Прогресс далеко опережает личностную интегрированность
Надеюсь, сейчас читатель уже понял, что автономность (независимость), о которой я веду речь, не имеет отношения к так называемому «здоровому» индивидуализму, культу личности или кричащему самоутверждению. Автономность относится к внутренней способности индивида управлять собой и к добросовестным поискам смысла, вопреки осознанию, что цели у жизни, насколько нам известно, нет. Данная концепция подразумевает не мятеж против власти как таковой; скорее, спокойное действие под влиянием внутреннего убеждения, а не из соображений удобства, от возмущения, по принуждению или по приказу. Простейший пример — когда человек соблюдает правила дорожного движения, поскольку заботится о собственной безопасности, а вовсе не из боязни перед дорожной полицией. Автономность не предполагает полную свободу действий. Существование всякого социума обусловлено балансом между самоутверждением отдельного индивида и общим благополучием. Не умей человек обуздывать свои инстинкты, общество не могло бы существовать. Непрерывное уравновешивание и примирение противоположных склонностей внутри индивида, а также между личностью и обществом — способность достигать этого, не поступаясь личными ценностями, просвещенным эгоизмом и интересами общества, в котором живешь, — все это развивает осознание свободы. И формирует у человека основу для растущего ощущения собственной идентичности, самоуважения и внутренней свободы, коротко говоря, его автономности.
Осознание своей идентичности, убежденность в собственной неповторимости, длительные исполненные глубокого значения отношения с немногими избранными, свой жизненный путь; уважение к своему делу и удовольствие от умения хорошо делать его, занятия по своим склонностям, личные воспоминания, вкусы и удовольствия — вот что составляет сердцевину автономного бытия человека. Автономность позволяет человеку получать от жизни радость, вознаграждает полезным опытом, нередко творческим, а не просто предлагает согласиться с разумными требованиями общества, сохраняя свою личность.
Индивид, который может позволить себе хорошую еду и напитки, который не отказывает себе вкусно есть и сладко пить, должен обладать более крепким желудком, чем его товарищ, вынужденный обходиться рационом поскуднее. По той же логике гражданин, которому социум предоставил все блага экономики изобилия и свободу по-своему устраивать собственную жизнь, должен обладать более интегрированной (целостной) личностью, чтобы делать правильный выбор и разумно ограничивать себя, чем гражданин, которому не требуется внутренняя сила для самоограничения, поскольку общество предлагает ему мало того, чем можно насладиться или от чего воздержаться. Понятно, что в каждом социуме найдутся те, кто просто не видит удовольствия в еде и напитках, и потому им не нужно обладать сильной личностью или даже крепким желудком. Но общество изобилия и не предлагает таким людям большего искушения, чем то, с каким они могут сладить. Проблема здесь только для индивида, который не имеет ни крепкого нутра, ни внутренней силы сдерживать свои желания, но при этом не дурак вкусно поесть и хорошенько выпить.
Вероятно, моя повседневная практика лучше объяснит, почему при сегодняшнем научно-техническом прогрессе человек нуждается в более интегрированной личности. Во все времена редко, но встречаются семьи, где родители отвергают одного из своих детей или испытывают к нему противоречивые чувства. Если ни в том , ни в другом случае ситуация не принимает слишком острых форм, большинство детей более или менее переносят ее, хотя не без последствий. Как учит психология, подобное отношение со стороны родителей чаще всего вредит психике ребенка. Современный образованный родитель, если он питает к своему ребенку негативные или противоречивые чувства, испытывает вину и хочет как-то это компенсировать. Весьма вероятно, вынужденное чувство вины за свое отношение только усугубляет негативные чувства родителя, из-за чего ребенку достается вдвойне: он страдает также от раздражения, которое вызывает у родителя, будучи источником его приступов вины.
Родителю, который осознал, что своими негативными чувствами к ребенку вредит ему, нужно развить в себе силу характера, чтобы переварить свою вину, интегрировать ее в свою психику. Этого не требовалось в прошлом, когда родители не подозревали, что плохие чувства к ребенку наносят тому вред. Скорее всего, родитель прошлых времен пребывал в убеждении, что и так уже выполняет свой долг, обеспечивая ребенка пропитанием и прочим необходимым, а о всяких там чувствах просто не задумывался. Теперь же, чтобы избавиться от чувства вины, взрослый даже может убедить себя, что у чада есть дефект; что отрицательные чувства к ребенку вызваны этим, и винить тут некого. Я навидался родителей, которые в другое время просто отвернулись бы от ребенка, но сейчас, желая отделаться от чувства вины, настаивают, что у того непорядки с головой или имеются иные дефекты.
Предать проклятию новую информацию — не выход. Важно понимать, что каждый шаг к большему осознанию — в данном случае к признанию потенциально опасной природы некоторых человеческих эмоций — требует от нас стать более сильной и интегрированной личностью. Тогда последует истинный прогресс.
И отторгающему ребенка родителю, и самому ребенку лучше, если родитель не чувствует вины, хотя такая ситуация все равно нежелательна. Тем не менее если в прошлом у такого родителя не оставалось выбора, то сегодня для него открыты многие возможности, и это — к лучшему. Он может принять свою вину как часть собственной личности вместо того, чтобы перекладывать ее на ребенка или на кого-то еще. Он может выявить истоки своего отторжения и устранить их, и тогда ему больше не придется ни отворачиваться от ребенка, ни чувствовать себя виноватым. Любое решение пойдет на пользу всем причастным к ситуации. Но если родитель просто реагирует на более передовое знание (осознаёт, что отказ разрушителен), но не работает над собой, чтобы внутренне измениться (интегрировать свою вину, устранить причины отторжения), научные достижения вместо большой пользы могут принести только вред.
Сегодня, если мы хотим, чтобы социальный, научный или технологический прогресс улучшал, а не ухудшал участь человека, требуются более развитое сознание и более глубокая целостность личности, чем когда-либо в прошлом. Личная автономность и осознание свободы всего лишь другие аспекты этих более высоких стадий личностной целостности.
Именно потребность во внутреннем росте объясняет, почему некоторые исследователи социального и технологического прогресса смотрят на будущее пессимистически. Они не верят в способность человека параллельно внешнему прогрессу преуспевать в личностной интеграции. Их страхи за будущее человечества в наш век технологий, в сущности, и есть следствие их изначально низкого мнения о человеке.
На самом деле мы сделали уже немало шагов на пути внешнего прогресса, и каждый новый успех становился возможен, только когда мы достигали более высокого уровня развития личности, которого требовала от нас изменившаяся среда. Чего зачастую не замечают те, кто пессимистически смотрит на наше будущее. Их априорно низкая оценка человека и заложенного в нем потенциала мешает им осознать, что с тех самых пор, как он стал существом общественным, человек решал эту проблему, и решал успешно.
В предыдущей главе я упоминал, как современный кочевник относится к оседлой жизни вообще и к городским жителям в частности. И действительно, из кочевника не получится благополучного горожанина, пока он не научится обуздывать свои наклонности хватать и убегать под влиянием прихоти или малейшего разочарования; пока он не обуздает своего желания кроваво мстить за любое оскорбление. Как не сумеет он развить самоконтроль до тех пор, пока для него не приобретут значимость тесные и долговременные отношения с большей группой людей, чем его семья или племя; пока экономические и культурные преимущества города не станут для него привлекательными. Ради таких выгод он, возможно, захочет и будет готов ограничивать себя и развивать в себе новые социальные способности; коротко говоря, захочет достичь большей личностной целостности.
Большинство бывших кочевых племен пожелали и сумели добиться этого, притом за считаные поколения. И почти не сомневаюсь, что сегодня человек тоже может достичь более высокой степени целостности, если новые условия жизни сулят ему больше свободы, чем подавления. Разумеется, если они предложат человеку выгоды столь же существенные, как те, что городская жизнь предлагала кочевнику. Мы не сомневаемся, что технологии дают огромные преимущества. Вопрос в том, умножает ли эти преимущества, и если да, то в какой мере, успешное проживание человека бок о бок с себе подобными. Потому что одного этого достаточно, чтобы дальнейшее развитие личностной целостности человека было приятно и полезно. И он с готовностью возьмется работать над собой.
Я написал эту книгу главным образом для того, чтобы предложить направление, в котором, как я уверен, должна двигаться эта более высокая личностная интегрированность, и чтобы просветить читателя относительно ряда аспектов современного массового общества, которые тормозят этот процесс.
Дисбаланс*
*В данной главе использованы материалы статьи Individual Autonomy and Mass Control [Индивидуальная автономия и массовый контроль], опубликованной в Frankfurter Beitrage zur Soziologie; T. W. Adorno and W. Dirks, editors, Vol. I: Sociologica, Aufsatze, Max Horkheimer zum sechzigsten Geburtstag gewidmet. Europaische Verlagsanstalt, 1955, Frankfurt am Main.
На сегодня внешний прогресс далеко опережает личностную интегрированность. Образовавшийся дисбаланс сказывается на многих гражданах современного массового государства, служит причиной нервных расстройств. Последние, как известно, возникают на почве неразрешенных конфликтов. Но разрешение конфликтов зависит от личностной интегрированности, которая позволяет успешно справляться с ними. Эта способность нарабатывается за счет опыта эффективного преодоления трудностей. Отсюда и кажущаяся «невротичность» подростка. Он слишком молод, чтобы накопить опыт разрешения внутренних и внешних конфликтов, и не уверен, что может успешно совладать с ними. Отсюда же проистекают другие проблемы переходного периода.
К тому же перед современным подростком открывается намного больше возможностей выбора и соблазнов, чем было в прошлом у его сверстников. И значит, сегодняшнему подростку нужно обладать гораздо большей зрелостью, чтобы не поддаваться на опасные искушения, которых столько, что глаза разбегаются. Мне в моем юношестве не требовались ни сила характера, ни особо крепкие моральные принципы, чтобы устоять против соблазна угнать машину: ни один из знакомых мне парней не разъезжал на авто, и моя подружка не рассчитывала, что я с ветерком прокачу ее по улицам. В те времена и машин-то вокруг нас не было. А сегодня угон — самое распространенное правонарушение среди подростков. Вот вам пример из повседневной жизни, как прогресс усугубляет эмоциональные проблемы и потому требует более высокой личностной интегрированности.
Если индивиду раз за разом не удается решать свои проблемы, как внутренние, так и проблемы с социумом, он разуверяется в своей способности успешно справляться с новыми вызовами. Жизнь испытывает современного гражданина с его слабеньким навыком принимать решения, снова и снова ставя его в ситуации выбора — какую из многочисленных неподходящих профессий выбрать, какую из далеких от совершенства партий поддержать, какую из множества соблазнительных, но в сущности бесполезных технических новинок купить. Но его выбор редко когда действительно отвечает его глубинным чаяниям. Таким образом, психическая энергия, затраченная на выбор, оказывается выброшенной на ветер, и в итоге человек ощущает опустошенность, и притом без всякой для себя пользы*.
В целом умение принимать решение по какому-либо вопросу и разрешать конфликты зависит от способности индивида с самого начала отбросить все пути урегулирования, которые явно идут вразрез с его ценностями и личностью. После чего остается очень немного возможных вариантов, и выбрать из них правильный уже куда легче. Личность не очень целостная неспособна проверить все множество вариантов выбора на предмет соответствия своим ценностям и интересам и тем самым свести проблему до разумных масштабов. Необходимость что-то решать всякий раз угнетает и приводит в смятение такого индивида.
Любопытно, что наличие множества одинаково привлекательных возможностей теоретически свидетельствует, что человек свободен в своем выборе, но в психологическом плане эта широта выбора не воспринимается как свобода. Скорее, наоборот, вызывает смутную неудовлетворенность. А когда точно знаешь, что такие-то варианты тебя не устраивают, и выбираешь тот единственный, который считаешь наилучшим или самым приемлемым, приобретаешь положительный опыт. Хотя этот выбор может касаться не самых важных вещей, он все равно вызывает у индивида чувство выполненного долга и довольство собой.
Современное массовое общество еще и другими путями усиливает в человеке ощущения, что его самоидентичность все больше размывается, а границы автономности сужаются: 1) сегодня человеку труднее выработать собственные стандарты и жить в соответствии с ними, потому что при таком разнообразии предлагаемых вариантов выбора и способов надежно устроить свое существование чей-то индивидуальный образ жизни утрачивает значимость, с этим отпадает и необходимость развивать в себе способность идти своим путем; 2) одновременно насаждается иллюзия большей свободы, из-за чего случаи, когда индивид не может удовлетворить свои желания, воспринимаются им особенно болезненно и более разрушительно воздействуют на него; 3) человеку предлагается такой широкий спектр вариантов, что он превышает разумно ожидаемые от индивида способности к самостоятельному выбору; 4) ни воспитание, ни школьное образование не могут дать индивиду ни примеров, ни наставлений и принципов по поводу того, какие его инстинктивные желания могут быть удовлетворены и каким путем. В старшем возрасте, когда возникает реальная нужда дать выход этим желаниям, личность молодого человека уже может быть сформирована, но так и не обучена справляться с данной проблемой. Это и случается с теми, кто впал в зависимость от общества и его указаний, как поступать почти во всех сферах жизни. Так что в попытках решить очередную проблему такой индивид полагается на подсказки общества, например в том, как удовлетворять сексуальные потребности; и тогда даже интимная жизнь человека не сможет дать ему ощущение неповторимости собственной индивидуальности.
Когда социальные перемены стремительны, индивиду как личности не хватает времени сформировать новые внутренние установки для взаимодействия с непрерывно меняющейся средой. Что сбивает индивида с толку и лишает почвы под ногами. Чем чаще он сталкивается с подобным, тем чаще оглядывается на других, чтобы посмотреть, как справляются они, и пытается копировать их поведение. Но это «чужое» поведение, не укладывающееся в рамки его человеческой сути, лишь ослабляет целостность его личности, из-за чего он чем дальше, тем меньше способен встречать перемены, сохраняя автономность (Многое из сказанного здесь об автономном индивиде в противовес индивиду, управляемому массовым обществом, более полно и подробно, правда с другими акцентами и выводами обсуждает в своей книге «Одинокая толпа» Дэвид Ризман (David Riesman. Th e Lonely Crowd, New Haven, 1950), где сравнивает автономную личность с той, что ориентируется на других людей).
Сегодня мы испытываем страх перед современным массовым обществом, в котором люди больше не реагируют на превратности жизни независимо и непосредственно, а готовы бездумно копировать предлагаемые другими решения. Мы боимся, что эти внешние решения продиктованы исключительно интересами технического прогресса, а то, что для них нужна более целостная личность, остается без внимания. Если все начинается с некритического согласия выполнять решения, касающиеся внешней стороны жизни (внешних обстоятельств), то оно редко когда ими и ограничивается, слишком уж тесно переплетены внешняя жизнь и внутренняя. И следовательно, как только индивид начинает полагаться на сторонние решения вопросов своей внешней жизни, он может вскоре распространить эту практику и на поиск выхода из своих внутренних конфликтов. Как только подобное состояние личностной дезинтеграции приобретает массовость, общество лишается всяких тормозов, препятствующих стремительным социальным переменам; и чем стремительнее перемены, тем тяжелее дается достижение нового уровня личностной целостности, позволяющего угнаться за ними.
Интегрирование само по себе процесс медленный. Согласно законам психической экономии, как только тип поведения становится привычным, новые типы поведения могут формироваться, лишь когда индивид либо убедится в их огромном превосходстве над предшествующими, либо увидит в них единственный способ совладать с новым вызовом. Требуется время, чтобы индивид пришел к этому пониманию, требуется больше времени и усилий, чтобы развить и отточить новые типы поведения. И еще больше времени и тяжелой работы над собой индивиду требуется, чтобы сделать новый тип поведения истинной (органичной) частью своей личности. И лишь тогда человек будет готов принять новый вызов самостоятельно, т. е. отреагировать способом, который согласуется с его целостной личностью. Таким образом, быстрые темпы экономических и социальных преобразований чрезвычайно затрудняют возможности формировать и поддерживать автономную личность. С другой стороны, индивиды, не обладающие независимостью, с готовностью принимают быстрые перемены. Здесь кроется серьезная проблема, которую мы должны осознавать: быстрые изменения в значимых социальных условиях склонны множить индивидов с недостатком истинной автономности, что, в свою очередь, открывает возможность еще активнее наращивать темпы социальных преобразований.
Чем меньше человек способен разрешать свои внутренние конфликты, как и конфликты между своими желаниями и требованиями среды, тем больше он рассчитывает на подсказки общества, как отвечать на новые вызовы, которые оно может поставить перед ним. И здесь уже не играет роли, откуда он заимствует решения — у авторов газетных статей, из рекламы или у психиатра. Чем больше человек принимает их ответы за собственные, тем меньше способен самостоятельно ответить на следующий вызов и тем больше решений должны поступать к нему извне. Затрудняюсь определить, на какой стадии этой эволюции массового государства мы сейчас находимся.