Статьи
January 20

Природа режима в СССР 

Великая Октябрьская революция – поистине грандиозное историческое событие, благодаря которому впервые в истории трудящиеся не только взяли власть, но и удерживали её в течение более семи десятилетий. Опыт Октября до сих пор вдохновляет коммунистов и предоставляет богатый опыт для политического анализа. И хотя многие либералы и другие «доброжелатели» стремятся убедить всех, что развал СССР якобы доказал невозможность построения социализма, нам, марксистам, необходимо тщательно анализировать опыт первого рабочего государства и делать выводы, которые позволят избежать ошибок в будущем.

В данной работе мы рассмотрим вопрос о природе советского режима. Это не праздный исторический интерес: ответ на него важен потому, что даёт ключ к пониманию и других вопросов теории и практики. Оценка режима в СССР напрямую влияет на анализ политических процессов в стране и мире. Мы обязаны сделать реалистичные выводы, по каким причинам произошёл трагический коллапс СССР, несмотря на все его блестящие социально-экономические достижения. Не сделав этого, мы будем обречены повторить ошибки прошлого. Поэтому, несмотря на прошедшие десятилетия, этот вопрос остаётся актуальным и сегодня.

Что такое социализм?

Вопрос о природе СССР часто выглядит как догматический спор об определениях. Бесконечные препирательства о том, что такое социализм и можно ли СССР им считать, многим набили оскомину. Особенно бесплодно сначала навешивать ярлыки, а затем подгонять под них анализ тех или иных процессов. В таком случае дискуссия обычно сводится к взаимным обвинениям, где любая взвешенная позиция теряется между молотом восприятия СССР как «рая на земле» и наковальней отрицания очевидных достижений советского общества.

Для нас же важнее разобраться в сути процессов, происходивших в СССР, а уже затем сформулировать адекватные определения.

Официально уже на XVIII съезде ВКП(б) в 1939 г. процессы, происходящие в СССР, оценивались следующим образом. Социалистический способ производства стал господствующим, а значит социализм в основном уже построен. В своей программной работе «Экономические проблемы социализма в СССР» Сталин, анализируя экономические законы социализма (и, в частности, объясняя почему при социализме сохраняется товарное производство, найм рабочей силы, закон стоимости и прочие «капиталистические» черты), говорит о социализме как об особой сложившейся формации, которая при этом является первой фазой коммунистической формации. Как «первая фаза коммунистической формации» определялся социализм и в Большой советской энциклопедии. Точно также же социализм понимался и во всех официальных учебниках советского времена.

Доказывая существование социализма, советские марксисты ссылались на известную цитату из «Критики Готской программы» К. Маркса:

«При равном труде и, следовательно, при равном участии в общественном потребительном фонде один получит на самом деле больше, чем другой, окажется богаче другого и тому подобное. Чтобы избежать всего этого, право, вместо того чтобы быть равным, должно бы быть неравным.
Но эти недостатки неизбежны в первой фазе коммунистического общества, в том его виде, как оно выходит после долгих мук родов из капиталистического общества. Право никогда не может быть выше, чем экономический строй и обусловленное им культурное развитие общества.
На высшей фазе коммунистического общества, после того как исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда; когда исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда; когда труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой потребностью жизни; когда вместе с всесторонним развитием индивидов вырастут и производительные силы и все источники общественного богатства польются полным потоком, лишь тогда можно будет совершенно преодолеть узкий горизонт буржуазного права, и общество сможет написать на своем знамени: Каждый по способностям, каждому по потребностям!»

Уже после смерти Сталина советская общественная мысль пошла дальше и на XXI съезде КПСС было объявлено, что социализм победил не «в основном», а «окончательно». Это было обусловлено прежде всего заявлениями Хрущёва об отказе от диктатуры пролетариата и переходе к строительству коммунистического общества. В 1960-х гг. строй в СССР стал официально именоваться «развитым социализмом» и «всенародным государством».

Однако, советская схема классификации грешила явной натянутостью. Что такое «в основном» и «окончательно»? Является ли «социалистическая формация» кратковременным переходным строем или это полноценная устойчивая формация со своими законами? Терминологические дискуссии относительно природы социализма в советской обществоведческой науке в первую очередь преследовали цель не понять советское общество, а подогнать под определение социализма «по Марксу» реальную линию партийного руководства.

Подобная ситуация сложилась из-за того, что у классиков марксизма о различии социализма и коммунизма написано не то чтобы мало, а почти ничего. Приведенная выше цитата из «Критики Готской программы» – это единственное место у Маркса, где он говорит о фазах коммунистического общества. Да и то, несложно увидеть, что он явно не имеет в виду отличные друг от друга формации, а условно выделенные фазы. Во всех остальных случаях Маркс и Энгельс используют слова «социализм» и «коммунизм» как синонимы.

Так что все подробные иезуитские рассуждения о якобы глубоких содержательных отличиях социализма от коммунизма были в значительной степени конъюнктурно обусловлены. Дело не только в том, что опыт СССР дал первую в истории возможность наблюдать за социалистическим строительством в реальности. Классики, разумеется, сделать этого не могли, зато «экспериментальная проверка» могла внести коррективы в теоретические построения. Но помимо этого советским учёным и бюрократам было необходимо объяснять, почему получающееся общество разительно отличается от описанного у Маркса, Энгельса и Ленина.

Как было у классиков?

Та часть международной левой оппозиции, которая наиболее строго придерживалась ленинской традиции, использовала систему терминов, которая была у классиков, без последующих сталинских нововведений. Поэтому мы будем использовать именно её.

Согласно точке зрения Маркса и Энгельса, социализм или коммунизм – это будущее бесклассовое, безгосударственное общество. Рабочие после взятия политической власти в свои руки устанавливают диктатуру пролетариата – революционное государство, которое проводит социалистические преобразования, осуществляет защиту от внешней и внутренней контрреволюции и, по мере успехов революционного социалистического строительства, растворится в победившем социалистическом обществе. Подчеркнём, что социалистическое строительство здесь понимается именно как процесс.

Также понимал термины и Ленин. Единственное добавление было в том, что государство диктатуры пролетариата Ленин и большевики называли чаще рабочим государством, имея в виду сущностно то же самое.

Но специального названия для экономической формации при рабочем государстве у классиков не было. И это отнюдь не случайно. Нам могут возразить, что реальное строительство социализма в СССР опровергло позицию классиков, и режим в СССР был самым настоящим социализмом. Но мы ответим, что придерживаемся точки зрения классиков не из слепого догматизма. Концепция построения социализма у Маркса, Энгельса и Ленина совпадала с фактической логикой развития постреволюционных обществ, базис которых является переходным и неустойчивым – с социалистическим строительством с одной стороны и остающимися капиталистическими элементами с другой.

Реальные тенденции развития СССР были таковы, что объявить СССР социализмом в смысле классиков, даже с оговоркой про «в основном», – это нелепость. Если понимать социализм как будущее бесклассовое и безгосударственное общество, то о каком социализме может идти речь, если сохраняется (и даже значительно усиливается) государство, отношения найма, заметный рыночный сектор? Более того, несмотря на все героические достижения советского общества, производительность труда в СССР только догоняла развитые капиталистические страны. СССР так и не вышел на качественно превосходящий их уровень развития производительных сил, хотя переход к бесклассовому обществу по исторической логике возможен только на такой базе.

Всё это указывает на динамическую, переходную природу советского строя. Именно анализу переходного и временного характера рабочего государства посвящена программная работа Ленина «Государство и революция».

Социализм или нет?

Таким образом, СССР – это государство диктатуры пролетариата или, что тоже самое, рабочее государство, которое осуществляло социалистическое строительство. В обществе при этом сохраняются остатки капиталистических элементов и появляются новые – социалистические. Именно так понимали происходящее большевики во время революции и в 1920-х гг. Именно так природу СССР понимала и здоровая часть международной левой оппозиции.

Зачастую утверждение о том, что СССР не был в строгом смысле социалистическим обществом, воспринимается в России в штыки. В этом видится обесценивание успехов социалистического строительства, а те кто утверждает это, немедленно записываются во враги народа.

Однако, если абстрагироваться от эмоций, то мы всего лишь говорим, то что социализм по Марксу в СССР построен не был. При этом это было рабочее государство диктатуры пролетариата, с далеко продвинувшимся социалистическим строительством, которое было безусловно прогрессивно по сравнению с буржуазным миром.

Говоря о терминах, очень важно видеть их суть. Зачастую люди, используя официальные конструкции из газеты «Правда», де-факто говорят вещи, очень близкие к позиции международной левой оппозиции. Часто, навязывая СССР «социализмом», люди подразумевают под этим переходное революционное общество, имеющее как прогрессивные социалистические, так и отмирающие капиталистические элементы. В таком случае сущностно они утверждают то же самое, что и наследники левой оппозиции, говорящие о рабочем государстве, а не о социализме. Если при этом они признают факт бюрократического перерождения СССР, то позиции на деле ещё ближе.

Итак, СССР с нашей точки зрения, с точки зрения прямых наследников большевиков, сторонников международной левой оппозиции, являлся рабочим государством диктатуры пролетариата, деформированным бюрократическим перерождением. Этот взгляд называется теорией деформированного рабочего государства (ДРГ).

Теория деформированного рабочего государства

Итак, вот основные политические тезисы, составляющие теорию ДРГ.

1. СССР был безусловно прогрессивным обществом по сравнению с капиталистическими странами. Советский опыт стал важным шагом человечества к мировому социализму.

Мы принципиально убеждены в том, что в СССР строили социализм (хотя и не смогли в полной мере построить в силу ряда исторических обстоятельств). При всех ошибках и минусах советского руководства, это был прогрессивный по сравнению с капитализмом строй, который безусловно стоило защищать против мирового капитала.

В этом состоит принципиальное отличие последовательных ленинцев от адептов теорий «государственного капитализма» (госкаповцев) и «бюрократического коллективизма» (бюрколлективистов), которых иногда называют общим термином «ультралевые». Так, теория госкапа утверждает, что СССР не был более прогрессивным социальным строем, а был другим вариантом капитализма, где капиталиста заменило государство. Теория бюрколлективизма – это теория о том, что СССР не был более прогрессивным социальным строем, а был парным к капитализму строем с новым эксплуататорским классом (номенклатура) и тем же уровнем производительных сил. Под такое определение бюрколлективизма попадают и другие, более оригинальные теории, которые отличаются друг от друга всё более оригинальными названиями: «неоазиатский способ производства», «политархия», «суперэтатизм» и др.

Эти теории не выдерживают критики по двум причинам. Во-первых, они неспособны объяснить крах СССР в конце 1980-х – начале 1990-х гг. Если правящий бюрократический «класс» и так коллективно владел всеми средствами производства в стране, то зачем эту стройную систему было рушить ради заведомо менее эффективной? Ведь по итогам приватизации она оказалась разорвана на олигархические уделы, хотя логика капитала наоборот требует концентрации и централизации. Если не признавать, что советская бюрократия не была отдельным классом полновластных собственников, то объяснить это невозможно.

Во-вторых, из позиции госкаповцев и бюрколлективистов неизбежно следовало, что СССР не был прогрессивнее капиталистических стран, и соответственно, его не стоило защищать. Этот политический вывод привел массу ультралевых на сторону НАТО в холодной войне. Против таких «троцкистов» и «анти-сталинистов» сам Троцкий, как известно, вел непримиримую борьбу (подробнее см. в следующих знаковых работах). Точно так же с госкаповцами спорил и Тед Грант, в частности в работе «Анти-Клифф» и «Природа сталинизма».

2. В СССР не был построен социализм в том смысле, который в это слово вкладывал Карл Маркс. СССР был переходным от капитализма к социализму обществом, в котором боролись капиталистические и социалистические тенденции.

Как уже говорилось выше, такая точка зрения прямо вытекает из системы взглядов классиков марксизма. Но, повторимся, мы придерживаемся её не только из любви к фигурам прошлого, но и потому, что она лучше объясняет действительность.

Почему же это важный политический вопрос, а не «спор о словах»? Например, если считать СССР устойчивой формацией, то становится непонятен его крах и история перестройки. Сейчас такая точка зрения выглядит наивной, но официальная пропаганда СССР утверждала, что возврат к капитализму невозможен, потому что СССР является более прогрессивной формацией, чем капитализм. Если некритично следовать такой позиции, как делают некоторые левые, то перестройка оказывается не процессом, вытекающими из самой природы позднего СССР, а результатом действий предателей и внешних врагов: агентов США, евреев, масонов и т. д. Отсюда лишь полшага к шапочкам из фольги и теориям заговора. Естественно, эта точка зрения не имеет с марксизмом ничего общего. Напротив, история учит нас, что развитие формаций не происходит линейно, просто и быстро – общества переходного типа вполне могут долго сохранять пережитки прошлого и даже откатываться назад.

С точки зрения же традиции левой оппозиции и реальных социально-экономических и политических тенденций советского общества, СССР – это переходное революционное общество, в котором лишь созданы предпосылки построения социализма. Поэтому его базовой чертой является крайняя степень неустойчивости, и из-за сочетания социалистических и капиталистических тенденций развития, реакционные тенденции могут победить. Это вопрос классового соотношения сил. В «Преданной Революции» Л. Троцкий указывает на два возможных исхода эволюции СССР: (а) либо рабочие совершат политическую революцию, вернут себе подлинную советскую демократию и двинутся к социализму; (б) либо реакционные тенденции победят, и бюрократия решит присвоить себе советский хозяйственный комплекс, разделив его на куски в виде частной собственности, после чего произойдет грандиозный спад культуры и производительных сил в силу потери социалистических достижений. Это было сказано в 1930-х гг.

Говоря о СССР как о следующей формации, «социализме», объяснить откат назад становится трудно. И в эту ловушку попали миллионы пост-советских коммунистов, воспитанных на официальной советской доктрине. Здесь нет ничего странного, такова была история эволюции многих революционных переходных обществ, выступивших первооткрывателями перемен. У этого вопроса есть и ещё одно измерение. Либералы и антисоветчики любят соглашаться с тем, что СССР – это социализм (и даже коммунизм) в подлинном смысле слова, подводя к тому, что все негативные стороны СССР – это также черты подлинного социализма, и мы хотим построить буквально то же самое. Мы же, как наследники идей Ленина, считаем, что негативные стороны СССР – это прямое следствие его деформаций, которые мы не собираемся повторять. Но даже в таком деформированном виде СССР является более прогрессивным строем, чем любая капиталистическая страна.

В конечном счете, разница между взглядом на СССР как на переходное революционное общество к социализму и как на отдельную формацию происходит из разного понимания исторического материализма как такового. Тот, кто представляет историю развития общества как простое «переключение» чётких формаций с одной на другую имеет в виду не подлинный исторический материализм, а карикатуру на него, лишенную ключевого элемента – диалектики.

История полна переходных форм, укладов, вызревающих в старом обществе, классов, находящихся в становлении, и других явлений, которые нужно рассматривать только исторически, в развитии. Потому для диалектики важнее не каталогизировать исторические явления по мгновенному срезу, а выявить исторические тенденции и противоречия в них. Именно поэтому для сторонников международной левой оппозиции важно было определить тенденции в развитии СССР, их исторические истоки, условия и то, куда они могут привести, а не судить о том, с какой доли национализации крупной промышленности можно говорить о социализме. Для Троцкого эта мысль была настолько важной, что в одной из своих программных статей «Мелко-буржуазная оппозиция в Рабочей Социалистической Партии Соединенных Штатов», направленной против шехтманистов, сторонников теории бюрколлективизма, он пишет о важности диалектики едва ли не больше, чем о непосредственном предмете дискуссии.

3. Хотя СССР был прогрессивным революционным рабочим государством, пролетариат оказался всё более отстранён от политической и экономической власти. Произошла бюрократическая деформация.

Напомним, что левая оппозиция, заявив этот тезис в 1930-х гг., предсказала, что если ничего не изменить и не вернуть подлинную рабочую демократию, то итогом станет полное перерождение партийной верхушки и откат к капитализму с «распилом» общесоветского хозяйства. Вплоть до перестройки это был актуальный спор, в ходе которого сторонники официальной советской линии утверждали, что номенклатура не переродилась и советская демократия работает. Тем не менее, в ходе перестройки события пошли буквально так, как об этом говорила левая оппозиция.

Однако место для спора осталось. Вместо спора о том, произошло ли перерождение, спор стал о другом: когда именно произошло это перерождение? Есть условно три ключевых промежутка времени, которые часто условно ассоциируют с некоторыми марксистскими течениями.

А) «Ортодоксально-сталинистская» и «маоистская» оценки. Сторонники такой позиции считают поворотным моментом 1950-60-е гг.: смерть Сталина, правление Хрущёва, ослабление контроля над номенклатурой и реформы Косыгина.

Б) То, что обычно называют «троцкистской» оценкой, предполагает, что переломными стали 1930-е гг. Проводя параллели с Великой французской революцией, при анализе Октябрьской революции большевики из левой оппозиции говорили о «термидоре», указывая на сворачивание советской демократии, разгром оппозиции и «Большой террор».

В) Наконец, из «ультралевой» оценки следует, что перерождение началось уже в 1918 г., и сам Троцкий в этом участвовал. В частности, они приводят в пример подавление Кронштадтского восстания, запрет фракций на Х съезде в 1921 г. и другие тенденции, набравшие силу задолго до восхождения Сталина.

Часто «троцкистскую» точку зрения сводят к тому, что «Троцкий был хороший, а все остальные плохие». В самом вульгарном варианте в СССР всё было хорошо до 1929 г., пока Троцкий не был выслан из страны. А затем лично Сталин своей злой волей всё испортил. Но такая карикатура не имеет отношения к реальным взглядам сторонников левой оппозиции. На самом деле мы считаем, что правда есть во всех трёх утверждениях.

Советская Россия могла попросту не выжить без чрезвычайных мер по ограничению демократии и силовому подавлению политических противников, выступивших против молодого рабочего государства с оружием в руках. Тем не менее эти меры, усугубленные как гибелью миллионов рабочих в горниле войны, так и общей усталостью и разрухой, нанесли будущему советскому обществу глубокую рану. Поэтому у тех, кто указывает на корни перерождения режима в 1918 г., есть своя правда. Эта трещина создала предпосылки для закрепления антидемократических и консервативных тенденций в 1930-х гг.

Своя правда есть и у тех, кто говорит про экономические реформы 1960-х гг., как о корне проблем. Ограниченные рыночные механизмы действительно создали предпосылки для ускоренного разложения как советской номенклатуры, так и советской плановой экономики. Это непосредственно поспособствовало распаду Союза.

Но мы считаем ключевыми для судьбы СССР именно события конца 1920-х – 1930-х гг. по вполне конкретной причине. Репрессии против внутрипартийной оппозиции сделали невозможным восстановление режима рабочей демократии съездом Советов или съездом партии. После 1927 г. туда уже не могли быть выбраны делегаты оппозиции из-за давления сверху на делегатов местных партконференций. Апогея давление на несогласных достигло в период «Большого террора» 1937-1939 гг.

Мы считаем, что революционное рабочее государство может избежать многих трудностей и опасностей, пока в ней существует действующая рабочая демократия. Пока у рабочего класса есть реальные рычаги влияния на экономику и политическое руководство, эксцессы можно если не преодолеть, то существенно смягчить. Когда этого влияния нет, поезд неизбежно полетит под откос. И по большому счёту именно события конца 1920-х – 1930-х гг. сделали сворачивание рабочей демократии необратимым. В таком контексте политические ограничения времён Гражданской войны послужили предпосылками этого ключевого события, а окончательное разложение номенклатуры в 1960-1980 гг. – его следствием. Перерождение рабочего государства – это единый длительный процесс, имеющий вполне объективные причины, которые не сводятся к личным качествам отдельных руководителей.

Объективными причинами перерождения советского режима были:

  • изначальная отсталость производительных сил и общественных отношений;
  • поражение мировой революции, замыкание революции в советском «революционном очаге» на долгие годы;
  • невероятные потери в Гражданской и Великой Отечественной войнах.

Но объективные факторы всегда имеют конкретное, непосредственное политическое выражение. И поэтому для нас мало констатировать первопричины, мы обязаны сделать политические выводы для будущих поколений.

Бюрократическое перерождение СССР

Необходимо разделять бюрократию как социологический термин – то есть управленцев в государственном аппарате, – и гротескный образ бюрократа в советской сатире. Для нас (как и для Троцкого) бюрократия – это не какое-то ругательное обозначение зарвавшихся чиновников. Это совершенно необходимый, до некоторого момента, аппарат государственного управления. Молодое рабочее государство попросту не выжило бы без выстраивания централизованного аппарата управления. В этом смысле и Ленин, и Троцкий, и другие партийные деятели начала 1920-х гг. были точно такими же бюрократами как и Сталин.

Именно поэтому мы выступаем против карикатурно упрощенного «троцкизма», который сводит любые управленческие механизмы к «бюрократизации», а любых управленцев заведомо считает враждебным пролетариату элементом. Парадоксальным образом такая «вульгарно-троцкистская» риторика смыкается со сталинской риторикой времён репрессий, когда в число врагов народа огульно записывали даже добросовестных и честных представителей управленческого аппарата: заведующих больничными отделениями, директоров школ, руководителей колхозов, комсомольских работников среднего и высшего звена. Причём, это шельмование шло далеко не только сверху (через расстрельные списки), но и снизу – через системы доносов, с помощью которых сводили личные счеты.

Когда мы говорим о бюрократическом перерождении СССР, мы имеем в виду постепенную потерю возможности контроля над бюрократией со стороны рабочего класса, а не вред управленцев как таковых. Бюрократическое перерождение – это не дело исключительно некой зловредной силы, не врождённое зловредное свойство любых управленцев, а следствие относительной слабости революционных сил и поражения мировой революции. Следствие, проявившееся как побочный продукт выполнения номенклатурой полезных функций.

Ещё до взятия власти Ленин в «Государстве и революции» подробно разбирал вопрос об отмирании государства. Владимир Ильич был уверен, что пролетариат подчинит бюрократическую машину своим интересам, а рабочие и служащие возьмут управление государственного аппарата в свои руки. Это планировалось осуществить сразу после прихода к власти, а не в какой-то долгосрочной перспективе. Против того же, чтобы трудящиеся превратились в бюрократов необходимо будет принять «меры, подробно разобранные Марксом и Энгельсом: 1) не только выборность, но и сменяемость в любое время; 2) плата не выше платы рабочего; 3) переход немедленный к тому, чтобы все исполняли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились “бюрократами”, и чтобы поэтому никто не мог стать “бюрократом”».

Данная точка зрения означает не отказ от управленцев и управленческих механизмов как таковых, а исчезновение бюрократов как особой группы, слияние с пролетариатом через овладение рабочими управленческих механизмов, которые до этого были привилегией узкой группы чиновников. Более того, СССР в 1920-х и в первой половине 1930-х гг. представляет пример формирования массового слоя управленцев низшего звена, тесно связанных с рабочим классом: инженерно-технических специалистов.

В принятой в 1919 г. программе большевистской партии режим пролетарской диктатуры, взяв власть в свои руки, начинает работу по ликвидации бюрократического аппарата. Задачей пролетариата становится передача власти непосредственно в руки советов, а государство постепенно отмирает. По факту же государство в СССР не отмерло, а окрепло и встало над обществом, подмяв под себя и саму партию.

Но, возможно, как утверждают некоторые анархисты, бюрократическое перерождение заложено в самой природе марксизма? Возможно, его семена были привнесены самими большевиками на благодатную почву после Октябрьской революции? Якобы марксисты, отказавшись от идеи разрушить государство сразу после захвата власти, закладывают фундамент, на котором в любом случае будет построено здание бюрократического перерождения.

Но эта позиция едва ли верна. На практике история большевиков вплоть до X съезда РКП(б) говорит ровно об обратном. В РСДРП не только существовали фракции, но в том числе благодаря им удавалось проводить жаркие дискуссии и объединять в единой организации политических активистов с различными точками зрения. Авторитет Центрального комитета строился не на угрозах или аппаратных играх, а на качестве его политического руководства и на подлинном следовании принципам демократического централизма. Коллектив, стремившийся преобразовать всё мироустройство (а не только быт в отдельной стране), не мог ставить во главу угла принципы механического командного администрирования.

И даже после X съезда РКП(б), на котором было принято решение о временном (впоследствии, правда, так и не снятом) запрете фракций, принципы советской демократии ещё сохранялись. Гражданская война, интервенция империалистических держав, саботаж со стороны вооруженного кулачества, чрезвычайная отсталость советского хозяйства и низкий культурный уровень большинства населения – всё это не было препятствием для проведения дискуссий, споров, открытой критики и коллективного принятия решений.

Последующая индустриализация, разгром эксплуататорских классов, значительное повышение грамотности населения страны могли бы закрепить эти позитивные тенденции. Однако, они не повысили вовлечение масс в политическую жизнь Союза, а наоборот, значительно его снизили. Как такое стало возможным?

Большевистская партия стала единственной партией в стране отнюдь не потому, что у них был изначальный план установления однопартийного режима. Показательно, что вплоть до лета 1918 г. они работали совместно с левыми эсерами и даже частью анархистов на паритетных началах. Но в силу сложившихся исторических обстоятельств, партия сама стала основной ареной политической борьбы разных общественных сил. Борьба эта носила в тот или иной период более или менее открытый или скрытый характер.

Революция, произошедшая в объективно отсталой аграрной стране, в слабом звене капиталистической системы, не могла долго существовать в качестве устойчивой формации обособленно, отгородившись невидимой стеной от капиталистического мира. Никто, включая Сталина, в первые годы после Октябрьской революции ещё не предполагал, что Советской республике удастся удержаться без победы мировой революции. И если бы не поддержка пролетариата Германии, Франции, Англии и других стран, то советской России действительно не удалось бы просуществовать долго.

Но, как известно, революции в других странах терпели поражения одна за другой. Особенно чувствительным стало поражения революции в Германии 1918-1923 гг., что нанесло сильный удар не только немецкому, но и советскому пролетариату. Именно после этого поражения, как и после смерти Ленина, Сталин в 1924 г. выдвинул теорию «построения социализма в отдельно взятой стране», хотя до этого речь шла лишь о социалистическом строительстве в одной стране (процесс, а не результат). III Коммунистический интернационал, сформированный в 1919 г. для объединения усилий мирового пролетариата, с каждым поражением революции в различных странах всё больше превращается в инструмент для продвижения интересов верхушки ВКП(б) на международной арене. Каждое поражение революции в Европе и Азии вносило вклад в его деформацию.

Далее, на протяжении длительного периода левая оппозиция последовательно выступала за масштабную индустриализацию и социалистическое преобразование деревни. В частности, именно такую точку зрения она отстаивала против блока правых (Бухарина и Рыкова) и центра (Сталина). Поэтому, когда Сталин порвал с правыми, развернув коллективизацию и индустриализацию, этот поворот приветствовали не только передовые рабочие и беднейшее крестьянство, но и многие члены левой оппозиции. Проблема в том, что это была не только вынужденная, но и запоздалая мера. Хлебная забастовка стала следствием укрепления кулачества в деревне. Поэтому коллективизация была проведена мало того, что в крайне сжатые сроки, но и в совершенно бюрократической манере с «квотами на кулаков». Наконец, уступки и перемены курса уже в ходе коллективизации дезориентировали крестьян; хотя это и не значит, что большая часть бедноты Нечерноземья и Сибири не поддерживала коллективизацию и объективно не выиграла от неё. К сожалению, в целом ряде регионов, прежде всего на Украине, в Поволжье и Казахстане, ошибки в ходе коллективизации привели к последствиям трагическим и для бедноты тоже.

Ещё более прогрессивную роль играла индустриализация, без которой СССР бы просто не выжил. Прогрессивность индустриализации, отмечая её крайне хаотичный темп, признавал и сам Троцкий. Однако объективно механический подход к «социалистическому соревнованию» и попытки перевыполнения плана любой ценой дезорганизовали строительство и производство. Росли объёмы незавершенного строительства промышленных объектов, доля брака в конечной продукции. Издержки индустриализации пытались выправить популистскими мерами в форме Стахановского движения вместо более системных мер по стабилизации темпов роста. Но даже это не значит, что индустриализация не была необходимой. Другое дело, что при формировании конечных показателей нужно было учитывать данные снизу: от линейных рабочих и прежде всего от специалистов, связанных с производством и рабочим классом; инженеров, зачастую не вылезавших из цехов, шахт, машинных депо. Нужно было проводить индустриализацию под контролем рабочих комитетов, состоящих из рабочих и инженерно-технического персонала. Иными словами, всё та же рабочая демократия позволила бы существенно смягчить перегибы.

После перегибов коллективизации и индустриализации возник объективный тренд на более спокойные темпы развития, что в конце концов выразилось в закреплении некоторых консервативных тенденций, поддерживаемых обществом. Часть пролетариата, сельского населения и бюрократии была заинтересована в модернизации, но не в полноценном развитии рабочей демократии и построении коммунизма как такового. Поэтому в СССР сложился парадоксальный блок между верхушкой партийно-государственного аппарата и частью пролетариата и крестьянства, которые поддерживали социалистические преобразования, но при этом не видели перспектив модернизации через рабочую демократию. Их вполне устраивала установка «руководству страны виднее».

Важно понимать, что во многом эти тенденции не были сознательным планом по реставрации капитализма. Партийная верхушка и часть рабочих были искренне уверены, что данный путь развития страны прогрессивен. Реальные же последствия стали видны позже. Как дальновидно отмечал Троцкий в «Преданной революции»:

«…именно потому, что во многих отношениях ещё отсталый русский пролетариат совершил в несколько месяцев небывалый в истории скачок от полуфеодальной монархии к социалистической диктатуре, реакция в его собственных рядах неминуемо должна была вступить в свои права. Она нарастала в ряде последовательных волн. Внешние условия и события наперебой питали её. Интервенции следовали за интервенциями. С Запада прямой помощи не было. Вместо ожидавшегося благополучия в стране надолго воцарилась зловещая нужда. К тому же наиболее выдающиеся представители рабочего класса либо успели погибнуть в гражданской войне, либо поднялись несколькими ступенями выше и оторвались от масс. Так, после беспримерного напряжения сил, надежд и иллюзий, наступил длительный период усталости, упадка и прямого разочарования в результатах переворота. Отлив “плебейской гордости” открывал место приливу малодушия и карьеризма. На этой волне поднимался новый командующий слой.
Немалую роль в формировании бюрократии сыграла демобилизация миллионной Красной армии: победоносные командиры заняли ведущие посты в местных советах, в хозяйстве, в школьном деле и настойчиво вводили всюду тот режим, который обеспечил успехи в гражданской войне. Так со всех сторон массы отстранялись постепенно от фактического участия в руководстве страной.
Внутренняя реакция в пролетариате вызвала чрезвычайный прилив надежд и уверенности в мелкобуржуазных слоях города и деревни, пробужденных НЭПом к новой жизни и всё смелее поднимавших голову. Молодая бюрократия, возникшая первоначально в качестве агентуры пролетариата, начинала теперь чувствовать себя третейским судьей между классами. Самостоятельность её возрастала с каждым месяцем».

Борьба между реакцией и революцией шла внутри советского общества всегда. СССР была необходима «политическая революция» в смысле возвращение рабочей демократии и власти рабочему классу с сохранением всех завоеваний советского общества и самой советской системы. В ходе «Большого террора» советская и партийная демократия были окончательно подорваны, как системное явление. При том, что отдельные её элементы безусловно могли сохраняться, но в тех пределах, которые не представляли угрозы для правящей партийной группы.

Заключение

Без анализа событий вековой давности коммунисты рискуют, в случае победы революции, наступить на те же грабли, которые любит раскидывать капризная история.

Мы с воодушевлением наблюдаем, что данная тема из года в год имеет значительный отклик среди левых – дискуссии на тему «Природы режима в СССР» обычно одни из наиболее массовых и острых по обсуждению. После распада Советского Союза успело подрасти несколько поколений, с интересом задумывающихся об истории нашей страны, особенно истории XX века. Неудивительно, ведь мы до сих пор пользуемся достижениями того периода, а потоки клеветы из учебников истории и с экранов телевизоров зачастую вызывают обратную реакцию.

Время продемонстрировало, что анализ, данный левой оппозицией, реализовался на практике. Теория ДРГ продолжает находить сторонников, в то время как теории государственного капитализма и бюрколлективизма остаются уделом небольших групп. В вопросе социализма в СССР Троцкий последовательно защищал ленинскую концепцию и де-факто термин «ортодоксальный троцкизм» является оксюмороном. То, что входит в систему ортодоксального троцкизма является ничем иным, как пронесёнными через десятилетия ленинизмом.

Поэтому можно сказать, что никакого троцкизма на самом деле нет, а есть сохраненное здоровой частью международной левой оппозиции учение Маркса, Энгельса и Ленина. Основная проблема восприятия идей Троцкого в России заключается лишь в том, что помимо тенденциозной клеветы, вылитой на его фигуру, под «троцкизмом» зачастую понимались анархические или госкаповские идеи, не имеющие отношения ни к ленинизму вообще, ни ко взглядам левой оппозиции в частности.

Мы призываем каждого человека, считающего себя коммунистом или симпатизирующего марксистским взглядам, подробнее разобраться в истории Советского Союза и причинах, приведших к его распаду. Пусть опыт первого рабочего государства послужит для нас знаменательным примером на пути к построению коммунистического завтра.

Максим Серов, Торин Эрнестович, Никита Рыжков