Падение женщины: собственность, угнетение и семья
Оригинал: https://www.marxist.com/the-fall-of-woman-property-oppression-and-the-family.htm
Угнетение женщин и происхождение семьи в том виде, в каком мы ее знаем, остаются ключевыми проблемами, с которыми сегодня сталкивается каждый, кто желает бороться за лучший мир. Огромное количество женщин по-прежнему страдают от сексуального насилия и домогательств. В некоторых частях мира они живут в рабских условиях. Миллионы девочек и женщин, живущих сегодня, были насильно подвергнуты операциям на женских половых органах – одному из самых варварских методов контроля женской сексуальности, в то время как миллионы молодых женщин становятся жертвами торговли людьми для сексуальной эксплуатации. Насилие в отношении женщин по-прежнему является повседневным явлением, а фемицид (женоубийство) – неисчезающим явлением.
Это варварство общества, в котором мы живем сегодня, и, несмотря на некоторые важные завоевания, мы все еще очень далеки от достижения подлинного и полного равенства между мужчинами и женщинами. Мы должны задать себе следующий вопрос: является ли все это естественным способом взаимоотношений мужчины и женщины друг с другом? Нередко говорят, что это так; что моногамная «нуклеарная» семья с доминирующей и влиятельной фигурой отца существовала всегда и что мужчины по своей природе агрессивны по отношению к женщинам. Но так ли это на самом деле?
Маркс и Энгельс отвечали на этот вопрос твердо отрицательно. Энгельс, в частности, развил марксистский подход к проблеме угнетения женщин в своей знаменитой работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства», опубликованной в 1884 году. Он основывался главным образом на тексте Льюиса Генри Моргана «Древнее общество» (1877), в котором утверждалось: «идея семьи представляла собой развитие последовательных форм», из которых современная моногамная семья была лишь «последней в их ряду».[1] Он объяснял, что этот процесс был тесно связан с развитием техники, орудий труда и оружия, т.е. производительных сил.
Морган придерживался принципиально материалистического подхода к этому вопросу и поначалу имел большое влияние среди антропологов своего времени. Но со временем его идеи стали рассматриваться как угроза стабильности буржуазного общества, особенно после того, как Энгельс использовал эти открытия для разработки марксистского взгляда на этот вопрос.
В XX веке идеи Моргана и Энгельса подверглись яростной критике со стороны консервативных антропологов, таких как Бронислав Малиновский, который откровенно заявил:
«Если бы однажды мы пришли к тому, чтобы покончить с индивидуальной семьей как стержневым элементом нашего общества, мы оказались бы перед социальной катастрофой, по сравнению с которой политические потрясения Французской революции и экономические преобразования большевизма были бы незначительными» [2]
Другие, например представители Исторической школы («школа Боаса»), отвергли саму идею последовательного развития истории, «детерминизма» и «эволюционной теории» в пользу идеалистического подхода, который до сих пор оказывает мощное влияние на эту область.
Несомненно, Морган был ограничен уровнем научных знаний, имевшимся в середине XIX в., и некоторые его идеи не выдержали испытания временем. Но гораздо более важный вопрос: что он понял верно? И что это говорит нам об эволюции семьи и ее возможном будущем?
Эти вопросы имеют решающее значение для борьбы за лучший мир. И, в конечном счете, ответить на них можно только с помощью подлинно научного подхода к истории нашего вида.
Материалистический метод
Морган посвятил себя изучению ранних форм общества и предпринял настоящую попытку понять их внутренние социальные структуры и причины изменений в этих структурах – точно так же, как Дарвин посвятил себя изучению биологической эволюции.
Морган чувствовал, что, рассматривая современные общества на разных уровнях развития и сравнивая одно с другим, можно реконструировать картину того, как развивалось человеческое общество в целом. При этом он разработал теорию социальной эволюции: общества проходят определенные стадии развития, и этот процесс имеет направление от менее развитых форм к более развитым.
Морган понимал, что социальные институты возникают в соответствии с конкретным развитием общественных условий. При этом он неосознанно сделал выводы, довольно схожие с выводами исторического материализма — метода, разработанного Марксом и Энгельсом. Мы находим ясный пример этого метода там, где Морган утверждает:
«Важный факт, что человечество начало свое развитие с самой низшей ступени и поднялось выше, выразительным образом раскрывается в последовательных видах их средств существования. От его способностей в этой области всецело зависел вопрос господства человечества на земле. Человек — единственное существо, о котором можно сказать, что он приобрел абсолютную власть над производством пищи, в чем он сначала был не выше других животных. Без расширения основы своего существования человечество не могло бы распространиться по другим областям, не обладавшим теми же самыми видами пищи, а в конце концов и по всей поверхности земли; наконец, не достигнув абсолютной власти над производством пищи как в отношении ее разнообразия, так и количества, человечество не могло бы разрастись в многочисленные нации. Поэтому весьма вероятно, что великие эпохи человеческого прогресса более или менее непосредственно совпадали с расширением источников средств существования». [3]
Ярко выделяется эволюционный подход Моргана к развитию общества, определяемый развитием производительных сил. Он разделил общество на различные стадии: «дикость, варварство и цивилизация», причем дикость охватывала три периода: нижний, средний и верхний, где нижний был наименее развитым. Морган объяснил, что с помощью новых инструментов и методов, таких как рыбная ловля или лук и стрелы, человечество переходит от одной стадии к другой. «Варварство» он разделил аналогично на три периода, по мере освоения гончарного дела; когда люди учатся приручать животных, сажать сельскохозяйственные культуры, разрабатывать ранние системы орошения, делать кирпичи и т. д.; и, наконец, освоить использование металлов, таких как бронза и железо.
Слова, которые он использует, «дикость, варварство и цивилизация», приобрели со временем несколько уничижительный оттенок, но мы не должны рассматривать использование их Морганом в этом смысле. Нас здесь интересует суть значения, а не то, чем эти слова стали сегодня. Аналогично, сам его график развития больше не соответствует точно тому, что установили более 150 лет дальнейших исследований, но идея о поэтапном развитии человечества по сути верна.
То, что человеческое общество прошло через несколько стадий развития, основанного в основном на материалах, используемых для производства орудий труда, сегодня является признанным археологами фактом, когда они дают историческим периодам такие названия, как каменный век, бронзовый век и железный век. Благодаря развитию инструментов люди перешли от охоты и собирательства к земледелию в эпоху неолита, или «нового каменного века». Позже были достигнуты успехи в обработке металлов, сначала бронзы, а затем железа, что привело к возникновению великих цивилизаций древнего мира. Это не был линейный и полностью одинаковый процесс на всех континентах мира. Частично он также зависел от имеющихся местных ресурсов. Тем не менее, это общепринятая картина.
Именно этот материалистический подход привлек внимание Маркса и Энгельса. Как объяснил Энгельс в 1884 году:
«…Морган в Америке по-своему вновь открыл материалистическое понимание истории, открытое Марксом сорок лет тому назад, и, руководствуясь им, пришел, при сопоставлении варварства и цивилизации, в главных пунктах к тем же результатам, что и Маркс» [4]
Маркс изучал «Древнее общество» Моргана вместе с работами других антропологов того периода и написал обширные заметки с намерением создать текст со своей собственной интерпретацией их новейших для того времени открытий. К сожалению, Маркс умер, не успев завершить эту работу, но его рукописи [5] были использованы Энгельсом для создания его классического текста в 1884 году, вскоре после смерти Маркса. Работу Энгельса о происхождении семьи можно поэтому считать совместной работой отцов-основателей марксизма.
Кровосмешение и промискуитет у ранних людей
Морган утверждал, что раннее человеческое общество началось с того, что он называл «кровнородственной» семьей, то есть размножения среди близких родственников. Лишь позже, как он пояснил, на различных этапах было устранено половое размножение между родственными особями и введены определенные запреты.
Когда Морган впервые выдвинул эту идею, она была с негодованием отвергнута, и до сих пор ее отвергают во многих кругах. Ведь что может быть более чуждым общественным нравам нашего времени? Поскольку в их время это казалось неестественным, некоторые социологи, такие как Вестермарк, утверждали, что существует естественный инстинкт избегать кровосмешения (инбридинга).
Однако недавние исследования подтвердили идею о существовании инбридинга среди древних людей, продемонстрировав, насколько сильно изменилось наше представление о семье за тысячелетия. В статье, опубликованной в 2018 году, сделан вывод о том, что относительно высокая доля деформаций скелетов ледникового периода, скорее всего, была вызвана кровосмешением. Эта теория подтверждается низким уровнем генетического разнообразия, обнаруженного в этих скелетах. [6]
Но, очевидно, этого не произошло, и интересное исследование, проведенное в Кембриджском университете, сообщает, что анализ человеческих останков на стоянке Сунгирь в Сибири показал:
«Ранние люди, похоже, осознали опасность кровосмешения по крайней мере 34000 лет назад и разработали удивительно сложные социальные и брачные сети, чтобы избежать этого […]» [7]
Это важно, потому что это демонстрирует, что половые отношения между людьми изменились. На определенном этапе человеческая семья развивалась, и на основе старых отношений возникали новые. Действительно, «сложные социальные и брачные сети» могут даже представлять собой самые ранние формы того, что позже станет известно как «род».
Морган видел четыре последующие стадии развития семьи, основанные на запрете инцеста, когда мужчинам и женщинам не разрешалось спариваться с членами своего собственного клана или «рода», если использовать латинское выражение (лат. - genus). Другими словами, появились системы, запрещающие спаривание внутри определенной группы.
Он предположил, что при этой системе «групповые браки» были нормой. Означало ли это, что все мужчины одной группы одновременно были «мужьями» всех женщин другой группы? Не обязательно. Были обнаружены общества, в которых «групповой брак» фактически включал форму «союза» между группами, в которой люди одной группы могли выбирать своих партнеров только из другой группы.
Однако следует подчеркнуть относительно беспорядочную природу спаривания в ранний период человеческого общества. Вопреки традиционному представлению о семье, мужчины и женщины не были привязаны навсегда к одному партнеру, могли свободно разорвать отношения и искать другого партнера.
Тысячелетия морали, сложившейся под влиянием классового общества, где женщина считалась собственностью мужчины и где женщина должна быть верна одному мужчине всю свою жизнь, оставили в коллективном сознании идею о том, что это естественное и универсальное положение вещей. Однако многие исследования показывают, что «распущенность» – в смысле свободы людей выбирать, с кем им вступать в брак, когда и как долго – явно присутствовала в ранних человеческих обществах.
Как объясняет Энгельс: «Что же тогда означает беспорядочное половое сношение? Что ограничений, действующих в настоящее время или раньше, не существовало». Но затем он также добавляет: «Из этого вовсе не обязательно следует, что беспорядочная распущенность была в повседневной практике. Ни в коем случае не исключаются отдельные пары на ограниченное время; фактически даже в групповых браках они теперь составляют большинство случаев» [8]
Однако существование «пар» или пар в контексте более крупного клана или «рода» не следует рассматривать как «брак», каким мы его знаем сегодня. Морган подчеркивал, что «он был основан на спаривании мужчины с женщиной в форме брака, но без исключительного сожительства […] Развод или раздельное проживание были по выбору как мужа, так и жены». [9] (Выделено нами.) Это означает, что и мужчины, и женщины не были связаны друг с другом постоянным браком в том виде, в каком мы его знаем.
Тем не менее это подготовило почву для более поздней моногамной семьи, которая, по словам Моргана: «была основана на браке одного мужчины с одной женщиной при исключительном сожительстве; последнее составляет суть института. Это преимущественно семья цивилизованного общества, и поэтому она была по существу современной».[10] Но появление этой современной семьи потребовало полного переворота существующего порядка.
Матрилинейное происхождение и наследование
Положение женщины не было подчиненным по отношению к мужчине до появления моногамной и патриархальной семьи, и именно в этом вопросе Морган, возможно, внес наибольший вклад в наше понимание человеческого общества.
Морган не был кабинетным антропологом, но проводил реальные, конкретные полевые исследования среди ирокезов, которых он внимательно изучал, живя среди них какое-то время. Он также изучал другие коренные народы Америки, собирая информацию из многих других источников о народах, находящихся на ранних стадиях человеческого развития.
Он видел, что женщины имели гораздо более равный статус среди ирокезов, чем в «цивилизованном» мире. Энгельс, опираясь на свои исследования, заметил: «Все равны и свободны, включая женщин».[11] Но почему это произошло?
Морган пришел к выводу, что в предшествующий период люди были организованы в матрилинейные кланы, в которых происхождение прослеживалось по материнской линии, а не по патриархальной семье (буквально правлению отца), возникшей в конечном итоге с возникновением частной собственности и классовое общество.
Существует много споров о том, существовал ли когда-либо «матриархат», но это ложные и вводящие в заблуждение дебаты. Матриархат подразумевает правление женщин, но Морган подчеркивал именно матрилинейность, то есть отслеживание происхождения по материнской линии в самый ранний период человеческого общества, поскольку отсутствие строгого или постоянного спаривания означало, что не было надежного способа узнать, кто был отцом. Матрилинейность не означала, что мужчины не играли никакой роли или были подчинены женщинам.
Есть много попыток отрицать матрилинейность, потому, что вся известная письменная история, которая начинается с 4-го тысячелетия до нашей эры, восходит к цивилизациям, которые были патриархальными, классовыми обществами. Поэтому легко понять, откуда взялась идея о том, что «мужчины всегда господствовали над женщинами». Однако сохранившиеся сегодня примеры матрилинейных обществ подтверждают теорию Моргана.
В китайских провинциях Юньнань и Сычуань проживает народ Мосо, где родословная все еще прослеживается через женщин в семье, а собственность передается по женской линии. Дети принадлежат и проживают в семье своей матери. На мужчинах Мосо лежит обязанность воспитывать детей своих сестер и двоюродных сестер (феномен, который Морган описывает в матрилинейных обществах, которые он изучал), и они отвечают за выращивание животных и рыболовство, всему этому они учатся у своих дядей (братьев матери) и старших членов семьи мужского пола.
Брибри в Коста-Рике, минангкабау на Западной Суматре, некоторые представители народа акан в Гане и кхаси в Индии до сих пор ведут свое происхождение по женской линии. Ни одно из этих обществ не имело никаких контактов друг с другом.
Влиятельный антрополог Франц Боас попытался найти примеры перехода от патрилинейности к матрилинейности, чтобы дискредитировать всю схему Моргана. Он полагал, что нашел это среди квакиутлей на тихоокеанском северо-западном побережье Америки. Но позже было показано, что это неверный пример. Боас обнаружил, что происхождение прослеживается как по мужской, так и по женской линии, но он игнорировал то, что это общество претерпело огромную травму под воздействием контактов с европейцами, и вся их система разрушалась под этим давлением.
Легко представить, как отслеживание происхождения и наследования любой собственности, существовавшей по материнской линии, укрепило бы положение женщин в обществе. Но есть еще один важный фактор в доисторическом обществе, который необходимо принять во внимание: чрезвычайно эгалитарная природа общества охотников-собирателей в целом
Первобытный коммунизм
Следует отметить, что, хотя сам Морган был не коммунистом, а американским республиканцем и зажиточным буржуа, считавшим, что политическая система Соединенных Штатов является высшей формой общества, он несколько раз ссылается в своем «Древнем обществе» на то, что первобытные люди жили по-коммунистически, т.е. в их обществе не было частной собственности.
Колин Ренфрю — бывший профессор археологии Кембриджского университета и член Палаты лордов от консерваторов в 1991–2021 годах — и, следовательно, человек, которого нельзя обвинить в симпатиях к коммунистам! В своей книге «Предыстория. Зарождение человеческого разума» он утверждает следующее:
«Ранние общества охотников-собирателей, как и общества наших палеолитических предков, по-видимому, всегда были эгалитарными сообществами, в которых люди участвовали на основе равенства […]»[12] (курсив наш.)
На чем основывался этот эгалитаризм? В обществах охотников-собирателей не было разделения на классы, владельцев средств производства, земельной собственности. Небольшая «собственность», которая существовала, представляла собой элементарные инструменты и оружие для охоты и разделки животных, а также для добывания пищи, и одежду, которую люди носили на спине.
Поскольку не было частной собственности и разделения общества на классы, не было эксплуататоров и эксплуатируемых, а следовательно, и вооруженного аппарата, стоящего над обществом. Морган заявляет:
«Государства не существовало. Строй этих народов был глубоко демократическим, так как принципы, на которых были организованы род, фратрия и племя, были демократическими».
В своем описании ирокезов он утверждает, что «каждая семья практиковала коммунизм в своей жизни».[13]
Идея о том, что люди жили в условиях, которые Маркс и Энгельс называли «первобытным коммунизмом», без понятия частной собственности, на протяжении большей части своего существования неприемлема для тех, кто защищает идею о том, что богатые и бедные, или эксплуататоры и эксплуатируемые, всегда существовали в человеческой истории; что индивидуальная конкуренция в условиях современного капитализма является просто частью «человеческой природы», и что мы должны это принять.
Как выразился американский антрополог Лесли Уайт в своей книге «Эволюция культуры, развитие цивилизации до падения Рима»:
«[…] Теория первобытного коммунизма стала, очевидно, настолько угрожающей, что члены трех антропологических «школ» почувствовали себя призванными опровергнуть ее. Лоуи из школы Боаса неоднократно критиковал ее. Малиновский, лидер школы функционалистов, заклеймил эту концепция как «возможно, самую вводящую в заблуждение в социальной антропологии» […] Лоуи получил высокую оценку католических учёных за его критику теории первобытного коммунизма и, следовательно, за его оппозицию социалистическим доктринам. […] Это выглядело так, словно были предприняты серьезные усилия, чтобы "сделать мир безопасным для частной собственности"» [14]
Однако, несмотря на все возражения, существует множество исследований, подтверждающих эгалитарную природу обществ охотников-собирателей, где женщины занимали гораздо более высокое положение в обществе и к ним относились как к равным, а не как к собственности мужчин. [15]
Ключевой характеристикой людей является их склонность к сотрудничеству и обмену. Без этого человечество не смогло бы выжить. Мы не особенно быстрые и сильные по сравнению со многими другими животными. Будучи изолированными человеческими существами, в условиях того времени мы находились бы в постоянной опасности подвергнуться нападению со стороны крупных хищников, и в то же время нам было бы гораздо труднее добывать пищу. Следовательно, это сотрудничество возникло не из какого-то абстрактного духа альтруизма, а было материальной необходимостью. Сотрудничество было необходимо не только в охоте, но и в собирательстве.
Охота, собирательство и матрилокальность
Похоже, что в доисторических обществах охотников-собирателей существовало разделение труда между полами, хотя оно варьировалось от одного народа к другому и не было строгим разделением, как мы обнаруживаем в более поздних классовых обществах, таких как у древних греков.
Иногда в собирательстве участвовали мужчины, а женщины помогали в охоте, о чем свидетельствуют недавние находки в гробницах женщин с оружием. Но в целом мужчины, как правило, отправлялись на охоту, а женщины — за добычей пищи. И одно было не менее важным, чем другое. Фактически, на охоту мужчины иногда возвращались с пустыми руками, а собирательство всегда что-то приносило домой. Таким образом, разделение труда на этой стадии человеческого общества не предполагает подчинения женщины мужчине.
Разделение труда, существовавшее внутри семьи, во многих случаях способствовало улучшению положения женщин. Кит Опи и Камилла Пауэр, авторы книги «Бабушки и женские союзы – основа матрилинейного приоритета?»[16], утверждают, что в обществах, которые они исследовали, количество калорий, необходимое для того, чтобы накормить всех взрослых и детей в группе, требует сотрудничества женщин и их родственниц, в частности бабушек, вместе с мужчинами. Например, исследования показывают, что среди народности Кунг (на собственном языке произносится как "!кунг") пустыни Калахари «собирательство составляет от 60 до 80 процентов общего рациона».[17]
Женщинам, которые не могут заниматься добычей пищи либо потому, что они находятся на поздних стадиях беременности, либо потому, что они кормят новорожденных, гарантированы ежедневные калории, потому что их будут обеспечивать другие женщины. Опять же, это не связано с каким-то абстрактным духом альтруизма. Это стандартная практика, когда все друг другу помогают, потому что знают, что, оказавшись в таком же положении, их тоже обеспечат.
Таким образом, идея о том, что женщины полностью зависели от мужчин и, следовательно, даже в ранних человеческих обществах женщине приходилось искать отдельного мужчину, чтобы выжить, не верна.
Все это создает материальную основу, на которой зиждется равенство полов. Опи и Пауэр также объясняют роль пожилых женщин, которые больше не могут рожать детей, но могут сыграть ключевую роль в дальнейшей жизни, помогая обеспечить потомство своих дочерей. Это могло бы объяснить матрилокальную природу семьи – женщины остаются рядом со своими матерями – и, следовательно, также матрилинейную природу общества.
«Данные молекулярной генетики свидетельствуют о том, что наследственная тенденция женских родственников держаться вместе сохранялась с появлением современных людей. Исследования показывают различия в филопатрии (тенденции человека возвращаться или оставаться в своем родном районе или месте рождения) закономерности между охотничьим и земледельческим населением в странах Африки к югу от Сахары». [18]
Они добавляют: «Чем больше эти популяции полагаются на охоту, тем меньше вероятность, что они будут вирилокальными». Это означает, что женщины в обществах охотников-собирателей, как правило, остаются внутри группы, где женщины связаны родственными отношениями с матерями, сестрами, двоюродными сестрами, но где мужчины, с которыми они спариваются, приходят извне. Все это является ярким подтверждением того, что описал Морган еще в 1877 году!
Есть, конечно, исключения из этого правила, например, коренные жители Северной Аляски, среди которых мы находим что «мужчины, обеспечивают почти всю пищу». Они охотники, а не земледельцы. Однако это не связано с тем, что люди там просто «думают», что охота лучше, и «предпочитают» не заниматься посевом сельскохозяйственных культур.
В другой статье объясняется, что «в некоторых арктических и субарктических регионах сравнительно мало мелких животных и нет растительной пищи, имеющей диетическое значение, поэтому на крупную дичь приходится очень большая доля всей потребляемой пищи». В этом состоит конкретная материальная причина, почему мужчины играют такую важную роль в добыче пищи в такой ситуации: «В этих арктических или субарктических обществах маловероятна возможность значительного собирательства или перехода к сельскому хозяйству». [20]
Нахождение этих «исключений» не опровергает общей картины общественной эволюции, в которой условия были благоприятны для развития земледелия. Как объясняют авторы:
«Для понимания перехода к аграрному обществу эти группы также могут представлять ограниченный интерес в качестве модели для обществ охотников-собирателей, которые возникли в Африке, Европе и других местах и пережили переход к сельскому хозяйству». [21]
Это явно имеет огромное значение для положения женщин в этих обществах. Отдельные женщины не перебирались из дома своего отца в дом своего мужа и оставались там, окруженные его большой семьей, как это очень распространено сегодня во всем мире. Это означало, что они были значительно менее зависимы от своего партнера. Скорее, их партнер оказался окруженным со всех сторон родственниками своего партнера и в определенной степени зависел от них.
В некоторых случаях охотникам-мужчинам приходилось отдавать весь улов матери партнера, прежде чем она распределила его среди семьи. Неудивительно, что сохранившиеся примеры этих сообществ демонстрируют более низкий уровень насилия в отношении женщин, чем наше собственное.
Собственность, неравенство и моногамия
Этот эгалитарный образ жизни начал меняться после появления сельского хозяйства, которое стало известно как неолитическая революция, примерно 12 000 лет назад.
Исследования подтвердили, что гендерное неравенство постепенно менялось в течение длительного периода, по мере того как люди переходили от охоты и собирательства к сельскому хозяйству, в частности к выращиванию сельскохозяйственных культур. Археологические данные со всего мира свидетельствуют об изменении разделения труда между мужчинами и женщинами после появления сельского хозяйства. Прямые причины варьируются от места к месту, но ряд важных факторов явно сыграли свою роль: рост рождаемости и, следовательно, увеличение обязанностей по уходу за детьми, более высокие требования к обработке пищевых продуктов и, в конечном итоге, использование более тяжелых орудий, таких как плуг.
Исследование, опубликованное Social Science Research Network в 2012 году, объясняет:
«[…] переход к сельскому хозяйству привел к разделению труда внутри семьи, где мужчина использовал свою физическую силу в производстве продуктов питания, а женщина заботилась о воспитании детей, переработке и производстве пищевых продуктов, а также о других семейных обязанностях».
«Последствием стало то, что роль женщины в обществе сама по себе больше не обеспечивала ей экономическую жизнеспособность. По сути, общий сдвиг в разделении труда, связанный с неолитической революцией, усугубил внешние возможности женщин (вне брака), и это увеличило переговорную силу мужчин внутри семьи, что на протяжении поколений трансформировалось в нормы и поведение, которые формировали культурные представления о гендерных ролях в обществе. […] В целом, мы предоставляем новые доказательства, соответствующие гипотезе о том, что ранняя неолитическая революция через ее влияние на культурные убеждения, является источником современных гендерных ролей». [22]
Наряду с изменением разделения труда, по-видимому, также произошел переход от матрилокальности к патрилокальности, что оказало бы дальнейшее влияние на положение женщин в доме. В докладе Римского университета Ла Сапиенца, опубликованном в 2004 году, было показано, что исследование митохондриальной ДНК в 40 популяциях из стран Африки к югу от Сахары показало «разительное различие в генетической структуре производителей продуктов питания (банту и суданские народы) и популяций охотников-собирателей (пигмеи), !кунг и хадза)» [23]. Женщины из популяций охотников-собирателей, таких как !кунг и хадза, с большей вероятностью оставались со своими матерями после замужества, чем женщины из производящих продовольствие популяций, зависящих от сельского хозяйства, что предполагает тесную связь между сельским хозяйством и патрилокальностью.
Когда именно матрилинейное происхождение уступило место патрилинейному, определить, конечно, почти невозможно. Изменение могло бы произойти в отдаленный период незапамятного прошлого, и каждое отдельное общество развивалось бы по-своему и в своем темпе. Но несомненно, что этот переход произошел в какой-то момент между появлением земледелия и появлением первоклассных обществ, примерно 5-6000 лет назад, потому что каждое из этих обществ было патрилокальным, патрилинейным и, прежде всего, патриархальным.
Морган нашел ключ к этому драматическому сдвигу в росте частной собственности, объяснив это:
«[…] Вопрос о наследовании неизбежно возникнет, его важность будет возрастать по мере увеличения разнообразия и количества собственности и приведет к установлению некоторых устоявшихся правил наследования». [24]
Собственность не сразу возникла как частная, поскольку первоначально правила наследования основывались на общей собственности на землю и стада́ внутри рода, по сути, более широких семейных единиц, которые составляли основу общества вплоть до образования первых государств. Это означало, что собственность не могла быть передана за пределы рода.
В матрилинейном роде дети оставались внутри рода матери. Следовательно, именно по женской линии наследовалось имущество. Это означало, что дети мужчин принадлежали не к роду своих отцов, а к роду своих партнерш. Однако в определенный момент, в разных частях мира и в разное время, по мере того как мужчины накапливали все большую и большую собственность, произошел сдвиг, в результате которого права собственности передавались по мужской линии.
Неравенство, классы и угнетение женщин не возникли сразу из первых форм земледелия и приручения животных. Но как только был осуществлен переход к земледелию, были созданы условия для достижения все большей и большей урожайности земли. Как можно видеть на примере множества памятников эпохи неолита, «коммунизм в жизни» продолжался даже тогда, когда люди перешли от кочевого существования к оседлому. Однако излишек, который в конечном итоге был произведен, означал, что появление классов, а вместе с ними и социального неравенства, было лишь вопросом времени, и первой жертвой этого стали женщины. В период от ранних оседло-земледельческих обществ до появления известных в истории ранних цивилизаций этот процесс завершился.
Это повторилось независимо во многих частях мира, включая Месопотамию (ныне Ирак), Египет, Центральную и Южную Америку, Китай, Южную Азию и некоторые части Африки к югу от Сахары. Ни один из этих случаев не был точной копией друг друга, но у них было много общих черт.
Мы не можем точно сказать, как происходил переход от матрилинейного происхождения к отцовскому. Однако Моргану удалось взять интервью у представителей нескольких племен Северной Америки и отметить, что некоторые из них недавно перешли от наследования по женской линии к мужской – в некоторых случаях на памяти живущих. Как он говорит:
«Многие индейские племена теперь имеют значительную собственность на домашних животных, а также на дома и земли, принадлежащие отдельным лицам, среди которых практика передачи их своим детям при жизни стала обычным явлением, чтобы избежать гентильного наследования». [25]
Он объясняет, что по мере увеличения количества собственности лишение наследства детей мужчин начало бы «вызывать сопротивление родовому наследованию», то есть по материнской линии. На самом деле это живой пример того, как переход от матрилинейности к патрилинейности мог происходить в других обществах.
Таким образом, появление частной собственности стало ключевым моментом, определившим радикальное изменение статуса женщины: от равной к подчиненной мужчине. «Моногамная семья обязана своим происхождением собственности»[26], писал Морган.
Возникла новая форма общества, где мужчины-собственники стали ставить женщинам ранее неслыханные условия. Единственным способом гарантировать, что женщина родит детей от мужа, было введение строгих правил поведения, таких как изоляция женщин внутри дома, запрет женщинам выходить из дома без сопровождения и строгая верность. Морган описывает этот процесс следующим образом:
«После того, как дома и земли, стаи и стада, а также обмениваемые товары стали такими большими в количестве и стали принадлежать индивидуальной собственности, вопрос об их наследовании стал привлекать внимание человека […]»
Морган объясняет, что семья в конечном итоге превратилась в «организацию, занимающуюся собственностью», и добавляет:
«Настало время, когда моногамия, обеспечив отцовство детей, будет утверждать и поддерживать их исключительное право наследовать имущество умершего отца»[27].
Морган, как мы видели, не ограничивался наблюдениями за ирокезами или сведениями, полученными им от других ученых и путешественников. Он также обращался к другим источникам, например к древним грекам и римлянам, и к тому, что можно было узнать из их ранних сочинений, из их мифов и легенд, об их более ранних семейных структурах.
Следы рода он находит в самых ранних текстах и мифах древних римлян и греков, а также в ирландском «септ», шотландском «клане», санскритском «ганас» и т. д. Это очень важно, поскольку эти культуры никогда не могли иметь никаких контактов с индейскими племенами, которые наблюдал Морган.
Древние греки и римляне приняли мужской род, перейдя от более раннего женского рода, и он описывает, как это продолжалось в ранний период урбанизации.
В древнегреческом обществе мы наблюдаем падение женщин в одной из худших форм. Опасаясь, что любой контакт с другими мужчинами может привести к половому акту, афинские мужчины не позволяли появляться на публике своим женам, а мужчинам, не входившим в семью, не разрешалось находиться с женщинами в доме. В Древнем Риме paterfamilias (глава семьи) был высшей властью, обладавшей властью над жизнью и смертью всех членов семьи, жены, потомков, а также рабов.
Следует отметить, что эта «моногамия» в действительности была только для женщин. И наряду с этой новой, ограничительной моралью в древних классовых обществах возникли различные формы женской (а в некоторых случаях и мужской) проституции. Афинское государство даже регулировало проституцию, открыв публичные дома.
До появления этих классовых обществ женщин почитали и превозносили как дающих жизнь. В греческих эпосах говорится о богинях и женщинах-воинах, возведенных в положение поклонения и уважения. Роберт Грейвс в своей книге «Греческие мифы» (1955 г.) выразил мнение, что Греция бронзового века перешла от «матриархального» общества – мы бы сказали, матрилинейного – к патриархальному. Он ссылается на историю о том, как Зевс проглотил Метиду, богиню мудрости, после чего «ахейцы подавили ее культ и присвоили всю мудрость Зевсу как своему патриархальному богу».[28]
Такое понижение женщины на небесах явно было отражением ее понижения на земле. Уильям Дж. Девер в своей книге «Была ли у Бога жена?» утверждает, что аналогичный процесс имел место в мифологии древних евреев, которые в ранний период считали, что у Яхве (их бога) была жена, считавшаяся царицей Небес.[29]
Морган и Энгельс о будущем семьи
То, что Морган сказал о прошлом развитии семьи, бросило вызов традиционным взглядам, но сказанное им о будущем семьи, привело буржуазии в еще большее замешательство:
«Когда признается тот факт, что семья прошла через четыре последовательных формы и находится теперь в пятой, то сразу возникает вопрос, может ли эта форма быть постоянной в будущем. Единственный ответ, который можно дать, заключается в том, что она должна продвигаться по мере развития общества и меняться по мере изменения общества, как это происходило в прошлом»[30].
«Таким образом, то, что мы можем теперь предположить о формах отношений между полами после предстоящего уничтожения капиталистического производства, носит по преимуществу негативный характер, ограничивается в большинстве случаев тем, что будет устранено. Но что придет на смену? Это определится, когда вырастет новое поколение: поколение мужчин, которым никогда в жизни не придется покупать женщину за деньги или за другие социальные средства власти, и поколение женщин, которым никогда не придется ни отдаваться мужчине из каких-либо других побуждений, кроме подлинной любви, ни отказываться от близости с любимым мужчиной из боязни экономических последствий. Когда эти люди появятся, они отбросят ко всем чертям то, что согласно нынешним представлениям им полагается делать; они будут знать сами, как им поступать, и сами выработают соответственно этому свое общественное мнение о поступках каждого в отдельности, - и точка».[31]
Энгельса часто называют человеком викторианской эпохи, но в этих нескольких предложениях мы видим, что он на самом деле сильно опередил свое время в вопросах семьи и того, как люди будут взаимодействовать друг с другом в сексуальном плане в будущем.
После того как Энгельс написал свой классический труд, ряды Второго Интернационала, а затем и Коммунистического Интернационала, были воспитаны на основе идей, которые он разработал по этому вопросу. Когда большевики пришли к власти в 1917 году, они начали воплощать в жизнь эти идеи, что можно увидеть в различных законах и реформах, принятых в отношении брака, прав женщин, ухода за детьми и т.д.
Наряду с политическими реформами, Ленин и Троцкий подчеркивали необходимость подлинного социального и политического равенства путем освобождения женщин от бремени работы по дому, ухода за детьми и т.д., которое по сей день непропорционально ложится на женщин.
Изоляция революции в одной отсталой стране означала, что многие из этих прогрессивных реформ могли быть реализованы лишь частично, поскольку Советский Союз не имел достаточных материальных ресурсов для их поддержания. Тем не менее, их смелые реформы дали нам представление о том, чего может достичь подлинное социалистическое общество. И именно по этой причине не только большевики, но и сам Морган не могли быть прощены правящим классом.
Буржуазная реакция против Энгельса и Моргана
Здесь стоит отметить совершенно разное отношение к Дарвину и Моргану. Дарвин также не до конца понимал, как происходила эволюция, и это было связано с тем, что еще не были сделаны некоторые научные открытия, такие как генетика. Это не умаляет его исторической роли, которая значительно продвинула наше понимание того, как развивалась жизнь.
К Моргану отнеслись по-другому. Буржуазия может жить с идеей биологической эволюции. Они даже пытаются извратить его, чтобы использовать для оправдания самого капиталистического общества. Но они не могут жить с идеей, которая неизбежно приводит к выводам о том, что капитализм сам по себе является всего лишь фазой, которой суждено прийти к концу.
Хотя Морган не был врагом капитализма, его открытия в руках Энгельса указывали в одном направлении: подобно тому, как общество менялось в прошлом в соответствии с развитием производительных сил, так и дальнейшее развитие этих сил готовило условия для упадка самого капитализма, а вместе с ним и семьи, какой она была известна на протяжении тысячелетий при различных формах классового общества. Поэтому идеи Моргана необходимо было подорвать и дискредитировать, поскольку подорвать его мировоззрение означало также подорвать взгляды Энгельса и других марксистов, которые считались пропагандистами опасных идей, угрожавших стабильности буржуазного общества.
Конечно, необходимо быть объективным в отношении Моргана и антропологии его периода. Например, он не понимал уровня развития, которого достигли более развитые индейские культуры, такие как культура ацтеков. Он считал, что они находятся на том же уровне, что и ирокезы. Даже когда один из учеников указал ему на его ошибку, он упорствовал в этой точке зрения.
Тем не менее, остается очевидным, что Морган явно отошел от узкого мировоззрения своих предшественников – и даже современников – и бессознательно применил метод исторического материализма к пониманию раннего человеческого развития. Он внес большой вклад в наше понимание развития человеческого общества, и это следует признать.
Однако мы должны понять, что те, кто нападает на Моргана или Энгельса, делают это не с точки зрения углубления нашего понимания на основе более современных исследований – к чему был бы открыт сам Энгельс. Нет, они нападают и пытаются дискредитировать его научный метод, метод диалектического материализма, как часть более широкой и общей атаки на марксизм.
Вплоть до середины XIX века — периода подъема капитализма — раннебуржуазные экономисты, историки, палеонтологи и антропологи все еще искренне стремились раскрыть механизмы, определявшие развитие общества. Адам Смит, например, боролся с механизмами, определяющими функционирование капитализма. Но для этого от Маркса потребовалось сделать все логические выводы.
Однако на рубеже 20-го века, когда капитализм достиг своих пределов, начал стагнировать и входить в кризис, класс капиталистов перестал играть какую-либо действительно прогрессивную роль, и это повлияло также на их подход к таким исследованиям.
Класс буржуазии теперь стал крайне реакционным и искал идеи, чтобы оправдать свое дальнейшее существование. Причина совершенно ясна: их богатство и привилегии зависят от продолжения нынешней системы, и поэтому они стремятся показать, что она никогда не закончится.
Знаменитый антрополог Бронислав Малиновский был важной фигурой в этом буржуазном нападении. «[От]дельная семья существовала всегда, и […] она неизменно основывается на браке в одиночных парах»[32], заявил он в 1931 году.
Малиновский реагировал на идею о том, что семья со временем развивалась, проходя разные формы. Его позиция заключалась в том, что исторический анализ более ранних форм семьи лишен доказательств и что она всегда была, есть и всегда будет нуклеарной. Как цитировалось выше, он считал, что «индивидуальная семья» (с мужчиной во главе) является «стержневым элементом нашего общества», и покончить с ней было бы «социальной катастрофой».
Здесь мы видим, как много антропологов, пытавшихся понять более ранние общества, видели их через призму общества, в котором они родились. В науке может существовать такое понятие, как социальные предрассудки. Наука не является нейтральным «форумом» для идей; это поле битвы, отражающее все давление классового общества.
Антропология, изучающая человеческое общество, является одной из наук, наиболее склонных к таким социальным предрассудкам. Религиозные верования, традиции, мораль и классовые предрассудки — все это может сыграть роль в том, что антропологи не видят того, что на самом деле находится перед ними, особенно когда дело касается сексуальных норм, а также вопроса о собственности.
Таким образом, с начала XX века в антропологии наблюдалась растущая реакция против идей Моргана. Марвин Харрис в своей книге «Расцвет антропологической теории» (1968) объясняет, что современная антропология вступила в 20-й век с задачей «разоблачить схему Моргана и уничтожить метод, на котором она была основана».[33]
Каким способом они собирались уничтожить? Харрис объясняет, что: «Антропологи XIX века считали, что социокультурные явления управляются научно устанавливаемыми закономерными принципами». Однако в XX веке «широко распространилось мнение, что антропология никогда не сможет обнаружить происхождение институтов или объяснить корни».[34]
Это был отказ от научно-материалистического подхода к антропологическим исследованиям и поворот к ненаучным и идеалистическим методам. Это привело к ситуации, когда:
«На основе частичных, неправильных или неправильно истолкованных этнографических данных возник взгляд на культуру, который преувеличивал все донкихотские, иррациональные и непостижимые составляющие человеческой жизни. Наслаждаясь разнообразием моделей, антропологи искали расходящиеся и несравнимые события. Они подчеркивали внутренний, субъективный смысл опыта, исключая объективные эффекты и отношения. Они отрицали исторический детерминизм вообще и, прежде всего, отрицали детерминизм материальных условий жизни»[35].
Этот идеалистический подход отверг материалистический, эволюционный метод, а вместе с ним и идею о возможности выработки глобального и долгосрочного исторического взгляда на развитие общества; он отвергал идею о том, что законы развития общества могут быть раскрыты, и вместо этого настаивал на том, что каждую культуру следует рассматривать изолированно как уникальную и не имеющую определенную последовательность развития. Франц Боас (1858-1942) был пионером этого направления со своей теорией «исторического партикуляризма».
По сути, это было предвосхищением постмодернистского мышления, которое видело, как ряд разочарованных левых и даже «марксистов» отошли от научного, материалистического мировоззрения в сторону отрицания не только существования законов и закономерностей развития, но и самого развития как такового.
Были антропологи, которые боролись с этой тенденцией, такие как Лесли А. Уайт и Марвин Харрис, которые по-своему сопротивлялись дрейфу к идеализму и придерживались материалистического подхода. Но, как прокомментировал Харрис в 1999 году в своей книге «Теории культуры во времена постмодерна»: «Я должен признаться, что поворот, который сделала теория – от научно-ориентированных процессуальных подходов к постмодернизму, основанному на принципе «годится что угодно» – оказался гораздо более влиятельным, чем я думал было бы возможным, глядя в будущее с конца 1960-х годов». [36] Этот поворот ни в коем случае не был случайным.
При боасианском и более позднем постмодернистском подходах все, что у нас остается, — это масса отдельных тематических исследований, изолированных фактов, не связанных друг с другом, без каких-либо попыток установить причинно-следственную связь, с окончательным выводом о том, что реальность непознаваема.
Одно из критических замечаний, высказанных школой Боаса в адрес Моргана и всех социальных эволюционистов того периода, заключалась в том, что они придерживались строгого понимания того, как развивались человеческие культуры, навязывая модель, в которую нужно было втиснуть все местные культуры.
Это правда, что не все человеческие общества развивались одинаково, следуя на каждой стадии развития своего рода предопределенному плану. Можем ли мы отрицать, что в разных географических и климатических условиях были разные темпы и направления развития? Это было бы абсурдно и ненаучно. Например, было показано, что существовали случаи, когда культуры, приступившие к ранним формам земледелия, впоследствии возвращались к охоте. Почему это было? Потому что в данных условиях сельское хозяйство оказалось менее продуктивным, либо климатические изменения вынудили эти человеческие группы переселиться. Для этого возврата, как можно предположить, к менее развитой форме существования была конкретная, материальная причина.
Если мы применим это к семье, то увидим, что, несмотря на освоение земледелия и одомашнивания животных, некоторые неолитические памятники предполагают равенство между полами даже в течение очень длительных периодов времени. А еще мы можем встретить общества охотников-собирателей, где угнетение женщин возникло под влиянием более поздних форм общества, где имелся контакт с земледельцами – яркий пример закона комбинированного и неравномерного развития.
Это, однако, не опровергает существования четких законов социальной эволюции и ее стадий. Дело в том, что общий процесс действительно имел тенденцию идти в одном направлении и по вполне понятным материальным причинам. Ни в одном классовом обществе никогда не было такого уровня равенства, который наблюдался в широком спектре обществ охотников-собирателей в прошлом и настоящем.
Объективный взгляд на развитие общества, наблюдение за данными фактами показывает, что, да, социальная эволюция шла несколько разными путями, в зависимости от местных условий. Но одно дело признать это, и совсем другое — сделать из этого вывод об отсутствии различимых законов общественного развития.
Боас ни в коем случае не был единственным антропологом, придерживавшимся такой точки зрения. Другие после него придерживались такого же идеалистического подхода. Что мы можем сказать, так это то, что их метод, независимо от намерений, полностью соответствует сегодняшним потребностям класса капиталистов. Вместо того чтобы использовать откровенно реакционный язык Малиновского, они могут прикрыться философией, которая выставляет себя прогрессивной, хотя на самом деле она глубоко реакционна.
Потребность в понимании теории
В заключение мы можем задать вопрос: «Почему все это имеет значение?» Почему мы защищаем основные идеи социальной эволюции, разработанные Морганом и Энгельсом, а вместе с ними и идею эволюции семьи? Ответ на этот вопрос заключается в том, что в борьбе за отмену угнетения необходимо понимание теории.
Эта дискуссия представляет не просто академический интерес. Конфликт между материализмом и идеализмом во всех областях жизни есть конфликт между прогрессом и реакцией. На самом деле это часть классовой борьбы.
Если мы примем антиматериалистический и идеалистический взгляд, который стал доминировать в антропологии в 20-м веке – и продолжает это делать сегодня – у нас не останется реального понимания того, как и почему изменилось общество, как и почему изменилась семья и, следовательно, как и почему оно может снова измениться в будущем. У нас остается идея, что именно разум людей определил изменения, а не изменившиеся условия определили изменения в мышлении.
Отход от материалистического и эволюционного мировоззрения в антропологии был шагом назад, поскольку он не оставлял места для подлинного научного понимания того, как человеческое общество развивалось от своих ранних стадий через различные формы вплоть до современного индустриального общества.
Это оставляет нам мысль о том, что нет смысла бороться за радикальное изменение устройства общества. Вместо этого мы должны работать над людьми, составляющими общество. Это не оставляет нам конкретного способа изменить материальные условия. Это означает, что в случае борьбы за права женщин – и других угнетенных слоев общества – классовая борьба не играет никакой роли. Все становится битвой за слова, за смыслы. На этой дороге движение оказывается в тупике.
Требуется возврат к идее о том, что существует направление развития общества, что различные этапы развития привели нас туда, где мы находимся сегодня, и что нынешний этап, этап капиталистического общества, лишь подготовил почва для более высокой стадии, стадии социализма, за которую необходимо бороться.
Будущее семьи
Тем, кто отрицает, что семья развивалась через несколько различных форм, мы можем указать на тот факт, что, несмотря на искренние желания таких фигур, как Малиновский, совершенно очевидно, что семья претерпела большие изменения даже за относительно короткий период, который отделяет нас от времен Моргана и Энгельса.
Мы были свидетелями этого на памяти живущих. Почти 50 процентов всех браков в Соединенных Штатах сегодня заканчиваются разводом или раздельным проживанием детей, в то время как в Великобритании этот показатель составляет около 42 процентов. Недавние оценки также показывают, что около 40 процентов рождений в Соединенных Штатах происходят вне брака.[37]
Во многих странах мира браки становятся менее распространенными, люди вступают в брак позже, происходит «разъединение» родительских обязанностей и брака. Как сказано в одной статье: «За последние десятилетия институт брака изменился больше, чем за тысячи лет до этого».[38]
Эти изменения произошли благодаря нескольким факторам, наиболее важным из которых стал огромный приток женщин на рынок труда, дающий женщинам большую степень независимости.
Однако по-прежнему существует значительный гендерный разрыв в оплате труда. Несмотря на достигнутый прогресс, особенно с 1970-х годов, большинство женщин не являются полностью экономически независимыми из-за сохраняющегося неравенства, бедности и политики жесткой экономии. Но по-прежнему верно то, что женщины не так зависят от мужчин, как раньше – по крайней мере, в развитых индустриальных странах – и с этой возросшей финансовой независимостью женщины стали требовать большего равенства перед законом и в социальной сфере.
Поэтому мы могли бы задать следующий вопрос: если за последние 70 лет в семье произошли все описанные выше изменения, то почему за десятки тысяч лет не произошли еще большие изменения и почему в будущем она не может измениться в прогрессивном направлении?
При этом ясно, что при капитализме угнетение женщин не исчезнет мирно. Помимо материальных барьеров, с которыми сталкиваются женщины, тысячи лет классового общества, культуры и идеологии женоненавистничества до сих пор в той или иной степени определяют мировоззрение миллиардов людей сегодня. Предрассудки и классовая мораль накапливались друг на друге и все еще остаются сильными при капитализме.
Часто ошибочно утверждают, что капитализм является корнем угнетения женщин. Это чрезвычайно упрощает проблему. Как мы видели, господство мужчин над женщинами возникло тысячи лет назад, когда возникли первые формы классового общества. Однако верно то, что женоненавистническая культура продолжает процветать при капитализме и активно используется правящим классом, когда его положение находится под угрозой, как мы видим сегодня.
Все, что может быть использовано для разобщения рабочего класса, полезно капиталистам. Расизм, гомофобия, трансфобия, религиозные и этнические разногласия — все они рассматриваются как полезные инструменты для противопоставления одной группы работников другой. Это весомая причина, по которой нуклеарная семья до сих пор представляется одним из «краеугольных камней цивилизации» и всегда будет существовать при капитализме.
Окончательное и истинное освобождение женщин будет достигнуто только тогда, когда классовое общество будет устранено раз и навсегда. Как выразились Маркс и Энгельс, «революция является движущей силой истории».[39] Наша задача сегодня — бороться за свержение нынешней репрессивной капиталистической системы, которая изжила свою историческую роль.
Как только все противоречия, вытекающие из нынешнего общества, будут устранены, и когда производительные силы освободятся от ограничений мотива прибыли и будут поставлены под контроль тех, кто производит богатство, рабочего класса, материальные условия радикально изменятся, и с достижением этих радикальных перемен именно будущие поколения будут решать, как они хотят относиться друг к другу. Отношения между людьми будут наконец свободны от материальных нужд и искаженной морали, навязанной классовым обществом.
Ссылки и литература:
[1] L H Morgan, Ancient Society, Bharati, 1947, стр 498
[2] M F A Montagu (ed.), Marriage, Past and Present – A Debate Between Robert Briffault and Bronislaw Malinowski, Extending Horizons, 1956, стр 76
[3] L H Morgan, Ancient Society, Bharati, 1947, стр 19
[4] F Engels, The Origin of the Family, Private Property and the State, Wellred Books, 2020, стр xxvii
[5] L Krader (ed.), The Ethnological Notebooks of Karl Marx, Van Gorcum & Comp. B.V., 1974
[6] E Trinkaus, “An abundance of developmental anomalies and abnormalities in Pleistocene people” in PNAS, Vol. 115, No. 47, 2018
[7] “Prehistoric humans are likely to have formed mating networks to avoid inbreeding”, University of Cambridge, 5 October 2017
[8] F Engels, The Origin of the Family, Private Property and the State, Wellred Books, 2020, стр 16
[9] L H Morgan, Ancient Society, Bharati, 1947, стр 28
[11] F Engels, The Origin of the Family, Private Property and the State, Wellred Books, 2020, стр 78
[12] C Renfrew, Prehistory – The making of the Human Mind, Modern Library, 2007, стр 135
[13] L H Morgan, Ancient Society, Bharati, 1947, стр 66, 69
[14] L A White, The Evolution of Culture, The Development of Civilization to the Fall of Rome, McGraw-Hill, 1959, стр 256
[15] See H Devlin, “Early men and women were equal, say scientists”, The Guardian, 14 May 2015
[16] K Opie, C Power, “Grandmothering and Female Coalitions: A Basis for Matrilineal Priority?” in Early Human Kinship, From Sex to Social Reproduction, Wiley, 2008, стр 168-186
[17] C W Hansen et al., “Modern Gender Roles and Agricultural History: The Neolithic Inheritance” in Journal of Economic Growth, Vol. 20, 2015, стр 7-8
[18] K Opie, C Power, “Grandmothering and Female Coalitions: A Basis for Matrilineal Priority?” in Early Human Kinship, From Sex to Social Reproduction, Wiley, 2008, стр 185
[19] S L Kuhn, M C Stiner, “What’s a Mother To Do? The Division of Labor among Neandertals and Modern Humans in Eurasia” in Current Anthropology, Vol. 46, No. 6, 2006, стр 995
[20] C W Hansen et al., “Modern Gender Roles and Agricultural History: The Neolithic Inheritance” in Journal of Economic Growth, Vol. 20, 2015, стр 9
[23] G Destro-Bisol et al., “Variation of Female and Male Lineages in Sub-Saharan Populations: the Importance of Sociocultural Factors” in Molecular Biology and Evolution, Vol. 21, No. 9, 2004, стр 1673
[24] L H Morgan, Ancient Society, Bharati, 1947, стр 74
[28] R Graves, The Greek Myths, Penguin Books, 1972, стр 20
[29] William G. Dever’s Did God have a Wife?, 2005
[30] L H Morgan, Ancient Society, Bharati, 1947, стр 449
[31] F Engels, The Origin of the Family, Private Property and the State, Wellred Books, 2020, стр 63
[32] M F A Montagu (ed.), Marriage, Past and Present – A Debate Between Robert Briffault and Bronislaw Malinowski, Extending Horizons, 1956, стр 41
[33] M Harris, The Rise of Anthropological Theory, Thomas Y Cromwell, 1968, стр 249
[36] M Harris, Theories of Culture in Postmodern Times, Altamira, 1999, стр 13
[37] E Wildsmith et al., “Dramatic increase in the proportion of births outside of marriage in the United States from 1990 to 2016”, Child Trends, 8 August 2018
[38] E Ortiz-Ospina, M Roser, “Marriages and Divorces”, Our World in Data, 2020
[39] K Marx, F Engels, The German Ideology, Prometheus Books, 1998, стр 61