Демагоги и диктаторы: что такое бонапартизм?

Определение сути правящих режимов отнюдь не является праздным занятием для академиков и интеллектуалов. В зависимости от сделанного нами анализа, касающегося не только режимов, но и окружающего их состояния классовой борьбы, зависит наша программа и тактика, которые мы предложим массам в качестве руководства к действию.

Углубляющийся кризис капитализма вызывает огромную политическую нестабильность во всем мире. В связи с этим рост числа «авторитарных» и «популистских» правительств вызвал множество дискуссий о росте популярности политиков «сильной руки». Но что именно это означает? В этой статье Бен Глинецки рассматривает природу капиталистического государства и концепцию «бонапартизма», разработанную Марксом, чтобы ответить на этот вопрос и дать представление о влиянии классовой борьбы на современную политику.

Помимо этого, данный материал является ответом апологетам тактического союза левых с либеральным лидерами и того, почему он играет исключительно негативную роль для коммунистического движения сегодня. Среди российских левых и тех представителей движения, кто эмигрировал, также часто звучат идеи о необходимости подобного союза. Во многом эта статья объясняет, к чему подобные союзы приводят, и почему категорически нельзя заключать их в текущих условиях.

Сегодня буржуазные комментаторы часто обсуждают возвышение так называемых «лидеров сильной руки». Говорят, что в последние годы «демократический спад» порождает все более авторитарных лидеров, которые угрожают ценностям либеральной демократии. Это вызывает серьезное беспокойство у «ответственного» крыла правящего класса.

В прошлом году Гидеон Рахман, главный обозреватель по международным вопросам британской газеты Financial Times, опубликовал книгу «Эпоха лидеров сильной руки: Как культ лидера угрожает демократии во всем мире», в которой бьет тревогу по поводу растущей угрозы либеральной демократии.

В своей книге Рахман объединяет длинный список лидеров в категорию «сильных лидеров», включая: Владимира Путина, Реджепа Тайипа Эрдогана, Си Цзиньпиня, Нарендра Моди, Виктора Орбана, Бориса Джонсона, Дональда Трампа, Мохаммеда бин Салман Аль Сауда, Биньямина Нетаньяху, Жаира Болсонару, Андреса Мануэля Лопеса Обрадора и Абия Ахмеда.

Анализ Рахмана сосредоточен на перечислении того, что его список авторитарных лидеров имеет поверхностные общие черты: национализм, неприязнь к «глобальным элитам», культ личности, использование социальных сетей, склонность к коррупции и т. д. Чего он избегает, так это объяснения фундаментальных процессов, которые приводят к возникновению этих режимов.

Рахман говорит, что режим Путина в России, например, основан на коррупции и национализме. Но это ничего не объясняет. Коррупция и национализм присутствуют, в большей или меньшей степени, при  каждом капиталистическом режиме во все времена. Почему и как коррупция и национализм в России породили режим Путина в конкретный момент истории, остается без ответа.

Вместо этого Рахман дает поверхностные описания отдельных – «лидеров сильной руки», которые сводят политику к продукту характеристик и прихотей отдельных людей. Это не только затушевывает важные различия между режимами, такими как путинский, и так называемыми «популистскими» правительствами, такими как правительство Дональда Трампа; это также делает нас совершенно неспособными сделать какие-либо выводы на будущее, таким образом примеры Рахмана приводят к совершению ошибок

Чего не хватает Рахману, так это анализа классовой борьбы в каждом обществе и в глобальном масштабе. Любая попытка понять государство и его политический характер без оценки темпа и состояния классовой борьбы в конкретный момент, будет поверхностной.

Карл Маркс, напротив, изучал историю и развитие классовой борьбы, ее траекторию и политические формы, которые она порождает.

«История всех до сих пор существовавших обществ, – пишут Маркс и Энгельс в «Коммунистическом манифесте», – была историей борьбы классов»[1] Политические режимы, которые будут определять историю переживаемой нами эпохи, не являются продуктами работы искушенных в СМИ политтехнологов, президентов, подкупивших нужных людей. Они могут быть поняты только как продукт определенного этапа классовой борьбы.

В своей книге под названием «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» Маркс проанализировал приход к власти другого «человека сильной руки», Наполеона III, и сделанные им теоретические выводы остаются незаменимым инструментом для понимания природы государства и перспектив так называемых «сильных людей» сегодня.

Марксистская теория государства

Прежде чем понять политический характер того или иного режима, будь то либеральная демократия или диктаторский режим, необходимо понять роль государства в обществе.

Государство – это инструмент классового господства. Оно принадлежит и управляется правящим классом в любом конкретном обществе. Современные государства, например, тысячей нитей связаны с капиталистическими интересами.

Существует пресловутая «вращающаяся дверь» между бизнесом и правительством, благодаря которой министры и государственные служащие легко проскальзывают между государственными механизмами и компаниями, которые они должны регулировать. Лоббисты крупного бизнеса имеют прямой доступ к министрам в любое время, используют различные формы «убеждения», включая взятки и угрозы, чтобы формировать политику правительства в соответствии с интересами буржуазии. Суды, тюрьмы, полиция и армия используются для защиты прав частной собственности богачей, в то время как права бедных на жилье и еду либо игнорируются, либо отвоевываются в ходе классовой борьбы.

Министры в правительстве, высшие государственные служащие, судьи, генералы, начальники полиции и другие государственные чиновники, как правило, являются выходцами из узкого слоя общества, которые воспитываются и получают образование в соответствии с мировоззрением капиталистического класса. В Великобритании 65% высших государственных служащих посещали элитные и эксклюзивные частные школы, как и 65% старших судей, 70% генералов и 65% старших министров в правительстве.

Эти отношения между государством и правящим классом не являются уникальными для капитализма. Фактически, государство было инструментом классового правления с тех пор, как оно впервые появилось на исторической сцене, около 5 000 лет назад. С тех пор как общество разделилось на эксплуататорские и эксплуатируемые классы, появилось государство, регулирующее конфликт между ними, который в противном случае разорвал бы общество на части.

Как поясняет Энгельс:

«[Государство] есть признание, что это общество запуталось в неразрешимое противоречие с самим собой, раскололось на непримиримые противоположности, избавиться от которых оно бессильно. А чтобы эти противоположности, классы с противоречивыми экономическими интересами, не пожрали друг друга и общество в бесплодной борьбе, для этого стала необходимой сила, стоящая, по-видимому, над обществом, сила, которая бы умеряла столкновение, держала его в границах «порядка».[2]

Однако, не будучи нейтральным арбитром между враждующими классами, государство является инструментом в руках господствующего в обществе класса для сохранения своего господствующего положения и отношений собственности. Как поясняет Энгельс:

«Связующей силой цивилизованного общества служит государство, которое во все типичные периоды является государством исключительно господствующего класса и во всех случаях остается по существу машиной для подавления угнетенного, эксплуатируемого класса». [3]

Именно поэтому государственные власти имеют юридически санкционированную монополию на применение насилия через полицию, армию и тюрьмы. И именно поэтому Маркс и Энгельс писали, что «исполнительная власть современного государства - это всего лишь комитет по управлению общими делами всей буржуазии»[4].

Чтобы успешно сохранять право частной собственности в условиях классового конфликта и оправдать монополизацию насилия, государство должно казаться стоящим над обществом, в определенной степени отчужденным от него. Оно должно использовать величие и мистицизм, чтобы скрыть свою роль инструмента правящего класса.

Феодальные монархи Европы утверждали, что правят по божественному праву, избранные и ведомые Богом. Современные «демократии», напротив, прикрываются языком «права голоса», «прав человека» и «верховенством закона».

Эти «демократические» атрибуты играют полезную роль для капиталистов. Во-первых, они позволяют капиталистическому классу в целом контролировать основные механизмы государства через своих наемных представителей в парламенте, средствах массовой информации, судебной системе, огромной государственной бюрократии и вооруженных силах.

Недолговечность правительства под руководством лидера Консервативной партии Лиз Трасс в 2022 в Великобритании наглядно это продемонстрировала. Реакция рынка на политику Трасс, а также жесткие заявления капиталистических институтов, таких как МВФ, вынудили ее покинуть свой пост спустя 44 дня. Достаточно спросить, могла ли Лиз Трасс в ответ посадить в тюрьму своих критиков из правящего класса, чтобы осознать реальные отношения между капиталистами и их государственными деятелями.

Но помимо этого, буржуазная «демократия» также дает иллюзию выбора избирателям, которые могут голосовать за отдельных людей и политические партии, приходящие и уходящие из власти, не представляя угрозы для капиталистической системы. Это укрепляет миф о том, что государство нейтрально и стоит над противоборствующими классами в обществе.

Вот почему при прочих равных условиях наиболее эффективным типом государства при капитализме является демократическая республика.

Как поясняет Ленин:

«Демократическая республика есть наилучшая возможная политическая оболочка капитализма и потому капитал, овладев этой наилучшей оболочкой, обосновывает свою власть настолько надежно, настолько верно, что никакая смена ни лиц, ни учреждений, ни партий в буржуазно-демократической республике не колеблет этой власти». [5]

Монополизация насилия и отчуждение государства от общества являются решающими факторами его эффективности как оружия правящего класса. Но при определенных условиях эти вещи могут обрести самостоятельную жизнь. Энгельс объясняет:

«Однако встречаются исключительные периоды, когда враждующие классы равны по силе, и государственная власть, как мнимый посредник, приобретает на какой-то момент определенную независимость по отношению к обоим».[6]

Буржуазия призвала массы к борьбе в 1789 году, но, свергнув монархию, не смогла затем решительно установить свой контроль над ситуацией / Изображение: общественное достояние

Подобно нерадивому изобретателю, правящий класс может обнаружить, что он создал силы, которые уже не в состоянии контролировать.

Например, в 2000 году Владимир Путин стал президентом России и сразу же посадил в тюрьму и отправил в ссылку Владимира Гусинского, медиамагната, владельца банка и недвижимости, чьи СМИ критиковали президента.

Затем Путин начал преследовать Михаила Ходорковского, нефтяного магната, самого богатого человека в России и политического противника. В 2003 году Ходорковский был брошен в тюрьму, а его состояние и активы конфискованы.

Вместо того чтобы быть слугой правящего класса России, Путин предстает его хозяином. Этот феномен, когда государственный аппарат возвышается над остальным обществом с «великим лидером» во главе, Маркс назвал «бонапартизмом».

Бонапартизм

Это не первый случай, когда государство, предполагаемый слуга правящего класса, ополчилось на своих бывших хозяев. Родоначальником этого явления был сам Наполеон Бонапарт.

Наполеон пришел к власти в результате Французской революции. Точнее, он пришел к власти во время ее усиления. Начиная с 1789 года, союз буржуазии, полупролетарских масс Парижа и французского крестьянства покончил с монархией, наделил крестьян землей и начал войну с феодальной Европой, расчистив дорогу для развития капитализма.

Революционный Комитет общественной безопасности развязал якобинский террор против контрреволюционных сил, пытавшихся восстановить монархию. Однако, воодушевленные успехом, парижские массы пошли дальше. Они взяли на вооружение лозунг «Свобода, равенство, братство». Они начали принимать меры против частной собственности.

Это была высшая точка революции, но от нее отшатнулись буржуазия и крестьянство. Более многочисленные, чем парижская «толпа», они начали раскачивать маятник в другую сторону. Сначала Робеспьер и Комитет общественной безопасности были свергнуты и заменены Директорией, которая развернула новый, «белый» террор против наиболее революционных элементов, требуя восстановления «порядка», под которым они подразумевали вновь установленный буржуазный порядок.

Буржуазия призвала массы к борьбе в 1789 году, но, свергнув монархию, не смогла затем решительно установить свой контроль над ситуацией. Борьба зашла в тупик, и грубая сила стала решающим фактором.

Оказавшись между роялистскими заговорами и восстаниями, такими как шуаны (Восста́ния шуа́нов – контрреволюционные восстания крестьян-роялистов против Первой республики. Прим. ред.) на Западе, и угрозой якобинского возрождения в Париже, буржуазия жаждала «стабильного правительства и прекращения анархии» раз и навсегда.

Наполеон, окрыленный военными успехами и пользующийся лояльностью армии, состоявшей в основном из крестьянства, был тем спасителем, которого многие искали. Аббат де Сьес, один из ведущих членов Директории; Жозеф Фуше, министр полиции, и Шарль-Морис де Талейран, министр иностранных дел, предложили Наполеону использовать армию для свержения собственного правительства 18 брюмера, на VIII году Республики (9 ноября 1799 года).

Оказавшись у власти, Бонапарт балансировал между зашедшими в тупик классами. Буржуазии он обещал порядок и прекращение беспорядков и революционных волнений. Солдатам и народным массам он обещал спасти революцию от монархических заговоров. При этом он возвышал себя и свой аппарат силы над всеми классами общества.

Несмотря на демагогию, которая часто была противоречивой и эклектичной, поскольку он пытался угодить всем, Наполеон защищал систему частной собственности, установленную буржуазной революцией.

У него не было выбора, поскольку его опорой было крестьянство, составлявшее ряды армии. Их не интересовали требования парижских полупролетариев, они хотели сохранить частную собственность на землю, полученную ими в результате революции и свержения монархии.

По мере роста экономики и укрепления своей власти Наполеон смог заставить массы молчать. Он на словах поддерживал революцию, но при этом ликвидировал созданный ею политический режим. Он сохранил лишь новую экономическую основу – капитализм, пришедший на смену феодализму.

Укрепив свое положение, он сделал ставку на грубую силу. Он создал сеть шпионов, вновь открыл монархические тюрьмы, подверг цензуре прессу, восстановил церковь, начал военные авантюры и грабежи за рубежом. Он правил мечом, а к 1804 году короновал себя императором. Все это было представлено как свершившийся факт, а затем проголосовано в качестве «плебисцита» (референдума), без свободы обсуждения и выдвижения альтернатив.

Все это не было фундаментальным изменением буржуазного характера послереволюционного режима. Он не отменил основные завоевания революции, такие как отмена феодальной собственности и перераспределение земли. Наполеон изменил лишь политический характер режима. Вместо демократии он превратился в диктатуру с огромным государственным аппаратом, оплачиваемым как буржуазией, так и народными массами.

Это архетипический бонапартизм, который Троцкий определил как «бюрократически-полицейская власть, которая стоит над обществом и держится относительным равновесием двух противоположных лагерей» [7], выдавая себя за «беспристрастного арбитра» нации.

В этом случае силовик правит голой силой, подчиняя всех своей исполнительной власти, не меняя при этом классового характера режима. Часто насилие применяется как против отдельных представителей правящего класса или его части, так и против масс, поскольку режим балансирует между классами.

Племянник Наполеона, Луи Бонапарт, почти в точности последовал примеру своего дяди, когда в 1851 году в результате военного переворота сверг Вторую французскую республику и в следующем году сделал себя императором.

В «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта» Маркс объяснил, как в борьбе подавляя массы после революции 1848 года буржуазия была вынуждена демонтировать все демократические органы государства, чтобы избежать их захвата «красными» из социал-демократической партии. В то же время буржуазия наделяла все большей властью исполнительную власть во главе с президентом Бонапартом, который, по выражению Маркса, «возвысился на плечах пьяной солдатни, которую он купил виски и сосисками»[8].

Эти пьяные солдаты убили сотни рабочих, протестовавших против переворота Луи Бонапарта, и арестовали десятки тысяч, а в прессе была введена жесткая цензура.

Насилие и репрессии были направлены не только против рабочих, как объяснял Маркс:

«Пьяные толпы солдат расстреливают стоящих на своих балконах буржуа — фанатиков порядка, оскверняют их семейную святыню, бомбардируют для забавы их дома — во имя собственности, семьи, религии и порядка».

Насилие над отдельными представителями буржуазии и грабежи, совершаемые людьми Бонапарта, никогда не угрожали фундаментальной буржуазной природе общества. Отношения частной собственности всегда сохранялись. Отдельные представители буржуазного класса не всегда были защищены от последствий правления мечом, но буржуазия в целом с радостью терпела бесчинства Луи Бонапарта, если он обеспечивал «порядок» и прекращение периода революционных потрясений после 1848 года. [9]

Путинская Россия

Ни режим Наполеона, ни режим его племянника не являются образцом для подражания. Когда марксисты называют режимы «бонапартистскими», речь идет об аналогии с наполеоновским режимом.

Есть определенные параллели, например, между Наполеоном Бонапартом и Владимиром Путиным, хотя они сходятся и далеко не во всем.

Реставрация капитализма в России в начале 1990-х годов стала огромным ударом по российским массам. Она спровоцировала разгул криминала со стороны нарождающейся российской буржуазии. Государственные активы были распроданы, а коррупция проникла во все слои общества.

При президенте Борисе Ельцине вырождение класса капиталистов и бедствия трудящихся были настолько велики, что существовала реальная опасность всплеска массового недовольства, как это уже неоднократно происходило. В ответ «демократический» ельцинский режим предпринимал все более репрессивные меры, например расстрел в 1993 году здания Дома советов, в котором находились депутаты и защитники.

Либеральные комментаторы обычно считают такие методы довольно «авторитарными», но интересно, что в то время в буржуазной прессе Ельцина превозносили как мужественного лидера и защитника демократии. Причина проста: репрессии, проводимые Ельциным, отнюдь не олицетворяли господство меча над всеми классами, а были просто мечом в руках капиталистической олигархии, пусть и в особо нестабильных условиях.

По мере развития кризиса не только Ельцин, но и весь правящий истеблишмент становился все более ненавистным в глазах масс. В 1996-1998 годах по стране прокатилась волна забастовок и захватов заводов, выражавших воинственное неприятие реставрации капитализма. Но огромный потенциал этого движения был растрачен так называемыми коммунистическими лидерами.

Неспособность рабочих свергнуть режим не положила конец кризису и нестабильности, охватившим российское общество. В таких отчаянных условиях начал нарушаться закон и порядок, а похищения и убийства богатых предпринимателей стали обычным делом. Это напугало недавно сформировавшийся класс капиталистических «олигархов», которые превратили себя в миллиардеров за счет разграбления государственной собственности.

Требовался «нейтральный человек», тот, кто защищал бы собственность олигархов, не будучи тесно связанным с американским империализмом и разгулом коррупции в государстве. Путин, бывший агент КГБ и непревзойденный бюрократ, стал таким человеком. Поначалу он не навязывал себя народу; его выбрало одно из крыльев олигархии и представило народу как разрыв с прошлым.

Путин пришел к власти в 1999 году, пообещав олигархам, что будет защищать их богатства, если они будут его поддерживать. В то же время он наносил публичные удары по некоторым российским капиталистам, обвиняя их в коррупции, и при этом позиционировал себя как «друга народа».

Он балансировал между враждующими классами, раздавая обещания и демагогические призывы тем и другим, одновременно укрепляя государственный аппарат и органы безопасности, чтобы поднять его над обществом и диктовать всем классам одинаковые правила.

Классовая борьба достигла определенного равновесия, вызванного взаимным истощением противоборствующих классов. Буржуазия была слаба и неспособна к прямому правлению, в то время как массы были не способны захватить власть. Эта ситуация сложилась не так, как в наполеоновской Франции, и не по тем же причинам, но конечный результат – тупик между классами – был тот же.

Такая ситуация не может длиться вечно. В конце концов, выход из кризиса должен быть найден, и если он не может быть найден через политическое правление того или иного класса, он будет найден «особыми отрядами вооруженных людей», которые составляют государство, с «сильным лидером» во главе.

Вскоре после избрания Путина в 2000 году в российской газете «Коммерсантъ» был опубликован документ с утечкой информации, который представлял собой план укрепления российского государственного аппарата с целью облегчить правление Путина.

В документе, названном «Редакция номер шесть», излагались планы по расширению роли Федеральной службы безопасности (ФСБ), ограничению независимости СМИ и манипулированию результатами выборов с помощью государственной слежки и оперативников под прикрытием.

Это задало тон путинской России на протяжении последних двух десятилетий. Его политических оппонентов арестовывали и даже убивали. Он фальсифицировал выборы и грубо нарушал российскую конституцию.

При Путине государственный аппарат значительно укрепился по мере того, как он укреплял свою власть. Государство защищает российский капиталистический класс, но в то же время не находится под его контролем. Именно это делает путинский режим бонапартистским.

Трамп, Джонсон и Болсонару

Но если мы возьмем некоторые другие режимы, перечисленные Рахманом, и спросим, можно ли провести аналогию с наполеоновским режимом, то обнаружим, что нет.

Дональд Трамп, Борис Джонсон и Жаир Болсонару пришли к власти не благодаря длительному тупику в классовой борьбе. США, Британия и Бразилия не пережили таких потрясений в классовой борьбе, как Французская революция 1789 года или реставрация капитализма в России в начале 1990-х годов.

Фактически, на момент выборов во всех трех странах рабочий класс только вставал на ноги, разминал мускулы и готовился к борьбе.

В США, например, движение Black Lives Matter (BLM), вспыхнувшее после убийства Джорджа Флойда полицейским из Миннеаполиса, стало одним из крупнейших массовых движений в истории США, и произошло оно во время президентства Трампа.

С 26 мая по 22 августа 2020 года по всей стране прошло более 7 750 демонстраций, связанных с BLM, в более чем 2 240 местах. Сила движения заставила городской совет Миннеаполиса проголосовать за полное расформирование собственного полицейского департамента.

Аналогичным образом, в Бразилии 14 июня 2019 года миллионы рабочих вышли на забастовку против нападок правительства Болсонару на пенсионную систему и образование. Демонстрации прошли в 380 городах по всей стране. Попытки Болсонару созвать контрдемонстрации собрали не более 20 000 человек в крупных городах.

Классовая борьба в этих странах далека от тупика, она только начала разгораться. Поэтому рисовать Трампа, Джонсона или Болсонару той же кистью, что и Путина, значит сильно ошибаться в оценке стадии, через которую проходит классовая борьба в каждой из этих стран.

Действительно, как личности Трамп, Джонсон и Болсонару были в определенной степени неподконтрольны своим правящим классам. Все трое выступали с демагогическими призывами к массам, одновременно являясь представителями правящего класса. В их риторике против истеблишмента были некоторые элементы балансирования между классами.

Но индивидуальные мотивы лидеров – лишь малая часть уравнения. Даже желания Трампа, Джонсона или Болсонару быть бонапартистскими лидерами недостаточно для того, чтобы стать таковыми. Это зависит от классовой расстановки сил в обществе и от того, какой этап проходит классовая борьба.

Во всех трех случаях государственный аппарат, и в частности вооруженные формирования, составляющие ядро государства, оставались под твердым контролем правящего класса, а не ненадежных дикарей в Белом доме, на Даунинг-стрит или во дворце Алворада.

В 2019 году Борис Джонсон приостановил работу парламента Великобритании. Он обошел демократическую конституционную процедуру, чтобы провести законодательство по Brexit, и это решение было отменено Верховным судом.

Аналогичным образом Болсонару набил свое правительство военными деятелями, включая действующих генералов и других военачальников. Он пригрозил, что военные проведут собственный подсчет голосов на президентских выборах 2022 года из-за предполагаемой предвзятости судебной системы и избирательных судов.

Тем временем Трамп преследовал неугодных ему журналистов, в том числе лишал их пропусков для прессы, и призывал к отмене конституции США. Как и Болсонару, он также обвиняется в попытках манипулировать результатами выборов.

Очевидно, что эти деятели не являются классическими буржуазными демократами. Болсонару относится к военной диктатуре Бразилии с розовой ностальгией, а Трамп открыто восхищается бонапартистским режимом Путина. Однако один человек не формирует режим.

Несмотря на свое презрение к буржуазным демократическим нормам, Джонсон, Трамп и Болсонару правили в их рамках. Ни один из их режимов нельзя охарактеризовать как правление мечом.

Когда Луи Бонапарт столкнулся с перспективой потерять пост президента Второй французской республики конституционным путем, он совершил военный переворот, заручившись лояльностью начальника штаба армии и большинства рядового состава. Болсонару и Трамп, столкнувшись с аналогичной проблемой, разбудили вооруженную толпу сторонников, которые затем попытались взять штурмом правительственные здания. Но в обоих случаях они были быстро и решительно подавлены вооруженными силами государства, которые оставались под твердым контролем правящего класса.

Слабость этих «попыток переворота» продемонстрировала, насколько слабо Трамп и Болсонару могли рассчитывать на поддержку сил организованного насилия, как бы им этого ни хотелось. В случае с конкретной авантюрой Трампа вряд ли он рассчитывал на то, что толпа его сторонников доберется до Капитолия. Не ожидали этого и сами «повстанцы», судя по тому, как они бесцельно слонялись по залам, грабя торговые автоматы и делая селфи.

Охарактеризовать режим как бонапартистский – значит признать его диктатурой, причем разной степени тяжести. Это явно не относится к режимам Трампа, Болсонару или Джонсона. Да и не было никакой возможности установить такой режим, когда они были у власти. Причина этого как раз в том, что Рахман не замечает или намеренно игнорирует: классовый баланс сил в этих странах.

Перспективы бонапартизма в наши дни

Гидеон Рахман утверждает, что мы вступили в «эпоху лидеров сильной руки», и рисует катастрофическую картину того, как одна за другой страны становятся жертвами бонапартистских лидеров, угрожающих навсегда покончить с либеральной демократией.

Эту идею повторяют многие комментаторы из так называемых левых. Но просто объявлять каждое правительство, которое нам не нравится, «авторитарным» или даже «фашистским» – крайне неточно и ошибочно. Кроме того, эта лень в анализе приводит к пессимизму, типичному для тех, кто не понимает роли и силы рабочего класса. Такой пессимизм и неряшливость ничего не дают для понимания различных режимов. А не понимая их, нет никаких шансов на их свержение.

На самом деле характер нынешней эпохи в мировом масштабе – это революция и контрреволюция, отмеченная бурной классовой борьбой.

Классовая борьба обостряется в связи с беспрецедентным кризисом, в котором оказалась капиталистическая система. Директор-распорядитель МВФ Кристалина Георгиева заявила в октябре 2022 года, что предыдущий период относительной стабильности, низких процентных ставок и низкой инфляции сменяется периодом, в котором «любая страна может быть сбита с курса все легче и чаще».

Она многозначительно добавила:

«Мы переживаем фундаментальный сдвиг в глобальной экономике: от мира относительной предсказуемости... к миру с большей хрупкостью – большей неопределенностью, более высокой экономической волатильностью, геополитическими конфронтациями, более частыми и разрушительными стихийными бедствиями»[10].

Глубина этого кризиса приводит к огромной нестабильности на всех уровнях общества. Либерально-демократические режимы вступают в кризис из-за поляризации, происходящей среди масс, и раскола внутри самого правящего класса. Именно эти явления, а не просто «авторитаризм», объясняют появление ненадежных и нестабильных правительств, таких как у Джонсона и Трампа. Они свидетельствуют не о неизбежном скатывании общества к бонапартистскому правлению, а об ослаблении правящего класса и его режима.

В то же время кризис провоцирует резкий всплеск классовой борьбы в одной стране за другой. И во многих странах мира рабочий класс непобедим и готов к борьбе.

Даже в странах с укоренившимися бонапартистскими режимами, как, например, в Иране, это не пришедшие только что диктаторы, руководящие покорным и побежденным рабочим классом. Скорее, в случае Ирана режим вытекает из поражения революции 1979 года, от которого рабочий класс явно оправился.

Массовое движение, вызванное в конце 2022 года убийством молодой женщины Махсы Амини сотрудниками полиции нравов, потрясло иранский режим до основания. И это лишь самый недавний толчок в череде потрясений, которые с 2018 года со все большей силой бьют по ногам реакционных бонапартистов, правящих страной.

В России популярность Путина настолько пошатнулась из-за экономического кризиса, продолжавшегося с 2015 года, что режим в конце концов перестал публиковать опросы общественного мнения. В этих условиях Путин усилил репрессивные меры и использовал войну на Украине, чтобы сплотить вокруг себя население. Это не симптомы стабильного режима, правящего измученным рабочим классом. Напротив, это признаки того, что основа режима подрывается растущей нестабильностью, что предвещает еще более острую классовую борьбу в недалеком будущем.

Концентрация власти Си Цзиньпином в Китае также выражает ту же самую нестабильность в фундаменте режима КПК, которая больше не уверена, что может править теми же методами, что и в прошлом.

В каждой стране главным препятствием на пути революции является не огромная сила «лидеров сильной руки», а слабое и трусливое руководство рабочего класса.

Везде правящий класс пытается усилить средства подавления перед лицом гнева масс. Это говорит о том, что все капиталистические государства, будь то диктатуры или демократии, должны защищать капиталистическую систему, и сегодня каждый режим на планете менее сдержан, чем в прошлом. Но, по крайней мере, в передовых капиталистических странах правящий класс крайне опасается любых шагов в направлении правления мечом, что спровоцирует мощную обратную реакцию среди рабочих масс. В любом случае это сделает революцию более вероятной, а не менее, и наиболее трезвомыслящие представители капиталистического класса это понимают.

Однако такая перспектива не должна вызывать у нас самоуспокоения. В условиях крайнего капиталистического кризиса, с одной стороны, и отсутствия революционного руководства рабочего класса, с другой, могут возникнуть самые разные явления. Если правящий класс не сможет стабилизировать свое правление из-за кризиса, а рабочие не смогут взять власть и разрешить кризис социалистическим путем, то возможно, что исполнительная власть начнет возвышаться над обществом бонапартистским образом.

Лев Троцкий проанализировал межвоенные режимы во Франции и Германии и охарактеризовал их таким образом. Он объяснил, что правительство Думерге во Франции, которое пришло к власти во главе правительства «Национального союза» в 1934 году и стало править вне контроля парламента, было бонапартистским. Как он выразился:

«Благодаря относительному равновесию лагеря наступающей контр-революции и лагеря обороняющейся революции, благодаря их временной взаимной нейтрализации, ось власти поднялась над массами и над их парламентским представительством»[11].

Но если наполеоновский режим был основан на взаимном истощении классов, то «относительное равновесие», лежащее в основе правительства Думерге, было основано на ожидании революции в период глубокого капиталистического кризиса. В действительности, бушующий шторм экономического, социального и политического кризиса, с которым столкнулся этот режим, захлестнул и потопил его в течение девяти месяцев, среди всеобщих забастовок и угрозы гражданской войны.

Возникновение стабильных режимов, как либерально-демократических, так и бонапартистских, не стоит на повестке дня. Напротив, повсюду царит нестабильность и кризис.

Мартин Вульф, главный экономический обозреватель британской газеты Financial Times, указывает на «рост числа стран, которые Polity IV называет «анократиями" - стран с непоследовательными, нестабильными и неэффективными правительствами», отмечая, что число «анократий» выросло «с 21 в 1984 году и 39 в 1989 году до 49 в 2016 году»[12].

Бонапартистские режимы возвышаются за счет балансирования между основными противоборствующими классами, когда в классовой борьбе достигается равновесие. Но любое равновесие в предстоящий период, скорее всего, будет крайне неустойчивым. В той мере, в какой буря и стресс классовой борьбы приведут к появлению режимов с бонапартистскими чертами, они, скорее всего, будут шаткими и недолговечными. Как выразился Троцкий:

«Бонапартизм не может достигнуть стабильности до тех пор, пока лагерь революции и лагерь контрреволюции не померяются силами в бою»[13].

Следует также подчеркнуть, что в 1930-е годы даже в таких мощных капиталистических странах, как Франция и Германия, имелась значительная масса крестьянства. Сегодня в большинстве стран мира классовый баланс сил гораздо сильнее склоняется в пользу рабочего класса.

В результате пролетаризации крестьянства и мелкой буржуазии во многих странах на планете никогда не было столько рабочих, как сегодня. Так, по данным Всемирного банка, 56 процентов населения Земли – 4,4 миллиарда человек – в настоящее время живут в городах, и подавляющее большинство из них – рабочие. Социальная база реакции и бонапартизма, на которую опирался, например, наполеоновский режим, сведена на нет.

В передовых капиталистических странах крестьянство полностью уничтожено. Это еще больше затрудняет установление даже относительно нестабильного бонапартистского режима, а значит, нас ждет длительный период революций и контрреволюций, в котором у рабочего класса будет несколько возможностей взять власть.

Как бороться с бонапартизмом

Тем не менее, желание бороться с любыми следами авторитарных тенденций – здоровый инстинкт многих рабочих и молодых людей. Вопрос, на который мы должны ответить, заключается в том, как рабочий класс может защитить и завоевать демократические права.

Есть некоторые так называемые «левые», которые ищут защиты в союзе с буржуазными либералами. Либералы, как, например, Гидеон Рахман, не любят правления меча, во всяком случае так они утверждают. Они предпочитают либерально-демократические институты как лучший способ защиты частной собственности и интересов буржуазии. Поэтому, заключают некоторые левые организации и комментаторы, мы должны сформировать как можно более широкий «единый фронт» против «авторитарных» или даже «фашистских» тенденций таких людей, как Трамп, Болсонару, Джонсон и т. д.

Но именно прямое правление либеральной буржуазии породило эти популистские правительства. Именно либералы проводят политику жесткой экономии и принимают антипрофсоюзные законы. Кроме того, история снова и снова показывает нам, что, когда дело доходит до драки, сталкиваясь с перспективой революционного свержения капитализма, буржуазные либералы будут использовать любую возможность для союза с потенциальным диктатором, который обещает сохранить капитализм, а не передать власть рабочим. Именно на этом основании, например, свободолюбивый журнал Economist поддержал установление злобной диктатуры Пиночете в Чили.

Маркс блестяще объясняет это в «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта». Он показывает, как буржуазные либералы перед лицом нарастающей волны борьбы рабочего класса постепенно передавали Луи Бонапарту все больше и больше власти во имя «восстановления порядка» в обществе.

Подводя итог этому процессу, он пишет:

«Так промышленная буржуазия холопски рукоплещет государственному перевороту 2 декабря, уничтожению парламента, гибели своего собственного господства, диктатуре Бонапарта».[14]

Это учит нас тому, что нельзя бороться с бонапартизмом с помощью либеральной демократии.

Марксистский подход, когда классовая борьба находится в состоянии хрупкого равновесия, заключается в том, чтобы добиваться разрешения в пользу рабочего класса. Нарушая состояние равновесия, мы не даем бонапартисту возможности балансировать между классами и возвышаться над классовой борьбой с помощью силы меча.

Именно это и произошло в России в период с февраля по октябрь 1917 года. Режим Керенского, пришедший к власти после Февральской революции, свергнувшей царя, пытался стать бонапартистским.

Рабочие были в движении, но в феврале у них были слабые лидеры в Советах, которые не желали брать власть в свои руки ради рабочего класса. С другой стороны, буржуазия была слишком слаба, чтобы удержать власть.

Керенский обещал мир обеим сторонам классовой борьбы, лавируя между ними и пытаясь опереться на армию. Вместо того чтобы присоединиться к маневрам или обратиться к руководству либералов, как это сделали меньшевики, Ленин, Троцкий и большевики заняли независимую позицию рабочего класса, выраженную в лозунге: «Вся власть Советам».

Ленин объяснял в то время:

«Кабинет Керенского – это, несомненно, кабинет, делающий первые шаги к бонапартизму».

Он добавил, что питать конституционные иллюзии было бы «не чем иным, как глупым филистерством», вместо этого заявив, что необходимо «начать настоящую и упорную борьбу за свержение бонапартизма, борьбу, ведущуюся в широком политическом масштабе и исходящую из далеко идущих классовых интересов». [15]

Именно эта недвусмысленная, независимая пролетарская линия склонила неустойчивое равновесие в пользу рабочих и не позволила ни Керенскому, ни любому другому потенциальному диктатору установить бонапартистский режим.

С бонапартизмом можно бороться только независимой борьбой рабочего класса за власть, а не классовым сотрудничеством. Ужасающие события, происходящие в Судане в момент написания этой статьи, являются важным предупреждением в этом отношении[16].

Это урок для рабочих во всем мире. Например, в России или Китае у марксистов нет ничего общего с либеральной буржуазией, которая стенает о недостатке буржуазной демократии. Мы также не выступаем за классово-коллаборационистскую политику, которая заставила бы нас встать в один ряд с буржуазными либералами.

Мы выступаем за борьбу против этих режимов, которая основывается на революционных методах и силе масс, возглавляемых пролетариатом. В условиях бонапартистского режима такая борьба вполне может опираться на демократические требования и лозунги, но мы подчеркиваем, что они могут быть обеспечены только рабочим классом.

Эта независимая пролетарская политика – ось, на которой строится революционная партия. Марксисты несут высочайшую ответственность за разработку такой политики и создание средства в виде революционной партии для ее проведения в рабочем движении. Только в этом случае наша борьба против бонапартизма, капитализма и классового общества будет успешной.

1. К. Маркс, Ф. Энгельс, Классики марксизма, том 1, Wellred Books, 2013, стр. 3
2. Ф. Энгельс, Происхождение семьи, частной собственности и государства, Wellred Books, 2020, стр. 155-156
3. там же, стр. 162
4. Классики марксизма, том 1, Wellred Books, 2013, стр. 5
5. В. И. Ленин, Государство и революция, Wellred Books, 2019, стр. 14
6. Происхождение семьи, частной собственности и государства, стр. 157-158
7. Л. Троцкий, Борьба с фашизмом в Германии, Pathfinder Press, 2019, стр. 443-444
8. К. Маркс, Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта, Wellred Books, 2022, стр. 113
9. там же, стр. 14
10. Кристалина Георгиева, Ориентируясь в Более хрупком Мире, imf.org, 6 октября, 2022
11. Г. Маркузе, Одномерный человек, Ратледж и Киган Пол, 2002, стр. 128
12. Борьба с фашизмом в Германии, стр. 577
13. там же, стр. 444
14. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта, стр. 105
15. В. И. Ленин, Собрание сочинений, т. 25, издательство "Прогресс", 1964, стр. 220
16. https://www.marxist.com/sudan-bloody-clash-erupts-within-counter-revolution.htm