Люба и Максим - два случая психотерапии алкоголизма с разными результатами
У меня есть для вас рассказ про двух людей, с которыми мне посчастливилось поработать. Это переплетенные между собой истории психотерапии двух зависимых от алкоголя людей, совершенно непохожих друг на друга. Эти истории происходили плюс-минус в одно и то же время. Работать с Любой я начал на несколько месяцев раньше, чем с Максимом.
Этих людей объединяет общий диагноз, с обоими я работал в трех формах психотерапии - в индивидуальной, семейной и групповой, и эти 2 истории пересекла эпидемия ковида, которая грубо ворвалась в естественный ход вещей, но никак не помешала каждой из историй закономерно развиться, каждой по-своему.
Различаются они, прежде всего, тем, что у обоих людей разное желание исцелиться, да и вообще разный мотив обращения за помощью, разные внешние обстоятельства и, как следствие, разный итог. Обе истории публикуются с согласия клиентов, с изменением имён и некоторых обстоятельств, которые позволили бы хоть как-то идентифицировать этих людей.
Почему вам может быть интересен этот рассказ? Ну, во-первых, я опытный врач-нарколог, который отказался от одностороннего наркологического взгляда в лечении пациентов в пользу подхода психотерапевтического. И смотрю на зависимых людей больше ни как на носителей зависимости, а, прежде всего, как на людей. Хоть и как на нездоровых людей, со своими особенностями и слабостями, но как на людей. Во-вторых, по-настоящему химически зависимые люди не так уж часто обращаются за полноценной психотерапией и чаще склонны искать помощи в других местах, даже не в медицине и психологии. А то и вовсе не ищут помощи. И те, кто доходят и, самое главное, остаются в терапии, приносят очень интересные повествования. Итак.
Люба - женщина в возрасте около 50 лет. Живет вместе с мужем и взрослой дочерью в собственном доме. Отношения с мужем хорошие, но при детальном расспросе - сложные. С дочерью отношения тёплые и доверительные. Впрочем, это не мешает ей испытывать перед ней чувство вины за то, что была недостаточно хорошей матерью.
Работает Люба в одном из государственных ведомств на рядовой должности на одном месте в течение более 20 лет. С работой справляется, свое дело знает, но ведёт себя тихо и не высовывается. Стеснительная, неуверенная в себе, вечно сомневающаяся женщина. Терапию оплачивает сама. Люба пошла к психотерапевту тайком от семьи, опасаясь, что в этом ее не поддержат. И как в воду глядела...
Максим - это мужчина за малым менее тридцатилетнего возраста. Веселый, компанейский, неравнодушный к проблемам других человек. Живет один в отдельной квартире, которую ему купили родители в соседнем от них доме. Не женат, в романтических отношениях не состоит, недавно расстался с девушкой, вместе с которой жил. Работает и деньги зарабатывает самостоятельно.
Но при более детальном расспросе выясняется, что трудится он у родителей на фирме, коллеги нередко недовольны его работой, он может пропустить важную встречу, регулярно опаздывает, часто брал на себя обязательства, которые не выполнял. Эти вопросы улаживают родители, используя свой административный ресурс. Отношения с родителями хорошие, тёплые. Родители очень переживают о состоянии Максима и ищут возможности ему помочь. А Максим переживает, что они тревожатся.
У Любы с супругом на протяжении последних лет 15 сложился и устоялся ритуал. Всю будничную неделю они оставались трезвыми, но с нетерпением ждали выходных. Каждую пятницу вечером они начинали выпивать, чаще всего выпивали больше, чем планировали и напивались. В субботу это как-то незаметно и плавно продолжалось, притом с самого утра.
И этот день недели ‘выключался’ из жизни, плавно переходя в воскресенье. Все это было приурочено к каким-то событиям, торжествам, приезду гостей, застолью и было хорошо замаскировано, чтобы можно было ответственно заявить - ‘пьём как все’. Далее, если приложить волевые усилия и не продолжать в воскресенье (а на это уже нужны были волевые усилия), все ограничивалось только утраченной субботой. Тогда в воскресенье ‘отходили’ и в понедельник благополучно выходили на работу.
Но это получалось далеко не всегда и тогда по такому же маршруту ‘проскакивали’ и воскресенье. И тогда ‘отходить’ приходилось уже в понедельник, на работе. В исключительных случаях Любе приходилось брать на один день больничный, потому что плохо себя чувствовала и не могла выйти на работу. Но без наркологической помощи справлялась.
На работе никогда по этому поводу не было проблем, но Люба опасалась, что за долгие годы это стало очевидным и люди за глаза считают ее пьющей женщиной. И весь этот ‘ритуал выходного дня’ длился до того момента, пока Люба честно себе не призналась, что это - не нормально и с этим нужно что-то делать. Супруг ее, к сожалению, к подобным выводам так и не пришёл. Пока, по крайней мере...
А Максим не видит ничего зазорного в том, чтобы начать день с бутылочки-другой пива. Любит веселье, создать себе хорошее настроение, встречи с друзьями, сходить в клуб, при этом неотъемлемая часть этих процессов - хорошенько выпить. Был опыт регулярного употребления "ускоряющих" наркотиков на протяжении года несколько лет назад. Сейчас наркотики употребляет эпизодически, раз в месяц где-то.
Суммарно за день Максим употреблял на момент обращения ежедневно 3-5 литров пива. Крепкого алкоголя не употребляет и до бессознательного состояния не напивается, на чем настаивает. Это его обычный режим и это не вызывает у него самого большой тревоги, как следствие, пока не приводит к радикальному пересмотру им своего поведения. Он нередко выходит на работу нетрезвым. Работа у Максима связана с вождением автомобиля и он регулярно садится за руль в состоянии алкогольного опьянения.
Так как он не штучный специалист, в обычной ситуации к этому бы быстро возникли вопросы со стороны начальства и начались бы последствия в виде порицания, штрафов и увольнения. Это ‘вторая линия социальной конфронтации’, нередко заставляет зависимого человека более трезвым взглядом посмотреть на ситуацию. Но от столкновения с последствиями Максима оберегают родители, закрывая все неудобные вопросы. Как это часто бывает в подобных семьях, близкие люди из благих побуждений, выручая пациента из трудной ситуации, по сути, своими руками делали для Максима зло.
Они же, видя, что ситуация выходит из под контроля, начали бить тревогу и инициировали лечение у нарколога. Оплатили это из своего кошелька, потом списав эти деньги у него с заработной платы. Максим пришёл сам. Но очень изворотливо и противоречиво изъяснялся по ответе на вопрос: ‘зачем?’ Но вырисовывались картина, что пришёл он, чтобы снизить тревогу родителей.
На первый прием он пришёл в состоянии амфетаминового опьянения. По его собственному признанию, после встречи (по всей видимости, наркотического, он так и не признался). На последующие он иногда приходил трезвым, но признавался, что за несколько часов до этого пил пиво. Каждый раз он обещал, что он не будет выпивать в день приема. И... все повторялось раз за разом. За встречи платили родители.
Обычно, когда речь идет о психотерапии алкогольной зависимости, я предлагаю клиентам 2 тактики - полную трезвость и частичную. Это прямая провокация. С одной стороны я не настаиваю, как это делают закоренелые наркологи, на полной трезвости. Оставляю клиенту эту часть ответственности в выборе, не занимаю "родительской" позиции и не мешаю формирования эмоционального контакта. Я просто рассказываю, задаю вопросы и поддерживаю клиента в его выборе. Мало кто сразу соглашается на полную трезвость. Тогда если не получается тактика с "частичной трезвостью", я активно обращаю внимание клиента на это.
Люба вначале поторговалась, но обжегшись в первые же выходные, признала, что ей нельзя пить даже чуть-чуть. И приняла непростое для себя решение о полной трезвости. А вот Максим, как и тогда не собирался прекращать употребление алкоголя, так и по сей день не собирается.
Далее, по всем канонам клинической психотерапии, после знакомства с зависимым пациентом, нужно познакомиться и с его семьей. По возможности параллельно начать семейную психотерапию. Встреча с Любой и ее мужем, была одной и единственной. Я уверен, что Любе, этой кроткой женщине, стоило титанических усилий убедить мужа, довольно энергичного и деятельного мужчину, прийти вместе с ней.
Поначалу он вовсе не соглашался и принимал то, что происходит с женой настороженно и враждебно. Но, похоже, увидев, что дело зашло куда дальше, чем он предполагал, пришёл. Он сразу взял инициативу в свои руки и большую часть времени встречи упорно держал монолог, в который трудно было ворваться. Он обстоятельно строил словами замок благополучной жизни в их семье. Изо всех сил генерировал фасад «норамальности». Что с учетом того, что мы особо не нападали, выглядело довольно гротескно.
И когда мы короткими замечаниями указывали на отдельные несостыковки в его повествовании, он застраивал их новыми, ещё более основательными. В конце встречи моя ко-терапевт указала ему на то, что после определенных его слов, Люба заплакала. Но он не обратил на это особого внимания, отмахнулся и продолжил строить свои хвастливые нагромождения. Было очевидно, что он пришёл за чем угодно, только не за психотерапией. Последующих встреч он избегал на основании, что ему ‘и так все понятно с нами со всеми’.
Честно говоря, одним из моих фоновых опасений в терапии с Любой было то, что ее муж (а он по ходу терапии становился все более агрессивно настроенным) в какой-то момент возьмёт, да и привлечёт к этому делу органы правопорядка. Чтобы извлечь жену из ‘секты’ силовыми методами. Оно было бы и понятно. Была нормальная жена, а сделали непонятно какую. Ни выпить, ни поговорить, ещё и мнение свое высказывать начала. А о своеобразии работы нашей уважаемой системы поддержания порядка никому рассказывать не нужно. Только попадись на карандаш. Но это, к счастью, осталось лишь опасением.
Муж больше на терапию не пришёл, а вот Люба, имея на тот момент уже более месяца трезвости, сделала из этого незаметного факта основательные выводы. Разрушились иллюзии Любы и она увидела, что в дороге к трезвости не просто придется надеяться только на себя, но и нужно готовиться преодолевать сопротивление. И это стало важной отправной точкой в терапии.
Семья Максима с готовностью отозвалась на предложение семейной терапии. Родители были готовы работать вместе с сыном столько, сколько нужно, все ради ребёнка. Родителей зависимых людей обычно рисуют в учебниках какими-то монстрами. Но от общения с этими людьми складывалось впечатление очень тёплых, добрых, отзывчивых и неравнодушных людей.
Максим, правда, и на эти встречи приходил нетрезвым, но старался скрывать это. По результатам нескольких встреч, во внутренней картине членов семьи, роль самого бедового члена семьи так и осталась у Максима. На этом фоне эмоциональные трудности других членов этой семьи оттенялись и уводились из фокуса внимания. И что парадоксально, несмотря на то, что в семье Максим играл роль ‘проблемного’ ее члена, в ней всячески сопротивлялись однозначному определению статуса Максима как ‘зависимого’. В одних более удобных ситуациях он был для семьи человеком больным, которого нужно лечить, в других - просто человеком, который ‘распустился’ и ‘плохо себя ведёт’. К непротиворечивости в ответе на этот вопрос в терапии мы так и не пришли.
Также не осталось без внимания то, что Максим, хоть и номинально был самостоятельным взрослым человеком, по всем признакам состоял до сих пор в плотной симбиотический связи с родительской своей семьей. Кроме того, за несколько семейных встреч стало очевидным и то, что Максим, неосознанно ‘вымогает’ повышенный объём заботы и внимания от своей семьи, сплачивая ее вокруг своей ‘болезни’. Показать все это семье - было бы одним из главных и первостепенных направлений в работе.
Но не сложилось. Семейную терапию после нескольких встреч было решено приостановить ввиду того, что Максим решил пойти на динамическую группу. Последовавшие события и эпидемия короновируса стали причиной (или поводом) тому, что работа в данном формате не продолжилась.
Тем временем, Любин муж яростно обесценивал не только семейную встречу и всю ее терапию. Его можно понять, ведь он неожиданно потерял надежную и неотступную в течение многих лет собутыльницу. А одному все выходные напиваться, согласитесь, как-то уже более подозрительно. Даже для самого себя, ведь вполне могут возникнуть вопросики к своей картине «нормальности».
Поначалу он встал в контры и решил доказать, что тоже так может. Мол, видали мы и покруче. Но через несколько дней по случаю праздничного события у него случился очередной, но вполне предсказуемый срыв. И Люба... нет, она к нему не присоединилась. Она разозлились на мужа и, в том числе, назло уже ему продолжила оставаться трезвой.
Ей было сложно выносить его пьяное поведение. Муж ‘раскачивал лодку’, стал напиваться сильнее, делал это в неподходящих ситуациях, очень некрасиво и агрессивно себя вести. Как будто, проверял на прочность силу намерения Любы. Это поднимало градус эмоционального напряжения, делая ее и без того непростую трезвость совсем невыносимой. Один раз обстановка в доме была настолько сложной, что Люба даже уехала на несколько дней из дома. Но на провокации не велась и держалась.
Муж, как будто, оставался равнодушен к ее страданиям и протрезвев вел себя как ни в чем ни бывало. И, похоже, перестрадав этот период, где-то здесь и была переломная точка, после которой испытания трезвости стали даваться Любе уже легче. И все пошло по накатанной. Но это было только начало чудесного преображения…
Максим собрался на группу. Имея ввиду серьезные и обоснованные опасения, что он не выдержит повышающегося ‘лечебного’ напряжения, мы сомневались, брать ли его. Но услышав об этом формате, он и его родные сильно воодушевились и начали нас уговаривать. Максим клятвенно пообещал, что выдержит. Про риски они и слышать ничего не хотели, надеялись на хорошее. И мы с ко-терапевтом взяли его.
На первую встречу он пришёл трезвым и мы немного расслабились, расценив, что у нас была ложная тревога. И начали просто вести группу, как обычно. И так слишком много о нем думали и обсуждали его, гораздо больше, чем о других участниках. А это недопустимо и некорректно с позиции интересов других клиентов. И мы занялись всеми поровну, как и положено.
Можно предугадать, что на вторую встречу группы Максим уже пришёл заметно пьяным и открыто об этом сказал. Надо отметить, что на динамической группе есть обязательное правило, что все участники должны на ее время исключить прием всего, что снимает эмоциональное напряжение (фармакотерапия, алкоголь, наркотики), нагнетение которого является полезным фактором на начальных и средних стадиях группы. А так как Максим приходил даже на и индивидуальные встречи не всегда трезвым, стало очевидно, что с напряжением на группе он не справится. На этой встрече мы поняли, что просчитались при отборе его на группу, переоценив его возможности и поверив его заверениям. И нужно было как-то эту ошибку исправить.
Максим продолжал стоять на своём, что это случайно, что это в последний раз и больше такого не повторится. Вопрос был вынесен на голосование и группа единогласно приняла решение дать ему ещё один шанс. И мы предложили ему договорённость. Если все так, как он говорит и он до конца группы придёт хоть на одну из встреч пьяным, это будет значить, что он не справился самостоятельно и ему нужна более серьезная помощь. В этом случае он пообещал лечь на курс лечения в наркологический стационар (до этого он лечился только на дому).
Зафиксировать эту договоренность именно в таком виде было нужно больше для того, чтобы для него самого дошёл факт, что ни обещаний своих он не выполняет. И дело не в том, что он «распустился» и «надо взять себя в руки», а том, что у него болезнь, которая не дает возможность воспринимать его слова и обещания всерьез. И масштаб поражения уже сильно больше, чем считают он и его семья. Чтобы закрепить эту договоренность, мы сошлись на том, что вернём гонорар за группы, когда он предоставит выписку из стационара.
Максим принял этот договор и на третью групповую встречу снова пришёл пьяным. Всю группу он промолчал и сказал об этом только под конец. И под копирку продолжал стоять на своём, что это случайно, что это в последний раз и больше такого не повторится. Вокруг сюжета ‘спасения утопающего’, долго ждать не пришлось, закономерно появились ‘спасающие’, которые вовлеклись в эту ситуацию и знатно ‘подлечились’. Мы не успели договорить, время встречи закончилось и вопрос: ‘что делать с Максимом?’ подвис в воздухе...
Первые шаги Любы в трезвости были болезненными. Алкоголь, как и предполагалось, обезболивал недовольство многими сферами ее жизни. Она, кстати, вспомнила, просматривая старые записи, что максимальны срок, на протяжении которого она самостоятельно ‘трезвилась’ за эти 15 лет - был 3 месяца. Больше она не выдерживала. Когда она перешагнула этот рубеж и это, конечно, был и для нас обоих праздник. Праздник, который она к тому времени уже научилась отмечать без алкоголя.
Без алкоголя у Любы обнажились многие недовольства: недовольство отношениями с мужем, который ее ни во что не ставит дома, недовольство отсутствием карьерного роста, заработком и поведением в ее адрес некоторых коллег, недовольство своей внешностью, недовольство неуверенностью в себе и другие. Обнажились недовольства и появилось притупляемое алкоголем желание все это исправить. Проснулась дремавшая в ней тяга к саморазвитию, появились новые интересы в жизни. Она начала преображаться.
Как только она прекратила употреблять алкоголь, она стала прибегать к другому способу совладения со стрессом и быстро отследила это. Она начала налегать на мороженное. Закупала большими партиями свою любимую марку и сорт и ела его в достаточно больших объемах. А так как в это же время обстроились ее переживания по поводу собственной внешности (у неё действительно был лишний вес), то эти периоды обжорства начали сопровождаться недовольством собой и чувством вины.
На ранних этапах отвыкание от алкоголя нередко мы видим, что пациенты начинают заедать стресс. Потом интенсивность этой тяги снижается. Поэтому я воспринял этот признак благоприятно и только поддерживал Любу. Несколько простых и эффективных диетологических рекомендаций (не есть мороженное на голодный желудок, равномерно по времени дня распределять приемы пищи, рассчитывать каждый прием пищи сбалансированно по ‘насыщению-калорийности’ и пр.) помогли ей значительно снизить количество поглощаемого мороженного.
Но на первый план вышли проблемы с перееданием, которые, в общем-то, и были до этого. Просто Любе было не до них. Соответственно, дальнейшей психотерапевтической мишенью стала работа с наличием стрессовых ситуаций в жизни и реакцией на них. Счетчик дней трезвости стал тикать незаметно, пока внимание Любы переключилось на переедание. На какое-то время это стало основной проблемой. Впрочем, и здесь было найдено решение, только несколько позже...
На четвёртую встречу группы Максим просто не пришёл, на звонки и сообщения не отвечал. Вокруг его проблемы в его отсутствии ещё несколько часов работы группы бушевали страсти. С одной стороны, об пьяного Максима проявились все «спасатели», кто склонен не заниматься своей жизнью, а налаживать жизнь других бедовых людей, которые сами спасать себя пока не решили.
С другой стороны, воспроизвелась очень похожая ситуация на то, что происходит в его семье. Здесь уже очевидно было, что демонстративным употреблением алкоголя, он стягивает все внимание группы на себя, нарушая одно из основополагающих правил жизни на группе. Вся жизнь в эти моменты крутится только вокруг его употребления. Это наблюдение бы очень помогло в дальнейшей индивидуальной терапии с Максимом. Но образовался замкнутый круг - ведь Максим не выдерживал группового напряжения и выпивал, а продолжение этого на группе лишь помешало бы развитию динамики всей группы. И нужно было это прекращать. Но волевых усилий для этого не потребовалось...
Спустя некоторое время Максим, как будто, «забыл» произошедшее и начал экспедицию с целью уговорить нас с ко-терапевтом снова попасть на эту группу. В ответ я предложил ему вернуться на индивидуальную терапию со ссылкой на прошлую договорённость о лечении, которая никуда не растворилась. Не получив желаемого, Максим начал манипулировать и попытался, хотя бы, узнать контакты других важных для него участников группы. А это, конечно, табу.
Во всем этом очень красиво проявилась святая простота Максима и его непогрешимая уверенность в том, что можно жить как хочешь и делать все, что хочешь и никаких последствий не будет. Так он жил с другими людьми до этого, так он взаимодействовал со своей семьей, благодаря которой во многом эта порочная система и поддерживалась. Странно было бы ожидать, что ровно так же он не начнет вести себя и с группой и с психотерапевтами. Но психотерапевт этим и отличается от семьи, что он должен не прогнуться под манипуляции и стать эталоном правильных границ во всей этой системе.
И я до сих пор уверен, что за Максима можно было бы побороться с немалой вероятностью успеха, даже учитывая нестойкость и противоречивость его мотивов к отрезвлению. Вот только если бы его семья, хотя бы, немного ослабила свою теплую и заботливую хватку и перестала бы подстилать Максиму соломку подо все его косяки. Но так как произошло ровно обратное (а подтверждение этому последовало дальше), каковы шансы у одного психотерапевта, который видит человека несколько десятков часов - против семьи с которой он живет всю жизнь. И от которой получает полную действенную поддержку своего употребления? Вопрос риторический.
Позже Максим, видимо, предпринял новый круг манипуляций и мне писала уже его мама, и так же разными способами уговаривала взять его на группу. Я сослался на нашу последнюю договорённость и предложил побыстрее Максиму пройти лечение в стационаре и присоединиться к группе уже в середине. Мама сказала, что поговорит с ним. Но, увы…
Сразу после этого случился первый ковидный локдаун, внёсший неразбериху в многие жизни. Нам пришлось приостановить работу самой группы. И после этого Максим со своей семьей куда-то исчезли. Через несколько месяцев я написал ему узнать, как дела. Он ответил, что ‘выпивает 1-2 раза в неделю и старается себя контролировать’. Хотя я не спрашивал о его употреблении. Это похоже на формальный ответ назойливому наркологу. Последовавший вопрос о нашей прежней договоренности он проигнорировал. Видимо, выполнять эту часть и ложиться в стационар он не собирался. По сей день выписка не предоставлена, а его гонорар все ещё томится у нас.
Уже в наши дни, когда я написал ему, чтобы спросить разрешения на публикацию, он охотно дал комментарии по статье, внес фактические исправления и добавил некоторые детали. Вначале отчитался, что употребляет сейчас алкоголь не чаще 1-2 раз в неделю и до беспамятства не напивается. Жизнь налаживается, ходит в спортзал, пьёт таблетки для нормализации работы печени. Осталось девушку найти. Как-то плавно перешёл к защите своей позиции периодического употребления (хотя я даже и не думал на неё нападать). Слишком часто в его жизни происходят события, которые связаны с распитием, да и друзья все выпивают.
И как итог, он ставит философский по своей природе вопрос, которым часто оправдывают продолжение своего употребления зависимые от алкоголя люди: ‘А можно ли совсем не пить?’ И оставляя нас размышлять над этим вопросом, Максим, как и группу, покидает и нашу историю. И в ней мы остаёмся наедине с Любой.
Для тревожной Любы ковидный локдаун не стал преградой для посещения сессий очно. К слову сказать, она одна из немногих клиентов, для кого коронавирус, даже в самый тревожный период, ни разу не был отговоркой. И нельзя сказать, что это было связано с недоучетом опасности. По улице-то она ходила в маске. Этим она меня очень удивила. Ведь я ожидал, что здесь-то ее пугливость проявится во всей красе. Но не тут-то было! Вижу цель - не вижу препятствий.
За время карантина мы обсудили с ней множество тем и жизнь ее как-то стала поспокойнее. И по завершении ‘локдауна’ она даже решилась пойти на группу. И смех и грех - на ту самую, которую пришлось остановить и на которой немногим ранее не удержался Максим. Мы как раз добирали несколько участников, вместо тех, кто не смог продолжить по разным жизненным обстоятельствам. Участию в группе противилась уже и дочь и муж Любы. Ведь это непосредственно отражалось на них. Обычно выходные дни она проводила дома, с семьей. А формат был такой, что для участия в группе ей надо было присутствовать большую часть выходного дня. И перед Любой остро вставал вопрос выбора - или ее личные интересы или интересы ее семьи. Это было тоже, на мой взгляд, переломной точкой и дало свои плоды чуть позже...
Люба ходила, не пропуская. На самой группе она, в основном, боялась проявляться и больше смотрела, как работают другие. Один раз она набралась храбрости и самостоятельно спросила у участников обратную связь. Это было рисковое мероприятие и полученная информация была неприятной. Но Люба выдержала.
Спустя месяц после группы (на такой срок мы рекомендуем всем участникам воздержаться от любой психотерапии), Люба вернулась на индивидуальную терапию решать оставшиеся после группы вопросы. Лишний вес не уходил. Параллельно она даже брала у меня читать раритетную книгу Дж. Бек ‘Думай и худей’, пыталась самостоятельно по ней работать. Но вес стоял, как вкопанный. Параллельно мы ещё занимались много какими важными для Любы вопросами, которые назрели к тому времени.
И вот в одну из встреч я заметил, что она как-то похудела. А Люба сообщила, что открыла для себя порционную еду в контейнерах на определённое число калорий на заказ.
Это было простое, вкусное и сытное решение. И как раньше не догадалась попробовать. И теперь она боготворит изобретателей этой системы. Но ведь до этого приготовление еды было ее обязанностью в доме. Она готовила отдельно для мужа, для дочери, для ее молодого человека дочери, который жил вместе с ними и для собак. А это прямая провокация для переедания и нарушения ее диеты.
И как она вышла из этой ситуации? Она просто в один день объявила всем домочадцам, что будет питаться отдельно, что так ей нужно - и точка. Для собак она будет продолжать готовить, а вот людям придётся выкручиваться самим. Дочь уже взрослая. Да и мужчины, говорят, лучшие повара. Если хотят, могут сами себе приготовить, а не хотят - ну могут заказать еду в ‘МакДональдс’ (большая ирония, что его потом переименовали именно во «Вкусно - и точка»). И Люба верит, что с голоду они не умрут. Вначале ее поступка не поняли и попытались ею манипулировать. Но Люба была неотступна и домочадцы начали потихоньку приспосабливаться к новым условиям жизни. Вот как ведёт себя кроткая женщина после группы.
Несколько встреч она довольно упорно теребила меня, чтобы я замотивировал ее бросить курить. Изыскивала различные способы, как это можно сделать. Но после детального расспроса, она, наконец, призналась себе, что, на самом деле, вовсе и не хочет этого. А бросать курить собиралась из общепринятых представлений (что это вредно, неправильно и пр.), которые к ее реальным желаниям не имеют никакого отношения. И она в действительности хочет продолжать курить. И это ее взрослый выбор.
За год жизнь Любы изменилась. Не сказать, чтобы кардинально, но качество ее явно улучшилось. Если посмотреть вцелом - ее достижения в терапии нельзя назвать особо выдающимися. Все просто. Она не развелась с мужем, но начала обсуждать с ним неудобные вопросы, высказывать недовольства и отстаивать свои интересы. Она не стала в своих глазах лучшей матерью. Но своим примером смогла убедить дочь начать ее собственную психотерапию. Обычно бывает наоборот. Ну где вы еще видели такую прекрасную мать?
Она не уволилась и не стала супер успешной карьеристкой, но стала спокойнее в отношениях на работе, а также задумалась о том, чтобы повысить свои компетенции и начала делать шаги в эту сторону. Свою жизнь она сама сделала интересной, наполнив ее увлечениями. Она больше не переедает и начала терять вес на глазах. И, может быть, она со мной бы не согласилась, стала лучше к себе относиться и больше себя любить. Ну и да, на заднем фоне - скоро будет полтора года ее трезвой жизни, если этому ничего не помешало.
На этих двух примерах мы видим, как внешне благоприятные факторы могут только мешать, а препятствия - лишь становиться поводом для выздоровления. Люба, кроткая и пугливая женщина, выехала на протесте. Когда все прогностические факторы складывались против неё, это лишь укрепляло ее волю. Ее личность раскрылась в терапии неожиданными образом и, как я уже и говорил, ни единожды удивила меня. Такие клиенты - это напоминание. Для таких, как она, я фанатично работаю и безустанно учусь новому.
Настало время, когда Люба поняла, что может справиться со всем, что происходит в ее жизни сама. Это было, в общей сложности, спустя год работы. Но хоть она и перестала считать срок трезвости, который к тому времени накопился немалый, она искренне боялась сорваться, как только уйдёт из терапии. Все, что произошло, она связывала исключительно с волшебной силой, исходящей от меня. Я постарался как мог вернуть ей ее достижения. Как порядочный терапевт, я конечно готов поделить пополам с ней результаты. Но в глубине души я считаю, что все это сделала она сама, а я просто был с ней рядом.
Видимо, мне удалось ее убедить и Люба сделала робкие шаги, вначале сделав встречи более редкими, а потом и вовсе их прекратить. Но обязательно с возможностью всегда вернуться в терапию - это было важно для неё.
Прошло уже полгода, и пока она даже не написала. Поэтому мне потребовалось написать ей первому, чтобы получить разрешение на публикацию. Обычно первым я не пишу после завершения терапии. Но на последней встрече мы с ней договорились, что в будущем я обязательно напишу статью про нее. Теперь я выслал ей готовый текст. И получил ответ. Для истории Любы лучшее завершение вряд ли можно придумать:
