Созерцая саморазрушение
На днях мне случилось подискутировать с коллегой на одну интересную тему, позиция по которой во многом определяет мое отношение к людям и к клиентам в терапии.
Тема затрачивает социальные и этические вопросы, вопросы клиники психопатологии, вопросы свободы воли и рамок дозволенного. И простирается этот вопрос как на практику, так и по отношению к окружающим людям.
Речь была вот о чем. Допустим к психотерапевту приходит пациент, который делает явные или неявные шаги к тому, чтобы убивать себя.
Нет, он не заявляет о суицидальных намерениях и даже их отрицает. Потому что если бы он изъявил желание покончить с жизнью, его без вопросов нужно было бы сразу же госпитализировать в психиатрический стационар. И точка.
Даже если это будет на недобровольной основе. И это вообще не предмет дискуссии, это соблюдение закона, которым обязан руководствоваться любой помогающий специалист, независимо от профиля.
А тут речь о человеке, который явных намерений покончить с жизнью не высказывает, но делает к саморазрушению и смерти отчетливые шаги.
Например, злоупотребляет алкоголем и наркотиками. Повреждает свое тело и психику. Практикует экстремальные виды спорта. Или не обращается за медицинской помощь, когда загорелись уже все красные сигналы для этого.
Вопрос абсолютно непраздный. И абсолютно практичный. Потому что он указывает на то, как будет действовать конкретный специалист в ситуации, когда пациент начинает повреждать себя. И я даже не думал, что здесь могут быть какие-то разночтения. Ошибался.
И вот моя коллега считает, что если человек это хочет сделать, значит таков его выбор и путь. И роль психотерапевта в этом не вмешиваться, а быть рядом, сопровождать и наблюдать распад.
Если выбор человека медленно умереть, не нужно пытаться его обратить у ‘секту жизни’. Это будет насилием. А насилие недопустимо.
Это не просто комментарий в интернете, это этический принцип специалиста. К которому вы вполне можете попасть на прием.
Я бы мог согласиться с этим утверждением только в отношении психически здоровых людей, которые обращаются за помощью с психологической проблемой. Но к ним нельзя отнести людей, которые себя убивают. Какими бы способами они это не делали.
Фройд считал стремление человека к смерти естественным инстинктом. Психиатры почти всегда (за редким исключением) находят в таком стремлении патологический мотив, произрастающий из болезненного изменения личности и психики. Считается, что болезнь можно и нужно лечить. И по мере выздоровления стремление к смерти отступает и исчезает.
А принципы работы со здоровыми и больными людьми для психотерапевта будут разными. И это важный водораздел. Там, где мы можем безоценочно присутствовать, свидетельствовать (и вот это все) жизнь здорового человека, с психически больным человеком так работать просто недопустимо.
С человеком, чья способность отражать окружающий мир искажена болезнью, в работе от специалиста требуются, как раз наоборот, активность и директивность. Направленный на то, чтобы скорректировать отражение реальности. Даже если самому специалисту это видится насилием.
Специалист выступает как безопасный носитель общества, в котором он и пациент живут. Который временно берет на себя перевод сигналов этого общества, пока у пациента под действием болезни восприятие этих сигналов нарушено. Но не в коем случае не поддерживая пациента в его бредовом восприятии. Не поддерживая его эмансипацию от общества под действием болезни.
И вот при этой дискуссии у меня в голове стройными рядами выстраивается ряд клинических случаев, людей, с кем я работал и работаю. Эти люди разными способами себя медленно убивали. И я не представляю, как бы я мог спокойно идти следом за их таким выбором.
Ведь это противоречит моим профессиональным и личностным ценностям. И если бы я допустил, что это возможно, я бы не смог работать. Порушились бы мои основополагающие принципы в работе. И чтобы продолжать успешно работать, мне пришлось бы переучиваться и полностью пересобирать модель моей работы.
В первую очередь, я работаю в интересах общества. И как ни парадоксально, только во вторую очередь в интересах человека, который непосредственно платит деньги. Эта мысль сразу может вызывать отторжение, как это было когда я впервые ее услышал. Но не торопитесь оценивать вкус этого блюда, подержите его на языке.
Работая психотерапевтом, я выполняю соцзаказ. А это значит моя помощь регламентирована принципами работы конкретного общества. И я не знаю такого общества, где бы человек имел полное право выбрать смерть и делать к ней шаги без препятствий со стороны этого общества. Даже те страны, где законодательно разрешена эвтаназия, обставляют ее со всех сторон препятствиями.
Если во всех ситуациях руководствоваться лишь пожеланиями клиента, то получится, что ему не нужно помогать приспосабливаться к обществу, в котором он живет, если он этого не хочет. Если он хочет, нужно поддерживать его в том, чтобы он отгораживался от общества и запирался в собственный кокон. Если смотреть дальше, нужно беспрепятственно идти следом за ним и даже поддерживать его, когда он хочет совершить какой-то антиобщественный поступок. По этой логике, если ему конфронтировать в таких случаях, это будет насилие.
Но это ведь на деле не может быть так.
Человек не имеет права осознанно выбрать смерть. В нашей стране у него точно нет такого права. Хотя, учитывая сколько людей, например, открыто спиваются, наверно, это все прозвучит лицемерно. Тем не менее, общество дает простому человеку право, по крайней мере, делать вид, что он не замечает, как его ближний себя убивает. Помогающий же специалист обучается и воспитывается в парадигме, где у него такого права нет.
И если специалист в ходе работы лишь безоценочно и беспрепятственно созерцает распад и медленное саморазрушение психически больного человека, то такая тактика противоречит принципам нашего общества. А значит противоречит задачам той роли, которой общество наделяет помогающих специалистов.
Если яблоко оторвалось от дерева, оно уже не будет развиваться, а будет лишь увядать и гнить. А если оно будет соприкасаться с другими яблоками, которые еще не оторвались, оно может поспособствовать и их гниению и распаду.
Также и человека, оторвавшегося от общества, в котором он живет, ни ждёт ничего хорошего. Целебные силы этого общества в изоляции для него будет недоступны. А вот сам он в изоляции может вполне обладать деструктивный силой на еще не изолировавшихся от общества людей.
И задача качественной психотерапии, как раз, будет и заключаться в том, чтобы найти лучший способ этого человека присадить обратно к обществу. Как присадить оторвавшуюся ветку обратно к дереву. Включить человека обратно в общественные отношения, из которых он в силу болезненного состояния вышел. Вернуть, чтобы он смог в этом обществе жить, занять свое место, получать от него ресурсы, поддержку и обратную связь.