«Кроткая» Ф.М. Достоевский | Глава 0, Введение
Прежде чем ты начнешь читать Кроткую, обязательно наткнешься на примечание Федора Михайловича "фантастический рассказ". Соглашусь, что это определение вводит в ступор, поскольку очевидно, что автор не будет нам рассказывать про летающие самолеты и колонизацию Марса. В нашем случае фантастика понимается как художественный метод в рамках реализма. В литературоведческих кругах Достоевский и фантастический реализм существуют неразрывно друг от друга по одной причине: это визитная карточка автора. На первый взгляд фантастика невидимыми путями проникает в текст, чтобы усилить и расширить психологизм произведения. Мы можем увидеть это в преувеличении черт характера (например, добрый как Иисус князь Мышкин) и фокусе на внутренние кризисы, конфликты героя (вспомни известную со школы зацикленность на "Тварь я дрожащая или право имею?"). Очевидно, что перманетно добрым и невинным человек не может быть на протяжении всей жизни, обязательно где-то он нагрубит или сделает подлость. А в мире Достоевского ключевая черта возводится в абсолют, но не потому что он далек от реальной жизни, а преследует цель развернуть проблематику текста как можно шире и понятнее.
Очень часто фантастический реализм используют для создания сатирического образа. Вспомни Дон Кихота: это престарелый, высокий и ссохшийся испанец, который возомнил себя благородным рыцарем. Он отправляется на встречу приключениям с простым крестьянином Санчо и сражается с ветряными мельницами, принимая их за настоящих врагов!
Так почему Кроткая — фантастический рассказ?
В главе "От автора" Федор Михайлович как раз и объясняет нам свое решение.
Перед нами рассказ, где главный герой на протяжении нескольких часов блуждает одновременно по комнате и в своих мыслях. Мы слышим, как наслаиваются его мысли, иногда путаются и противоречат сами себе. Достоевский сравнивает это с тем, как стенографист записывает спонтанную "шершавую" речь героя. Именно обращение потока сознания героя к невидимому слушателю (или судье) называется фантастическим. Но на самом деле, в повести есть еще одна "фантастическая" пасхалка. Когда ты будешь читать, заметишь, что рассказ идет от первого лица главного героя скупщика. Такой способ повествования создает особую литературную оптику: мы слышим только одного героя, все остальные для нас становятся немыми. Да, реплики остальных героев будут, но мысли и причинно-следственные связи их поступков останутся за кулисами. Обращаясь к нашим ранним примерам, мы увидим, что эта однобокость — нереальна, то есть фантастична.
Но мера эта необходима. Как сам Достоевский обосновал неправдоподобность Гюго в "Последнем дне приговоренного к смертной казни": "Не допусти он этой фантазии, не существовало бы и самого произведения". Невозможно подслушать внутренний монолог у вдовца, как и невозможна та ситуация, где приговоренный к казни будет писать записки в последние минуты жизни.