Подавление Кронштадтского мятежа: трагическая необходимость
2 марта 1921 года матросы в Кронштадте подняли оружие против молодого советского правительства. Восстание продлилось недолго и было подавлено к 18 марта. Но его история просуществовала гораздо дольше и была рассказана и пересказана с минимальным вниманием к фактам и серьезному анализу. В данной работе мы не будем подробно пересказывать хронологию восстания, которую читатель может найти во многих других работах. Вместо этого в ней излагаются глубинные процессы, породившие восстание, за пределами видимости прослеживается его реальный характер, и объясняются действия, предпринятые большевиками против него.
Либералы, ультралевые и анархисты приветствовали восстание, причем последние называли его третьей русской революцией, «второй Парижской коммуной», последним восстанием пролетариата против большевистских узурпаторов. Его окончательное подавление преподносилось как доказательство безжалостности большевистской диктатуры: семя сталинизма, которое всегда непременно прорастает из марксизма. Однако более внимательное и трезвое размышление непременно приведет нас к выводу, что Кронштадтский мятеж был лишь проявлением истощения революции, разоренной гражданской войной и изолированной в своей экономической отсталости. Это был один из эпизодов в цепи событий, показавших невозможность построения социализма в одной стране, особенно в стране, населенной в основном нищими крестьянами.
Любой рабочий, который когда-либо участвовал в забастовке и стоял в пикете, может оценить это событие гораздо лучше, чем мелкобуржуазные обыватели. Слишком долгая забастовка, постоянно осаждаемая со всех сторон, неизбежно приведет к внутреннему кризису и расколу среди бастующих. Именно это и произошло в случае с Кронштадтским восстанием, а также со многими крестьянскими восстаниями, вспыхнувшими в конце долгой и жестокой гражданской войны. Конфликт между городом и деревней, между пролетариатом и крестьянством был до предела обострен суровыми мерами военного коммунизма.
Возвращаясь к этому важному событию, мы будем в основном использовать материалы, предоставленные историком-анархистом Полом Эвричем в его книге «Кронштадт 1921». Таким образом, нас не обвинят в придумывании фактов в угоду нашему повествованию. А если и обвинят, то увидят, как факты, приводимые Эвричем, невольно поддерживают позицию большевиков.
Россия накануне Кронштадтского мятежа
Кронштадтский мятеж нельзя понимать изолированно от внешних событий. Необходимо изучить состояние молодой советской власти к концу Гражданской войны (1918-21 гг.). Еще до Октябрьской революции Россия была обескровлена Великой войной (1914-1918). Молодая советская власть, возникшая на II Всероссийском съезде Советов, унаследовала крайне сложную ситуацию.
Тем не менее она стала маяком для рабочего класса всего мира. Как красноречиво сказала Роза Люксембург о большевиках и Октябрьской революции:
«Вся революционная честь и способность к действию, которой не хватило социал-демократии Запада, оказалась представленной большевиками. Их октябрьское восстание было не только действительным спасением русской революции, но также и спасением чести интернационального социализма»1 [все выделения наши]
Это действительно было спасением. Революция вдохновила солдат всех наций повернуть оружие к своим командирам и вызвала волну революции по всей Европе, положив тем самым конец великой бойне – первой мировой войне.
Октябрьская революция не была авантюрой Ленина и Троцкого, пытавшихся построить социализм в отсталой стране. В своих действиях они твердо исходили из перспективы мировой социалистической революции, для которой русская революция должна была стать сигнальным выстрелом. Первоначальные трудности, с которыми столкнулась русская революция, – изоляция в условиях отсталой экономики, истощенное население, потеря значительных территорий по Брест-Литовскому договору и т. д. – в конечном итоге (как надеялись) будут преодолены с помощью победившего пролетариата в более развитых капиталистических странах.
Для Ленина и Троцкого выживание русской революции было неотделимо от судьбы мировой социалистической революции. На Седьмом съезде большевистской партии в марте 1918 года Ленин писал в своем политическом отчете:
«Если смотреть во всемирно-историческом масштабе, то не подлежит никакому сомнению, что конечная победа нашей революции, если бы она осталась одинокой, если бы не было революционного движения в других странах, была бы безнадежной».
Когда партия большевиков бралась за дело одна, она делала это в твердой убежденности, что революция зреет во всех странах и что в конце концов – но не в самом начале, – какие бы трудности мы ни испытывали, какие бы поражения нас ни ожидали, мировая социалистическая революция придет – потому что она идет; созреет – потому что она зреет и достигнет полной зрелости. «Наше спасение от всех этих трудностей — повторяю — во всеевропейской революции».2 Особенно пристально Ленин вглядывался в разворачивающуюся германскую революцию:
«Во всяком случае, при всех мыслимых обстоятельствах, если германская революция не наступит, мы обречены»3.
При победе мировой социалистической революции более развитые производительные силы западных стран были бы в 10, а то и в 100 раз переведены на социалистический способ производства, который в условиях интернациональной плановой экономики быстро поднял бы измученную Россию из ее отсталости. Практически это означало бы способность городской промышленности обеспечить крестьянство товарами народного потребления в обмен на зерно, ускорить индустриализацию сельскохозяйственного сектора, что, в свою очередь, позволило бы развить коллективное хозяйство, преодолев индивидуальное мелкособственническое.
Октябрьская революция вызвала волну революционных движений по всей Европе. Миллионы уставших от войны солдат, рабочих и крестьян поднялись на борьбу. Мы стали свидетелями Венгерской революции 1919 года, Финской революции 1917-1918 годов, Итальянской революции 1919-1920 годов (Красное двухлетие), образования Баварской советской республики в 1919 году, массовой забастовки в Австрии в 1919 году и самой славной из всех – Германской революции 1918-19 годов. «Вся Европа наполнена духом революции», – заметил британский премьер-министр Ллойд Джордж в разговоре с французским премьером Клемансо в марте 1919 года. Рабочие проявили максимальное мужество и революционную инициативу, начав революции. В некоторых случаях власть оказалась в их руках. В Германии рабочие, матросы и солдаты создали Советы и свергли династию Гогенцоллернов. Больше от них ничего нельзя было требовать. Однако одна за другой эти революции заканчивались поражением. Руководство рабочего класса либо оказывалось неспособным справиться с поставленной задачей, либо, в случае социал-демократов, предавало революции.
После поражения этих революций долгожданная помощь с Запада так и не пришла. Русская революция оказалась в изоляции. Зато началось вторжение 21ой империалистической армии, которое омолодило белые силы, вызвав долгую, кровавую Гражданскую войну (1918-21), которая принесла огонь и кровь в каждый уголок России. Мы процитируем Эврича, чтобы проиллюстрировать тотальное разрушение, которому подвергся молодой советский режим:
«К концу 1920 года общий уровень объема промышленной продукции снизился почти в пять раз по сравнению с уровнем 1913 года... колоссальные разрушения [бакинским нефтяным месторождениям и Донецкому угольному бассейну] можно было восстановить только ценой титанических усилий. Многие шахты были затоплены… В России в конце 1920 года добыча угля составляла четверть, а нефти — треть довоенного уровня производства. Еще хуже дело обстояло с добычей железной руды и производством чугуна: в 1920 году лишь 3 процента от выпуска 1913 года. Практически прекратилась добыча и выплавка меди. Испытывая недостаток основных видов сырья, главные промышленные центры страны были вынуждены сильно сократить производство… Производство потребительских товаров составляло четверть довоенного уровня. Кожевенное производство сократилось в десять раз, работала только одна из двадцати текстильных фабрик»4.
В городах не хватало продовольствия, товаров народного потребления, сырья и даже людей. Поскольку фабрики закрывались из-за нехватки ресурсов, а продовольствие было негде достать, городские жители устремились в сельскую местность в поисках пропитания. С октября 1917 года по август 1920 года население Петрограда сократилось на 70 % – с почти 2,5 млн до 0,75 млн человек. Население Москвы за тот же период сократилось вдвое. В целом, то немногое городское население, которое изначально было в России, сократилось всего за несколько лет на треть.5
Тем временем самые смелые и самоотверженные рабочие в крупных городах первыми покидали свои скамейки, чтобы вступить в ряды Красной Армии в борьбе не на жизнь, а на смерть за выживание молодой советской власти. Высокая смертность на фронте разъедала пролетарские ряды. В августе 1920 года в Петрограде оставалась лишь треть от почти 300 000 фабрично-заводских рабочих, которые были в нем накануне Октябрьской революции. В целом ряды российского пролетариата сократились не менее чем наполовину.6 Это нанесло серьезный удар по основной социальной базе Октябрьской революции, уменьшив ее наиболее классово сознательные элементы и оставив более колеблющиеся и своекорыстные. Реальность такова, что революция пожирает революционеров, физически и духовно.
Центральное место в военных действиях по разгрому белой армии занимал военный коммунизм, а главным планом этой политики была реквизиция зерна. Города и заводы были опустошены, и все, что осталось от производственных мощностей, было направлено на военные нужды. В результате города не могли производить потребительские товары, чтобы оплачивать зерно из сельской местности. Поэтому, чтобы прокормить города и армии, крестьянам было предложено отдать излишки зерна практически за бесценок. Естественно, такая политика была крайне непопулярна среди крестьян, которые хотели, чтобы их оставили в покое с только что полученными в результате Октябрьской революции земельными наделами. Но поначалу крестьяне терпели, так как больше боялись белой армии.
Однако с каждым повторным визитом вооруженных отрядов, опустошавших их амбары, их недовольство росло. Они стали прятать свое зерно, что неизбежно привело к применению силы при сборе зерна. Лишенные возможности продавать зерно, крестьяне не видели стимула к производству и начали сокращать посевы. К 1921 году объем сельскохозяйственного производства упал до менее чем половины довоенного уровня, а количество скота – примерно на две трети. Это, в свою очередь, привело к реквизиции еще большей части крестьянского зерна для удовлетворения столь необходимой квоты. С каждым днем пропасть между пролетариатом и крестьянством росла. Крестьяне думали: что толку иметь участок земли, когда за сотни километров от него городское государство забирает нашу продукцию и диктует нам, как использовать нашу землю? В сложившихся обстоятельствах этого нельзя было избежать. Но, тем не менее, назревало жестокое противостояние.
«Молния, которая осветила действительность ярче, чем что бы то ни было».
К осени 1920 года, после разгрома армии Врангеля, угроза скорой победы белой армии перестала существовать. С точки зрения крестьянства, их старые хозяева потерпели поражение и не вернутся, чтобы вернуть свои имения, и поэтому страх перед репрессиями белых уступил место еще большему недовольству большевистским режимом. Это недовольство быстро переросло в открытое неповиновение. Волны крестьянских восстаний прокатились по России из одного конца в другой.
На протяжении всей зимы 1920-21 годов число сельских выступлений росло пугающими темпами. Только в феврале 1921 года, накануне Кронштадтского мятежа, правительственные чиновники зафиксировали 118 отдельных крестьянских восстаний, вспыхнувших в разных частях России.7 Реальное число, скорее всего, было выше. Дезертирство стало обычным явлением, поскольку большинство солдат были крестьянами в военной форме, сыновьями мужиков, на которых повлияло отчаянное положение их родителей, боровшихся против реквизиции зерна. Для поддержания дисциплины в армию направлялись отряды ЧК икомандиры, состоявшие из преданных членов коммунистической партии, что только подогревало недовольство крестьян.
Повсеместно разрозненные крестьянские восстания объединялись вокруг общих лозунгов: «Долой реквизиции», «Долой продовольственные отряды», «Не сдавайте излишки», «Долой коммунистов и евреев» (как мы объясним, отсталые предрассудки также были одним из факторов восстания)8. У них не было последовательной программы, но классовый характер и требования этих восстаний были очевидны. Крестьяне требовали, чтобы их оставили в покое с их земельными участками и чтобы они могли продавать свое зерно на рынке по своему усмотрению.
Это были мелкие собственники, и в отсутствие уверенного руководства со стороны массы рабочего класса, ведущего их вперед и предоставляющего им реформы, социализм не виднелся им на горизонте. Анархисты, воображавшие, что эти крестьянские восстания должны стать предвестниками подлинного коммунизма или бесклассового, безгосударственного анархического общества, были бы сильно разочарованы, узнав, что крестьяне не имели ничего подобного в виду.
Кронштадтский мятеж был мятежом крестьян в военной форме. У кронштадтских повстанцев были пушки, направленные на Петроград, и тактическое преимущество – укрепленная военно-морская база, которая могла стать плацдармом для дальнейших военных наступлений в самое сердце советской власти. Именно это побудило Ленина назвать Кронштадтский мятеж «молнией, которая осветила действительность ярче, чем что бы то ни было». Эта реальность заключалась в том, что между истощенной революцией и крестьянством был вбит клин, и для того, чтобы вернуть их обратно и подтолкнуть крестьян к новому производству, необходимо было восстановить свободную торговлю.
Социальный характер Кронштадтского восстания
Важно понять основные социальные силы, стоявшие за Кронштадтским мятежом. Понятно, что кронштадтские матросы 1921 года – это не те же герои 1917 года. Лучшая прослойка была отправлена на фронт и фактически первой добровольно вступила в борьбу с белыми. Этот факт признает даже Эврич, утверждая, что тех, кто «играл видную роль в Кронштадте в 1917 году, уже не было четыре года спустя»9.
В своей книге «Кронштадт 1921» он продолжает:
«Можно не сомневаться, что за годы Гражданской войны на Балтийском флоте действительно произошла большая текучка кадров, и многие старожилы были заменены призывниками из сельской местности, которые принесли с собой глубокое недовольство русского крестьянства. К 1921 году, по официальным данным, более трех четвертей матросов были крестьянского происхождения, что значительно больше, чем в 1917 году, когда значительную часть флота составляли промышленные рабочие из Петрограда. Сам Петриченко позже признавал, что многие из его боевых товарищей были крестьянами с юга, взволнованными бедственным положением сельских жителей на родине»10.
Именно так Троцкий понимал изменение социального состава кронштадтских матросов в 1921 году: он состоял из более отсталого в политическом отношении слоя, который был более склонен прогибаться под давлением трудных ситуаций. Троцкий писал в «Шумиха вокруг Кронштадта»:
«Под давлением нужды и лишений сами рабочие эпизодически разделялись на враждебные лагеря, в зависимости от более или менее сильной связи с деревней". Красная Армия также оказалась под влиянием деревни. В годы гражданской войны не раз приходилось разоружать недовольные полки... Да, Кронштадт вписал героическую страницу в историю революции. Но гражданская война положила начало планомерной депопуляции Кронштадта и всего Балтийского флота»11.
Однако, даже глядя этому факту в лицо, Пол Эврич пытается выкрутиться, чтобы прийти к противоположному выводу: что Кронштадт 1921 года был в корне таким же, как в 1917 и 1905 годах: «7 ноября, в третью годовщину захвата власти большевиками, они [кронштадтские матросы] были в первых рядах празднующих»; «Петриченко (руководитель восстания) поступил на флот еще в 1912 году» и т. д. Нужно быть наивным дураком, чтобы полагать, что революционные кронштадтские матросы 1917 года будут бездействовать в крепости и на кораблях, пока их товарищи по оружию будут вести борьбу не на жизнь, а на смерть с Врангелем, Колчаком, Деникиным и т. д.
Несколько важных замечаний следует сказать о Петриченко. Через несколько страниц после утверждения о том, что Кронштадт 1917 года принципиально не изменился четыре года спустя, Эврич пишет:
«[Когда] Петриченко вернулся в родную деревню в апреле 1920 года... имея достаточно времени, чтобы увидеть большевистские продовольственные отряды в действии и накопить значительную враждебность к правительству... Он даже пытался примкнуть к белым, но ему отказали как бывшему большевику»12.
Эврич не удосуживается больше ничего рассказать об этом эпизоде, когда будущий лидер того, что он и его соратники-анархисты называют «Второй Парижской Коммуной», всего за год до этого пытался примкнуть к белым.
Во время восстания Петриченко и его «Временный революционный комитет» делали много громких заявлений о том, что они – истинные наследники Октябрьской революции, борющиеся за освобождение Советов от большевистских узурпаторов; что их восстание не имеет ничего общего с белыми силами; и что оно представляет собой элементарные революционные желания рабочих и крестьян. Но это революционное словоблудие сразу же было разоблачено как циничная уловка. Спустя всего несколько месяцев после поражения изгнанное руководство Кронштадтского мятежа заключило союз с реакционной Белой армией, о чем свидетельствовал сам Эврич:
«Однако можно доказать, что после подавления восстания и бегства его руководителей в Финляндию между восставшими и эмигрантами было заключено некое соглашение». В мае 1921 года Петриченко и несколько его товарищей по лагерю в Форт-Ино решили добровольно поступить на службу к генералу Врангелю. В конце месяца они написали профессору Гримму, представителю Врангеля в Гельсингфорсе, и предложили объединить усилия в новой кампании по свержению большевиков и восстановлению "завоеваний мартовской революции 1917 года"»13.
Но можно спросить: что, собственно, означает «восстановление завоеваний мартовской (февральской) революции 1917 года»? Февральская революция была триумфов, свергнувшим царя. Но она сделала гораздо больше. Она открыла возможность для создания Советов по всей России. Через эти Советы революционные массы выражали свои чаяния об окончании империалистической войны, о земле для земледельцев, о хлебе для рабочих, о созыве Учредительного собрания, о праве угнетенных наций на самоопределение и т. д. Но меньшевистские и эсеровские лидеры Советов предали эти чаяния, поддержав буржуазное Временное правительство. Поэтому единственным способом отстоять завоевания Февральской революции и реализовать чаяния масс было движение вперед, к ее окончательному завершению - Октябрьской революции, когда рабочие возьмут власть в свои руки во главе с большевиками. Поэтому, когда Петриченко говорил о «восстановлении завоеваний мартовской революции 1917 года», он имел в виду возврат к правлению буржуазного Временного правительства, что на практике свело бы на нет Октябрьскую революцию.
«Матросы выдвинули программу из шести пунктов в качестве основы для любого общего предприятия [с генералом Врангелем]: (1) вся земля крестьянам, (2) свободные профсоюзы для рабочих, (3) полная независимость пограничных государств, (4) свобода действий для кронштадтских беглецов, (5) снятие погон со всех военных мундиров и (6) сохранение их лозунга "вся власть советам, но не партиям". Удивительно, но лозунг должен был сохраняться только как "удобный политический маневр" до тех пор, пока коммунисты не будут свергнуты. Как только победа будет одержана, лозунг будет отложен, и будет установлена временная военная диктатура [!], чтобы предотвратить охват страны анархией. Последний пункт, несомненно, был задуман как подножка Врангелю. Во всяком случае, моряки настаивали на том, что в свое время [!] русский народ должен быть "свободен сам решить, какое правительство ему нужно"»14.
Врангель принял условия, поскольку любая серьезная оппозиция большевикам в то время была обязана на словах заниматься земельным и национальным вопросами и повторять лозунг «вся власть Советам». Но, как было показано выше, этот лозунг был лишь дымовой завесой для военной диктатуры, на которую согласились Петриченко и его соратники. Тот факт, что Эврич был «удивлен» этим, лишь выдает его формализм. Несмотря на его строгое внимание к материальным фактам, его твердая убежденность в том, что восставшие представляли собой «прогрессивную» борьбу против большевистской тирании, заставляет его не замечать неудобных истин.
Кронштадтские беженцы позже присоединились к Национальному центру (или Национальному союзу) – коалиции кадетов, октябристов (конституционных монархистов) и других антибольшевистских групп, сформированной в 1918 году, которая работала рука об руку с белыми генералами, чтобы свергнуть большевиков. Аврич пишет:
«В июне 1921 года Конгресс Национального союза, созванный Национальным центром для объединения эмигрантов-единомышленников в антибольшевистском крестовом походе, получил послание от группы кронштадтцев в Финляндии с горячим одобрением их программы. Кроме того, в архиве Национального центра хранится конфиденциальный документ от 30 октября 1921 года, подписанный Петриченко и Яковенко (как председателем и заместителем председателя Временного революционного комитета), который уполномочивает Всеволода Николаевича Скосырева войти в Русский национальный комитет в Париже в качестве представителя беженцев для "координации активной работы с другими организациями, стоящими на платформе вооруженной борьбы с коммунистами"»15.
Что еще можно сказать? Несмотря на все эти факты, на то, что еще до восстания Петриченко сам пытался примкнуть к белым, а вскоре после провала восстания он и его «Временный революционный комитет» все же примкнули к белым, Эврич все же пытается отрицать реакционный характер руководства Кронштадтским восстанием.
«Все это, конечно, - охотно отмечает Эврич, - не доказывает, что между [Национальным] центром и [Кронштадтским] Временным революционным комитетом существовали какие-либо связи ни до, ни во время восстания».16 Действительно, организационных связей между белыми и руководством Кронштадта во время восстания формально не было. Но это произошло только потому, что у обеих сторон не было своевременной и удобной возможности найти друг друга, так как белые войска к концу 1920 года отступали и были полностью дезорганизованы. Когда же у них появилась такая возможность, после поражения восстания, нечестивый союз был заключен без особых трудностей. Такой союз был бы почти гарантирован, если бы восстание продержалось.
Эврич пытался объяснить этот союз как результат «взаимного опыта горечи и поражения». Лев Троцкий и левая оппозиция также столкнулись с горечью и поражением в борьбе со сталинской бюрократией, но ни разу не подумали о том, чтобы принять помощь от кого-либо из белоэмигрантов: кадетов, правых эсеров, монархистов, белых генералов и т. д. Более того, последние прекрасно знали, что представляют собой левые оппозиционеры – подлинно пролетарское течение русской революции, – и поэтому никогда не думали о том, чтобы выступить единым фронтом против советского правительства. Цели белоэмигрантских групп и Левой оппозиции были просто диаметрально противоположны. Наоборот, они радовались, видя, как левые оппозиционеры и старые большевики заполняют Лубянку (пыточные камеры ОГПУ) и ГУЛАГ усилиями сталинских инквизиторов. Между тем белые прекрасно понимали, что сумбурный характер крестьянских восстаний и Кронштадтского мятежа был подходящим средством для достижения их реакционных целей.
В первую же неделю восстания Александр Керенский и Виктор Чернов направили радиограмму во Временный революционный комитет, предлагая свои «услуги народной революции» и «окончательную победу трудящихся масс». Они собрали у белоэмигрантов значительные средства и припасы и были готовы отправить их Петриченко. Хотя только один член комитета проголосовал за принятие помощи, а другой прямо отказался, Петриченко и остальные утверждали, что лучше всего пока отказаться:
«Временный революционный комитет Кронштадта выражает всем нашим братьям за границей глубокую благодарность за их сочувствие. Временный революционный комитет благодарен Чернову за его предложение, но пока отказывается[!], до выяснения дальнейшего развития событий. Тем временем все будет принято во внимание»17.
Представив себя спасителями Советов от большевистских узурпаторов, мятежники обменивались любезностями со сторонниками прогнившего, свергнутого Временного правительства. Дверь к союзу с этими врагами Октябрьской революции не закрывалась, а откладывалась до удобного момента.
Руководство Кронштадтского восстания пыталось цинично использовать недовольство масс. Любой революционер может и должен понимать искреннее желание крестьян работать на своей земле без вооруженных отрядов, приходящих для изъятия зерна, и разочарование значительной части трудящихся масс в трудностях, вызванных Гражданской войной и многочисленными жесткими мерами, связанными с ней. На параде войск, направленных для отвоевания у мятежников Кронштадтской базы, Троцкий сказал:
«Мы ждали как можно дольше, чтобы наши слепые товарищи-матросы своими глазами увидели, куда ведет мятеж»18.
Было бы верхом глупости приравнивать это недовольство к какому-то передовому классовому сознанию, потому что за этим подлинным недовольством невольно стояли реакционные силы. Конечный союз Петриченко и Врангеля раскрывает истинное содержание программы, выдвинутой кронштадтскими повстанцами. За их призывом к «свободным Советам» скрывалась военная диктатура. Ленин и Троцкий не ошиблись, полагая, что победа Кронштадтского восстания вновь разожжет Гражданскую войну и предоставит белой армии стратегически важный плацдарм для разгрома Советов. И тот факт, что крестьянские восстания в основном прекратились после проведения новой экономической политики, показал истинную мотивацию крестьянских восстаний: свобода продавать свое зерно на рынке.
Антисемитизм
За дымовой завесой революционно звучащей риторики о «свободных Советах», которой пестрила кронштадтская ежедневная газета «Известия», скрывались и отсталые предрассудки – такие, как антисемитизм. Как уже говорилось: «Долой коммунистов и евреев» было общим лозунгом крестьянских восстаний 1920-21 годов. Аврич отмечает антисемитские высказывания, звучавшие среди крестьян и рабочих, протестовавших против большевистского правительства: «Антисемитизм и антиинтеллектуализм начали поднимать голову, часто одновременно; звучали обвинения в том, что большевики – это чужеродная порода еврейских интеллектуалов, которые предали русский народ и запятнали чистоту революции»19. «Антисемитизм был традиционной [!] реакцией русских крестьян и рабочих в тяжелые времена»20. Но традиционной в том смысле, что она представляла собой вековые предрассудки самых отсталых слоев населения, а не его передовых слоев.
Подобные антисемитские взгляды были распространены и среди кронштадтских повстанцев, как подчеркивает сам Эврич из воспоминаний одного из кронштадтских матросов во время восстания:
«О том, что подобные фантазии [еврейский заговор с целью захвата мира] циркулировали на Балтийском флоте, свидетельствуют мемуары моряка, служившего на петроградской военно-морской базе во время Кронштадтского восстания. В одном из особенно злобных отрывков он нападает на большевистский режим как на "первую еврейскую республику"; и тема "злого боярина", столь заметная в русском народном мифе, отчетливо проявляется, когда он называет евреев новым "привилегированным классом", классом "советских князей"... Эти настроения, утверждает он, широко разделялись его товарищами-матросами, которые были убеждены, что именно евреи, а не русские крестьяне и рабочие, стали настоящими бенефициарами революции: Евреи занимали руководящие посты в коммунистической партии и советском государстве; они заполонили все государственные учреждения, особенно продовольственный комиссариат, следя за тем, чтобы их собратья-евреи не голодали... Такие убеждения, без сомнения, были распространены в Кронштадте не меньше, чем в Петрограде [среди петроградских рабочих, объявивших забастовку в феврале 1921 года], если не больше»21.
И было бы неправильно думать, что подобные антисемитские взгляды были присущи только рядовым матросам. Когда Вершинин, один из членов Кронштадтского Временного революционного комитета, вышел 8 марта на лед для переговоров с советским отрядом, он счел нужным прибегнуть к антисемитским призывам: «Хватит вам "ура", присоединяйтесь к нам и бейте жидов. Это их проклятое господство мы, рабочие и крестьяне, вынуждены терпеть».22 Таково было руководство «Второй Парижской коммуны», на которую анархисты возлагали свои надежды.
Большевистская партия вела неустанную и принципиальную борьбу против всех форм антисемитизма. Подлинная социалистическая революция не может быть запятнана подобными предрассудками, раскалывающими рабочий класс. Эта ядовитая идеология антисемитизма всегда была излюбленным оружием реакции, чтобы сплотить самые отсталые слои общества против его самых передовых слоев. Она была использована белой реакцией для нападок на большевистских лидеров, а затем сталинской реакцией против Октябрьской революции, где Сталин и его эпигоны подняли уродливую голову антисемитизма в борьбе против левой оппозиции Троцкого и старых большевиков. Поэтому преобладание антисемитизма в Кронштадтском восстании было еще одним показателем того, что это восстание было не «третьей русской революцией», а мелкобуржуазной реакцией, исходящей из более отсталых слоев трудящихся классов.
Штурм Кронштадта
Гражданская война породила серьезные проблемы по всей России. Холод и голод в сочетании с постоянно сокращающимся рационом создали во многих городах напряженную атмосферу. 22 января из-за перебоев в железнодорожном сообщении правительство объявило, что и без того скудный хлебный паек для городов будет немедленно сокращен на одну треть. Это вызвало волну демонстраций и забастовок в Москве и Петрограде, рабочие несли «транспаранты и плакаты с требованиями "свободной торговли", повышения пайков и отмены изъятия зерна». На некоторых плакатах даже был написан лозунг «Долой коммунистов и евреев»²³.
Местный Совет объявил военное положение и ввел комендантский час. Для разгона демонстраций и забастовок были направлены отряды. ЧК арестовывала эсеров, меньшевиков и других агитаторов, которые использовали продовольственный кризис для разжигания ненависти голодных масс к рабочему государству. Петроградский совет развернул масштабную кампанию призыва к забастовщикам вернуться на работу, объясняя им, что голод, истощение и холод — неизбежная плата за защиту революции, а единственными выгодоприобретателями этих забастовок и демонстраций являются белогвардейцы. В конце концов эти волнения сошли на нет, так как правительство сразу же оказало помощь голодающим и замерзающим: были розданы дополнительные пайки, и из-за границы доставлен уголь. Но самое главное, Зиновьев, председатель Петроградского совета, впервые сообщил, что планируется отказаться от насильственного изъятия зерна у крестьян в пользу натурального налога²³. В этом смысле бастующие рабочие в Москве и Петрограде представляли более отсталые слои, находившиеся под мелкобуржуазным влиянием. Как уже говорилось выше, самые преданные и сознательные рабочие ушли добровольцами на фронт Гражданской войны. Те, кто остался, были наиболее эгоистичны и менее всего склонны к самопожертвованию ради общих интересов революции.
Ко 2 марта порядок в Петрограде был восстановлен. Но весть о волнениях дошла до Кронштадта, и к ней присоединялись «разные ложные слухи, которые быстро разжигали страсти матросов. Говорили, например, что правительственные войска открыли огонь по демонстрантам на Васильевском острове и что руководителей забастовки расстреливают в подвалах ЧК»²⁵. Ничего подобного на деле не было. Но Петриченко, будущий руководитель мятежа, воспользовался этими слухами, чтобы подстрекать матросов к восстанию.
1 марта из Петрограда были посланы М. И. Калинин и Н. Н. Кузьмин, чтобы на массовом митинге в Кронштадте объяснить реальное положение дел и успокоить возбужденных матросов. Но им не дали возможности выступить, так как их слова «заглушались свистом и криками»²⁶. Калинина даже задержали на некоторое время, прежде чем разрешили покинуть остров. Большевики на острове также подвергались подобному обращению, когда выступали на массовых собраниях. Эврич писал следующее: «Когда они обращались к своим товарищам, их [коммунистов] хулили и прерывали так же, как Калинина и Кузьмина накануне. В главном гарнизоне, например, большевистский комиссар едва успел возразить против незаконных действий, как был прерван "военным специалистом", отвечавшим за артиллерию, бывшим царским генералом по фамилии Козловский»²⁷.
2 марта на собрании Кронштадтского совета Петриченко приказал арестовать трех главных большевистских лидеров: Кузьмина, председателя Кронштадтского совета Васильева и комиссара Кронштадтского эскадренного броненосца Коршунова. Это показывает, что требования мятежников о свободе слова были пустым звуком. Приказ Петриченко об аресте большевистских лидеров лишь подтолкнул участников собрания к открытому мятежу. Но это необратимо переросло в открытый мятеж, когда кто-то с места крикнул, что «15 грузовиков коммунистов, вооруженных винтовками и пулеметами, едут разгонять собрание»²⁸. Этот беспочвенный слух, который, как выяснилось позже, оказался ложным, привел собрание в бешенство. Вместо того чтобы расследовать это, председатель собрания Петриченко еще больше спровоцировал ситуацию, объявив, что отряд из 2000 коммунистов действительно едет их арестовывать. Эта атмосфера паники и неразберихи, сформировавшаяся благодаря ложным слухам, дала Петриченко предлог, который он использовал для отсрочки выборов в новый Совет и для создания Временного революционного комитета с собой во главе. Коммунисты были арестованы, выезд из города запрещен, введен комендантский час. Восстание было в самом разгаре.
Известие о мятеже сразу же вселило новую надежду во все контрреволюционные силы. Эмигрант Керенский считал, что восстание предвещает скорый крах большевизма. Кадетский лидер Милюков поприветствовал восстание и «выразил оптимизм, что дни ленинского режима сочтены, и призвал американское правительство послать продовольствие повстанцам». Национальный центр ликовал: «Восстание в Кронштадте нашло отклик во всех сердцах русских эмигрантов». Российский торгово-промышленный и финансовый союз пообещал внести первоначальную сумму в два миллиона финских марок на «святое дело освобождения России» и учредил специальный комитет для организации эффективной линии снабжения Кронштадта²⁹. О человеке можно многое сказать по друзьям, которые его окружают. Белоэмигранты отчетливо понимали контрреволюционный характер этого восстания.
Поэтому Кронштадтский мятеж, отнюдь не являясь «Второй Парижской еоммуной», был мелкобуржуазной реакцией, вызванной трудностями, ставшими результатом тяжелых условий, в которых оказалась пролетарская революция. Победа этого мятежа послужила бы плацдармом для нового контрреволюционного наступления. Классовая линия, разделяющая два лагеря — советское правительство, с одной стороны, и Кронштадтский мятеж, с другой, — ясна. В этом вопросе нет промежуточной позиции. Нет места для морализаторских колебаний. Промедление означало бы гибель самой революции. Подавляя Кронштадтский мятеж, большевики защищали Октябрьскую революцию от буржуазной и мелкобуржуазной реакции.
Военная операция по захвату Кронштадта началась 7 марта. Красная армия шла наперегонки со временем. Через несколько дней после наступления весны лед вокруг острова должен был оттаять, что сделало бы невозможным штурм крепости пехотой и позволило бы доставлять по морю снабжение и подкрепления извне. Это сделало бы Кронштадт стратегической базой для нового вторжения Белой армии.
Однако взять Кронштадт было непросто. Мало того, что он был сильно укреплен, так еще и стоял на открытом ледовом поле. Тысячи красноармейцев и рабочих погибли во время героического штурма крепости. Они смело продвигались по открытому льду, не имея защиты от града пулеметного огня. Под шквальным артиллерийским огнем многие проваливались под лед и утонули. Когда через 10 дней крепость была окончательно взята, потери советских войск оценивались в 10000-25000 человек. 300 делегатов десятого съезда партии, проходившего во время восстания, покинули зал съезда, чтобы добровольно пойти на штурм, и 15 из них погибли. Это был настоящий дух самопожертвования — лучшее революционное качество.
При этом мятежники потеряли 600 человек убитыми и 1000 ранеными³⁰. Петриченко и другие члены Революционного комитета бежали в Финляндию и вскоре после этого присоединились к белым войскам под командованием генерала Врангеля. Несмотря на шум и крик, поднятый их противниками, большевики с честью выполнили свой долг по защите завоеваний Октябрьской революции.
Противники большевизма и по сей день не перестают отождествлять красный террор молодой советской власти (1917-1921), включая подавление Кронштадтского мятежа, со сталинским террором, последовавшим в другой период. Сталинизм представляется как продолжение большевизма, мостом к которому послужило подавление Кронштадта. Однако серьезный и честный анализ истории русской революции показал бы, что красный террор был направлен против сил, враждебных Октябрьской революции. В число этих враждебных элементов, к сожалению, входили некоторые слои крестьянства и рабочих, наименее сознательные, которые попали под влияние антибольшевистских сил из-за тягот и лишений, с которыми они столкнулись. В отличие от этого, сталинский террор был направлен в основном против пролетариата, именно против того слоя, который стремился сохранить подлинные традиции Октябрьской революции. Для того чтобы Сталин и бюрократия закрепили свою власть, им необходимо было уничтожить всех старых большевиков. Подавляющее большинство членов ЦК большевиков, руководивших Октябрьской революцией, погибло при Сталине. Из 30 членов ЦК восемь умерли своей смертью до прихода Сталина к власти в 1927 году; 18 были казнены по приказу Сталина; и только троих из них Сталин пощадил: Муранова, которого отправили на досрочную пенсию в 1939 году; Коллонтай, которую фактически отправили в ссылку как иностранного дипломата; и Елену Стасову, которую Сталин считал безобидной. Остался один Сталин. Река крови отделяет большевизм от сталинизма, который был продуктом изоляции русской революции.
Экономическая основа Кронштадтского мятежа
В конечном итоге Кронштадтское восстание продемонстрировало проблему строительства социализма в слаборазвитой стране с небольшими очагами промышленного производства и многочисленным крестьянством. Проблему усугубила череда войн, опустошивших страну. Строительство социализма в России можно свести к вопросу о том, как поставлять сельскохозяйственную продукцию в промышленные центры для развития производительных сил. Крестьяне обменивали свое зерно только на потребительские товары, но государственная промышленность находилась в таком плачевном состоянии, что не могла обеспечить их промышленными товарами. Это порождало всевозможные противоречия. Об этом Троцкий писал в «Преданной революции»:
«В стране, исчерпавшей в конец свои накопления и запасы, промышленность не могла развиваться иначе, как путем заимствования хлеба и сырья у крестьян. Слишком большие натуральные "принудительные займы" [реквизиции] означали, однако, умерщвление стимула к труду: не веря в будущие блага, крестьянин отвечал на хлебные экспедиции города посевной забастовкой. Но и слишком малые изъятия грозили застоем: не получая промышленных продуктов, крестьянство возвращалось к хозяйству для собственных потребностей и возобновляло старые кустарные промыслы»³¹.
Экономическое напряжение между городом и деревней в конце концов вышло за рамки «посевной забастовки» и вылилось в серию крестьянских восстаний и Кронштадтский мятеж. Троцкий хорошо объяснил это в «Шумихе по поводу Кронштадта»:
«За годы революции у нас было не мало столкновений с казаками, крестьянами, даже с известными группами рабочих (известные группы уральских рабочих организовали добровольческий полк в армии Колчака!). Основу этих столкновений составлял, главным образом, антагонизм между рабочими, как потребителями, и крестьянами, как производителями и торговцами хлебом. Под влиянием нужды и лишений сами рабочие эпизодически расслаивались на враждующие лагери, в зависимости от большей или меньшей связи с деревней. Под влиянием деревни находилась и Красная армия. За годы гражданской войны не раз приходилось разоружать недовольные полки... Кронштадтское восстание было только эпизодом в истории взаимоотношений между пролетарским городом и мелкобуржуазной деревней».
Реализация необходимых в самое тяжелое время войны, но непопулярных мер, таких как реквизиция зерна, запрет на свободную торговлю им, перекрытие дорог для предотвращения спекуляции и появления черных рынков не могла обойтись без некоторых ограничений и принуждения. Короче говоря, в Кронштадте непосредственные экономические интересы крестьянства в условиях крайнего отчаяния и лишений вступали в противоречие с исторической задачей пролетариата по построению социалистической, плановой экономики. Ленин красноречиво осветил эту коренную проблему русской революции в своем докладе на X съезде партии, который проходил в то время, когда разворачивалось Кронштадтское восстание:
«А дальше стоят вопросы экономические. Что значит этот лозунг свободы торговли, выдвигаемый мелкобуржуазной стихией? Он показывает, что в отношениях пролетариата и мелких земледельцев есть такие трудные проблемы, есть такие задачи, которые мы еще не решили. Я говорю об отношениях победоносного пролетариата к мелким хозяевам, когда пролетарская революция развертывается в стране, где пролетариат в меньшинстве, где большинство мелкобуржуазное. Роль пролетариата в такой стране заключается в руководстве переходом этих мелких хозяев к обобществленному, коллективному, общинному труду. Это теоретически несомненно. Этого перехода мы коснулись в целом ряде законодательных актов, но мы знаем, что дело не в законодательных актах, а в практическом осуществлении, и мы знаем, что это можно обеспечить, когда имеешь сильнейшую крупную промышленность, способную дать мелкому производителю такие блага, что он увидит на практике преимущество этого крупного хозяйства»³².
Чтобы смягчить открытое столкновение между пролетариатом и мелкими собственниками, по крайней мере до тех пор, пока советская экономика не обзаведется материальной базой для преодоления вышеупомянутых проблем, была принята новая экономическая политика (НЭП), представлявшая собой ограниченное восстановление капитализма. Фактически это было выполнением главного требования Кронштадта — прекращения реквизиции зерна и введения свободной торговли. Конец военного коммунизма и замена его НЭПом в значительной степени облегчили экономические и политические проблемы крестьянства, по крайней мере, на время.
Но с точки зрения рабочего класса НЭП был шагом назад. НЭП задумывалась в качестве передышки до новой волны мировой революции. Хотя НЭП возродила разрушенную войнами экономику, она также породила всевозможные социальные противоречия. Она усилила не только кулаков и нэпманов (спекулянтов и торговцев, разбогатевших благодаря политике свободной торговли НЭПа), но и бюрократию. Враждебные классовые силы кулаков и нэпманов оказывали свое давление на партию и молодой советский режим через бюрократию. Во время восстановления экономики на основе НЭПа появился небольшой излишек, который, естественно, был сосредоточен в городах и был передан в распоряжение бюрократии, которая все больше осознавала, какие привилегии она может получить. Поднимающаяся бюрократия все больше опиралась на кулаков и нэпманов, чтобы нанести удар по рабочему классу и бедному крестьянству.
Кроме того, до НЭПа разница в зарплате составляла 1:4 или 1:5, и Ленин считал это досадной необходимостью, результатом ограничений, наложенных изоляцией и экономической отсталостью страны. Единственным способом мотивировать тех немногих специалистов и инженеров, которыми располагала страна, было обеспечить им особое вознаграждение. Пролетариат еще не имел в своих рядах достаточного количества специалистов, на которых он мог бы рассчитывать, что вынуждало большевиков опираться даже на бывших царедворцев и другие социальные отбросы. Но с наступлением НЭПа этот процесс значительно ускорился. К 1923 году разница в оплате труда выросла до 1:80 (что, заметим, все еще очень мало по сравнению с большинством современных капиталистических обществ)³³. Мелкобуржуазный слой специалистов, который расцвел в условиях НЭПа, также станет частью социальной базы растущей бюрократии.
Бюрократия также использовала НЭП и временное неравенство, которое она породила, для оправдания собственных привилегий. Троцкий писал в своей незаконченной биографии Сталина: «Только когда бюрократия начала возвышаться над обществом на основе обострения социальных противоречий в период НЭПа, Сталин начал возвышаться над партией»³⁴. Троцкий продолжает:
«В письме Маркса по поводу Готской программы германской социал-демократии Сталин нашел фразу о том, что в первый период социализма [имеется в виду период НЭПа] сохранится еще неравенство или, как он выражался, буржуазное право в области распределения продуктов... Неправильно истолкованная цитата была превращена в декларацию прав и привилегий бюрократа. Не для того бюрократия отделила судьбу Советского Союза от судьбы международного пролетариата, чтобы позволить сравнять себя в смысле благосостояния и власти с массами рабочего класса»³⁵.
Необходимость мировой революции
В неопубликованной заметке, которую Роза Люксембург написала, находясь в тюрьме, она дала предварительную оценку большевистскому режиму в первый год его существования. Несмотря на ограниченность информации, которую Роза использовала для написания этой неопубликованной заметки, найденной позже врагами большевиков, заметка показывает глубокое понимание событий ее автором:
«Можно понять все, что происходит в России и образует неизбежную цепь причин и следствий. Ее звенья, исходное и конечное, таковы: несостоятельность германского пролетариата и оккупация России германским империализмом. Нельзя требовать от Ленина и его товарищей сверхчеловеческого, ожидать еще и того, чтобы они при таких обстоятельствах оказались бы способны сотворить чудо, создав самую прекрасную демократию, самую образцовую диктатуру пролетариата и процветающую социалистическую экономику. Своим решительным революционным поведением, своей образцовой энергией и своей нерушимой верностью интернациональному социализму они, право же, сделали достаточно из того, что было возможно сделать в столь дьявольски трудных условиях».
«...Социалистическая политика может осуществляться лишь в международном масштабе. Большевики показали, что они могут все, что только в состоянии сделать истинно революционная партия в границах исторических возможностей. Они не должны стремиться творить чудеса»³⁶.
Невозможные решения, которые приходилось принимать большевикам — от насильственной реквизиции зерна до жестокого разгрома Кронштадта, — вытекали из «несостоятельности [руководства] германского пролетариата», его неспособности взять власть и преодолеть изоляцию русской революции. Октябрьская революция оказалась фактически «предана [реформистским руководством] международного пролетариата» и предоставлена самой себе «в столь дьявольски трудных условиях». Люксембург понимала, что изоляция Октябрьской революции вызовет всевозможные социальные и экономические противоречия, которые проявились в Кронштадтском мятеже, а затем и в бюрократическом вырождении рабочего государства.
Более того, приведенная выше заметка была написана в 1918 году. К 1921 году «дьявольски тяжелые условия», которые Люксембург видела в России, будут умножены во сто крат. Это бы еще сильнее сузило «границы исторических возможностей», в которых могли действовать большевики. Большевики были виновны лишь в том, что поняли реальную природу восстания и осмелились принять необходимые меры для его подавления, пока оно не привело к контрреволюции.
Подавление Кронштадтского мятежа было «трагической необходимостью», как признавал сам Троцкий. Единственный способ предотвратить подобные трагедии в будущем — обеспечить победу социалистической революции во всем мире, ибо невозможно построить социализм в одной стране. Роза Люксембург в одном из своих последних писем перед тем, как ее убили фрайкоры, писала: «Использование террора свидетельствует о большой слабости... [и] использование террора большевиками — это прежде всего выражение слабости европейского пролетариата». Эта «слабость» может быть устранена только победой социалистической революции в передовых капиталистических странах.
Спустя более 100 лет условия для мировой социалистической революции стали гораздо более благоприятными, чем в 1917 году. Повсюду рабочий класс является доминирующим и влиятельным слоем общества. Глобализация привела к появлению миллиардов рабочих по всему миру, которые сконцентрированы в городах. В тех частях мира, где еще сохранилось крестьянство, оно в основном пролетаризировалось, став похожим на сельскохозяйственных рабочих, а не на мелких собственников. Поэтому в будущих социалистических революциях жестокие столкновения между рабочими и крестьянами будут менее вероятны. Молодежь и рабочие всех стран все больше радикализируются под влиянием событий и, как следствие, начинают двигаться к социализму. Объективные условия для мировой социалистической революции созрели. Не хватает лишь субъективного фактора: революционного руководства. Формирование этого руководства — текущая задача революционеров, задача, которая должна быть немедленно решена.
Ссылки
1 Роза Люксембург: «Рукопись о русской революции» 1918, наш курсив
2 В. И. Ленин: «Политический отчет Центрального комитета». 7 марта 1918 года. Ленин Собрание сочинений, том 27, издательство «Прогресс», 1974, стр. 95, наш курсив
3 В. И. Ленин: Том 27, стр 98, наш курсив
4 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 1970, Нортонская библиотека, 1970, стр 21-22
5 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 24
6 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 24
7 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 14
8 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 15
9 Пол Эврич: «Русские анархисты. 1967год», 229
10 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 89-90
11 Лев Троцкий: «Шумиха вокруг Кронштадта»
12 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 95, наш курсив
13 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 127
14 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 127-128, наш курсив
15 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 129
16 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 129
17 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 125, наш курсив
18 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 134, наш курсив
19 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 29
20 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 46, наш курсив
21 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 179-180, наш курсив
22 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 180
23 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 36.
24 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 49.
25 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 71.
26 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 77.
27 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 81.
28 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 84.
29 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 115-116.
30 Пол Эврич: «Восстание в Кронштадте. 1921 год», 211.
31 Лев Троцкий: «Преданная революция».
32 В. И. Ленин: отчет о политической деятельности ЦК РКП (б) 8 марта 1921 г.
33 Liebman, Marcel. Leninism Under Lenin. 1973. Haymarket Books, 2016, pp. 352-353.
36 Роза Люксембург: «Рукопись о русской революции», выделение наше.