Революционный оптимизм и пессимизм

По всему миру растет интерес к левым идеям. С каждым годом все больше потрясений происходит как в нашей стране, так и в мировом масштабе. Планировать свою жизнь становится затруднительным даже на полгода вперед, поэтому многие обращаются к марксизму как к теории, объясняющей происходящее вокруг. Среди вихря идей, перспектив и взглядов мы предпринимаем срочные попытки осмыслить современную эпоху, отделить возможное от нереального, понять принципиально новое и выявить то, что остается неизменным в поставленных перед нами задачах.

Постоянно меняющаяся ситуация обостряет полемику между революционным оптимизмом и отчаянным пессимизмом. Эти противоречивые позиции отражают столкновение между энергией нового радикального поколения и выгоранием активистов старой гвардии. Причем в России эта тенденция проявляет себя особенно ярко. Одной из главных предпосылок является влияние советского опыта. По очевидным причинам, в России практически отсутствуют активисты, опыт политической работы которых приходился бы на период с 60-х по 80-е гг. Это обстоятельство отличает нас от большинства товарищей в других странах. Чаще всего те, кто в последние годы существования СССР состоял в КПСС либо являются закоренелыми сталинистами и поддерживают текущий курс власти, либо встроились во власть еще в 90-е гг. Те же, кто участвовал в левом диссидентском движении, либо стоят на максимально реформистских позициях, либо подвергаются преследованиям (как, к примеру, Борис Кагарлицкий, признаный иноагентом). Активисты, пришедшие в левое движение в 90-е и 2000-е гг., несут в себе травмы перестроечного прошлого, вызванные годами поражений, падением интереса к левым идеям и сложностью работы в качестве политиков, вследствие полной дискредитации коммунизма в глазах общественности. По объективным причинам левое движение переживало кризис, становясь маргинальным. Не последнюю роль в этом сыграла КПРФ, которая, будучи якобы коммунистической партией, многие годы оттягивала на себя внимание заинтересованных в левых идеях, параллельно все больше превращаясь в марионетку в руках власти. Сейчас в левое движение приходят молодые люди без опыта многолетних поражений. Для них крах СССР – исторический факт, а не личная травма. Они пришли в растущие организации, которые демонстрируют развитие, а не стагнацию. Самое время обсудить то, как использовать революционные традиции и как найти баланс между революционным оптимизмом и отчаянным пессимизмом.

Это мировая проблема левого движения. С одной стороны, есть ощущение, что историческая волна поворачивается против капитализма, и социалисты находятся на ее гребне. Растущая тревога правящего класса во всех странах по поводу популярности социализма – и даже по поводу самого выживания капиталистической системы – стала частой темой в средствах массовой информации. Прошло много времени с тех пор, как мы «позволяли правящим классам дрожать», и тем не менее вместо смелого оптимизма, которого можно было бы ожидать от левых организаций, можно услышать множество голосов, пропагандирующих цинизм и пораженчество.

Не имея четкого понимания того, как разворачивалась классовая борьба в истории, некоторые коммунисты, в том числе популярные в блогерском инфополе, обнаружили, что их ожидания не совпадают с реальностью. Вместо того, чтобы отказаться от предлагаемых ими схем и скорректировать свою тактику, они вообще отказались от надежды построить социализм и предпочитают заниматься критикой реально работающих организаций. Не нужно думать, что в мрачном взгляде на историю есть что-то оригинальное или революционное. Это не серьезный вклад в дискуссии, имеющие стратегическое значение, а всего лишь угрюмая вариация на старую тему.

К счастью, мрачные перспективы не отражают настроения миллионов людей, приходящих сегодня к социалистическим идеям. И наша задача – не дать запудрить мозги пессимизмом так называемых академических левых. Разберем этот вопрос на примере статьи Вивека Чиббера «Наш путь к власти». С одной стороны, он отдает дань уважения ленинской партийной организации как единственной модели, доказавшей свою политическую эффективность, и даже признает, что, «учитывая историю, трудно представить себе путь для организации левых как реальной силы без какого-либо варианта структуры, на которой остановились ранние социалисты, – массовой кадровой партии с централизованным руководством и внутренней сплоченностью».

Однако после аплодисментов большевикам за их тактический успех в упрочении корней в рабочем классе он переходит от темы организации к сфере стратегии и уверяет читателя, что Октябрьская революция может мало предложить нам сегодня в вопросе стратегии:

«Это можно назвать стратегией разрыва с капитализмом. Теперь нет сомнений в том, что десятилетия с начала двадцатого века до гражданской войны в Испании можно назвать революционным периодом. Это была эпоха, когда можно было серьезно рассматривать возможность разрыва и строить вокруг него стратегию. Было много социалистов, которые выступали за более постепенный подход, но революционеры, которые их критиковали, не жили в мире грез. Российская дорога была возможным вариантом развития событий для многих партий. Но начиная с 1950-х годов возможности для реализации такой стратегии сузились. И сегодня кажется полным бредом думать о социализме через эту призму».

Основная идея заключается в том, что мы живем в послереволюционную эпоху, когда традиционная классовая борьба и восстания ушли в далекое прошлое. Быть «реалистом» значит в унынии опустить голову и признать необходимость «постепенной», то есть реформистской, стратегии. Но что такого в нынешней эпохе, что заставляет нас исключить тот тип революции, который совершили большевики? Профессор сообщает нам:

«Сегодня государство имеет гораздо большую легитимность перед населением, чем европейские государства столетие назад. Более того, его сила принуждения, его способность наблюдения и внутренняя сплоченность правящего класса придают социальному порядку стабильность, которая на несколько порядков выше, чем в 1917 году <...> Сегодня политическая стабильность государства является реальностью, которую левые должны признать».

Такая оценка нашей эпохи откровенно сбивает с толку, учитывая то, что сегодня правительства более дискредитированы, чем когда-либо, а настроения против истеблишмента почти вездесущи. Недавно в ЕС прошел опрос, в котором участвовали более полумиллиона человек в возрасте от 18 до 34 лет. На вопрос «Вы бы активно участвовали в крупномасштабном восстании против правительства, находящегося у власти, если бы оно произошло в ближайшие дни или месяцы?» среди греческой молодежи 67% ответили утвердительно, как и 65% в Италии, 63% в Испании, 61% во Франции, что вряд ли является свидетельством легитимности государства по отношению к молодежи, которая представляет будущие войска классовой борьбы.

Не менее загадочным является утверждение о большей «внутренней сплоченности» правящего класса, когда традиционный либеральный «центр» практически рухнул, а крайняя поляризация мнений является определяющей политической чертой глобальной ситуации. К примеру, в США сам президент является одним из главных дестабилизирующих факторов. Кажется, не проходит и недели без нового кризиса доверия или громкого скандала, подрывающего фасад легитимности государственных институтов. Правящие элиты самой могущественной капиталистической страны можно охарактеризовать по-разному, но они далеко не «сплоченные» или «стабильные»! А в России даже ура-патриоты не могут не критиковать текущую провальную политику. После путча Пригожина и его гибели в авиакатастрофе возникло еще больше вопросов к происходящему. Люди все чаще задаются вопросами, что происходит внутри власти, потому что раскол среди элит очевиден. О какой же сплоченности можно говорить?

Революционный оптимизм не имеет ничего общего с самообманом, что революция не за горами. Революционный оптимизм есть более широкая историческая точка зрения, выходящая за рамки настоящего момента. Эта точка зрения рассматривает факторы, говорящие об усилении классовой борьбы на основе противоречий, присущих капитализму. Уверенный оптимизм буржуазии остался в прошлом. У него была материальная основа. На какое-то время развитие производительных сил позволило человечеству подняться и усилить свое господство над природой. Тот класс, который способствовал этому прогрессу, сегодня встал на путь регресса. Этот социальный тупик может быть преодолен только революционными действиями рабочего класса.

Капиталисты бессильны предотвратить последствия накопленных противоречий. Революционные оптимисты – это те, кто понимает, что землетрясение неизбежно, потому что по линии разлома растет давление, которое не может не вырваться наружу.

Для тех, кто понимает, что исторический маятник обещает возможное возрождение рабочего движения, стратегический вопрос заключается в следующем: что необходимо сделать, чтобы будущая революция увенчалась успехом?

Мы уверены, что для этого необходимо вернуться к урокам большевизма.

Так что же такое кадровая организация? В самом общем смысле, кадры – это организационная структура (по-французски это слово и означает «структура»), состоящая из опытного персонала, способного быстро сформировать и обучить массовую организацию, когда условия делают это возможным или даже необходимым. Этот термин чаще всего используется в военном контексте для обозначения «ключевой группы офицеров и рядового персонала, необходимой для создания и обучения нового воинского подразделения». Параллели между войной и революцией служат полезной иллюстрацией динамического развития кадровой организации.

Успех военной мобилизации зависит от способности правящего класса собрать армию максимально эффективно, а роль военных кадров состоит в том, чтобы принять приток новых рекрутов или призывников и организовать их в готовые к бою отряды в кратчайшие сроки. Существенной динамикой кадровой организации является ее способность систематически передавать методы или совокупность знаний от изначально ограниченного состава персонала к увеличивающемуся численному составу.

Этот механизм важен и для того, чтобы генштаб был достаточно квалифицирован для выполнения этой задачи. Офицеры сами должны пройти интенсивную подготовку в военной академии. Помимо основательной подготовки в области военной науки, учебная программа для офицеров рассчитана на получение военными руководителями всестороннего теоретического образования, включающего историю, философию, экономику, международные отношения, иностранный язык и даже психологию и литературу.

Эта аналогия подчеркивает центральный аспект ленинской кадровой организации, который слишком часто игнорируется в современных оценках наследия большевизма. Октябрьская революция стала возможной потому, что тысячи кадров в партийных рядах прошли два десятилетия обучения в импровизированной революционной академии большевизма – сотнях тайных учебных кружков и дискуссионных групп, которые коллективно привили этим людям динамичное революционное мировоззрение, предложенное марксистской теорией. В начале 1917 г. численность большевиков составляла 8000 человек – капля в море для страны с населением в 165 миллионов человек, – но в течение следующих восьми месяцев эта структура профессиональных революционеров выросла более чем в тридцать раз и завоевала своей программой практически весь рабочий класс.

Им удалось пустить корни в рабочем классе, и это составило важнейшую часть политического воспитания кадров: если социалисты не внедрены в рабочий класс, не может быть и речи о привлечении класса к социалистической программе. Большевизм отличается от сегодняшних проектов по созданию базы в содержании того, что внедряется, а также в том, как это осуществляется. Научный метод марксизма, а также идеи, перспективы и программы, вытекающие из него, являются информацией, которую необходимо передавать, и только эта коллективная память делает революцию возможной – когда эти знания массово передаются в классовую борьбу. Политическое образование и подготовка кадров никогда не были вишенкой на торте – они были ключевым фактором, сделавшим возможным Октябрь 1917 года.

Наша текущая задача – подготовить кадры, которые смогут вмешаться в усиливающуюся классовую борьбу и передавать знания и опыт. Нам нужно постоянно формировать политическое руководство в каждой нашей первичке. Партия – коллективная память рабочего класса, поэтому нам важно помнить о революционной преемственности и не поддаваться пессимизму, который совершенно не отражает реальное положение дел в мире.