему классу и современной молодежи.

И снова становится ясно, что только марксизм дает инструменты (метод - прим. переводчика) для понимания этих процессов и оружие, с помощью которого мы можем раз и навсегда покончить с несчастьями капиталистического общества. Рабочий класс снова и снова доказывает, что он является единственным революционным классом в современном обществе. Только он может вывести общество из глубокого кризиса, в который вверг его сегодня капитализм. Но он не может позволить себе роскошь мелкобуржуазного цинизма. Ему нужны смелые лидеры, готовые пойти на серьезные жертвы в борьбе за освобождение. Ему нужны лидеры, которые усвоили реальные уроки неудавшихся революций, чтобы в следующий раз мы могли победить. Нужен подлинный марксизм.

[1] K Marx, The German Ideology, Marx & Engels Collected Works vol. 5, Progress Publishers, 1968, pg 36

[2] K Marx, Preface to A Contribution to the Critique of Political Economy, International Library Publishing, 1904, pg 11

[3] M Horkheimer & T Adorno, Dialectic of Enlightenment, Verso Books, 1997, pg xiii

[4] ibid., pg 6

[5] ibid., pg 7

[6] ibid., pg 24

[7] ibid., pg 4

[8] F Engels, Socialism: Utopian and Scientific, The Classics of Marxism vol 1, Wellred Books, 2013, pg 39

[9] T Adorno, Negative Dialectics, Continuum Publishing, 2004, pg 320

[10] See T Grant, Will There be a Slump?, 1960

[11] H Marcuse, One Dimensional Man, Routledge and Kegan Paul, 2002, pg 128

[12] ibid., pg 3-4

[13] Marcuse makes it very clear, despite his pretentious language, that he thinks the ‘rational’ mentality has a sort of magical power to mould society and thus usurps the class struggle: “Scientific rationality makes for a specific societal organization precisely because it projects mere form[!?]…which can be bent to practically all ends.” ibid., pg 160

[14] ibid., pg 26

[15] ibid., pg 10. Once again, despite his pretentious language, it is clear that Marcuse thinks the power of rational thinking has usurped the class struggle: “the [new, technical rationalist] capitalist development has altered the structure and function of these two classes [bourgeois and proletarian] in such a way that they no longer appear to be agents of historical transformation. An overriding interest in the preservation and improvement of the institutional status quo unites the former antagonists in the most advanced areas of contemporary society.” ibid., pg xliii

[16] F Engels, “Engels to J. Bloch”, Marx Engels Collected works vol 49, Lawrence and Wishart, 2001, pg 33

[17] M Horkheimer & T Adorno, Dialectic of Enlightenment, Verso Books, 1997, pg xiv-xv

[18] ibid., pg 133-4

[19] See R Sewell, Germany 1918-1933: Socialism or Barbarism, Wellred Books, 2018

[20] T Adorno, The Culture Industry, Routledge, 2001, pg 150

[21] H Marcuse, “An Essay on Liberation”, Zeitschrift für Philosophische Forschung 26 (1), 1972, pg 27

[22] S Jeffries, Grand Hotel Abyss, Verso Books, 2016, pg 292

[23] S Muller-Doohm, Adorno: A Biography, Polity Press, 2008, pg 414

[24] M Horkheimer, The Eclipse of Reason, Oxford University Press, 1947, pg 124

[25] M Jay, The Dialectical Imagination, University of California Press, 1973, pg 205

[26] S Jeffries, Grand Hotel Abyss, Verso Books, 2016, pg 72

[27] ibid.

[28] ibid., pg 54

[29] ibid., pg 78

Перевод: Иван Андреев
Редактура: Марат Вахитов