June 1, 2021

Отражение Медузы

Все было прекрасно в Кисфинах. Море блестело глубоким синим сапфиром, трава играла на солнце изумрудом, а в центре всего этого буйства ярким огнем горел янтарь закованного в бронзу светловолосого героя. Походка его была летящей и энергичной, но осторожные движения широких плеч, которыми он не хотел задеть путающихся под ногами местных, выдавали в нем человека мягкого характера. И если бы кто-то из местных не боялся обжечься солнечным светом и поднял глаза чуть повыше, то безошибочно определил бы: герой был совсем ребенком.

Ему только-только исполнилось семнадцать, и легкий светлый пушок был почти незаметен над его наивной улыбкой. Несмотря на то, что путешествие к Кисфинам было долгим и мучительным, он все еще осматривал окрестности с детским энтузиазмом. И лишь чуть прикрытые от усталости веки и тянущиеся вниз уголки полных губ выдавали в нем человека, чье стремительное взросление уже начало приглушать яркость эмоций и не собиралось останавливаться.

Героя звали Персей. Он прибыл в Кисфины, чтобы убить Медузу Горгону. Ему это обязательно удастся.

Вприпрыжку спустился он по ухабистой дороге, которая вела к тому, что местные называли “порт”. В Афинах, из которых проделал свой долгий путь Персей, это бы назвали… Да никак бы это не назвали в Афинах. Граждане Афин имели дела поважнее, чем придумывать названия для детских поделок из досок. Граждане Афин голосовали, дебатировали, изгоняли и очень, очень-очень, очень-очень-очень много спорили. Им было категорически не до портов.

В порту околачивалась группа молодых людей, которые, скорее всего, были старше Персея, но казались ему глуповатыми подростками. Чуть поодаль от них бурчал себе что-то под нос старый рыбак, возившийся с сетями. И совсем вдалеке сидела в пришвартованной лодке девчушка лет десяти. К ней-то Персей и направил свои энергичные шаги.

— Привет, девочка! — во весь рот улыбнулся он.

— Какая я тебе девочка! — надулась та.

— А сколько тебе? — удивился Персей. — Десять?

— Мне двенадцать!

— Ух ты, да ты и правда старая. Я хотел поинтересоваться у тебя, твоя ли это лодка?

— А зачем тебе? — недоверчиво сощурилась та, и Персей начал осознавать, что с группой подростков справиться было бы проще.

— Я хочу отправиться на остров Сарпедон, малышка, — сказал он и с трудом сдерживал улыбку в предвкушении ее следующего вопроса.

— Ты что, дядя, тебе нельзя на Сарпедон!

— Это еще почему?

— Там же живет Медуза!

— А что если я скажу тебе, что я сын богов? — подмигнул Персей.

— Хм… — девочка прикидывала, насколько это возможно, — А каких богов?

— А какой твой любимый бог?

— Гестия.

— Что?.. Никто никогда не называет Гестию.

— Я называю.

— Хорошо. А из богов-мужчин?

Девочка крепко задумалась.

— Аид.

— Боги, его тем более никто не называет. Почему Аид?

— Потому что он верен своей жене.

— Разве ж это достижение. Я вот тоже никогда не изменял женщинам, что ж теперь, — Персей закашлялся, забыв упомянуть, что женщины у него никогда не было.

— Мама говорит, что все мужчины обманывают.

— Не все мужчины, — возмутился Персей. — Я не такой.

Девочка осмотрела Персея с головы до ног и поняла, что пока, в силу возраста, не обладает достаточными компетенциями, чтобы оценить его порядочность. А возможно, он сам был недостаточно взрослый, чтобы судить о его порядочности.

— А еще у Аида есть шлем-невидимка! — сменила тему она.

— Увы, малышка, нет у него никакого шлема-невидимки, — разочарованно протянул Персей. — Это миф.

— Ну как бы да.

Озорные волны ритмично били о борт лодки, а потом растворялись в желтом песке. Где-то вдалеке галдели чайки. Разговор начинал докучать Персею.

— Короче. За драхму одолжишь мне лодку на ночь?

— Ищи дурочку. Минимум пять.

— За пять я вон у тех оболтусов возьму, — Персей кивнул в сторону группы подростков и его кудрявые локоны роскошно рассыпались по наплечнику.

— Три драхмы, мое последнее слово, — уперла руки в боки девочка. — Но тогда скажи, зачем тебе на Сарпедон.

— Известно зачем. Чтобы убить Медузу Горгону!

Персей тоже упер руки в боки, но с совершенно другой целью. Он даже чуть-чуть наклонил в голову и задумчиво посмотрел вдаль. Послушный его самоуверенности ветер заботливо раскидал кудри героя. Он выглядел превосходно.

— Но зачем? — спросила девочка с искренним непониманием.

— Как зачем?.. — опешил Персей, — Она же чудовище, она убивает невинных людей по всей Элладе. Ты что, хочешь, чтобы Медуза однажды пришла за тобой и твоей мамой? Хочешь, чтобы она обратила тебя в камень? Вот уж нет, я этого не позволю.

— Но Медуза никогда не придет за мной и моей мамой, — сказала девочка так, будто это было всем известным фактом.

— Это еще почему?

— Медуза не приходит за женщинами и детьми. Она только мужчин превращает в камень, и то если они сами к ней приходят.

— Ты… Ты уверена?.. — девочка уверенно кивнула, а потом, для пущей уверенности, кивнула еще несколько раз, — Просто я слышал…

— Только мужчин, я тебе базарю. — с этими словами девочка сделала жест, который явно подглядела у взрослых и не очень воспитанных торговцев рыбой.

— Тогда почему ее считают чудовищем и хотят убить?... — Персей был в замешательстве.

— Боятся, наверное, что снова будет защищать женщин.

— Защищать женщин? — Персей совсем потерял нить разговора, — От кого их защищать?

— От мужчин конечно! Мужчины очень сильно обидели Медузу, а Афина ее еще и наказала за это. Теперь она защищает других от этой участи.

Персей был очень сильно растерян. Совсем не для того, чтобы узнать эту историю, он проделал путь из самых Афин. И совсем не голову защитницы женщин он хотел везти домой в мешке. Даже наоборот, он бы сам очень хотел быть защитником женщин.

— А как… А как мужчины обидели Медузу? — очень осторожно поинтересовался он.

— Не знаю, — пожала плечами девочка. — Но мама говорит, что очень сильно обидел.

Персею было неприятно осознавать, что первым ему на ум приходил только один вид обиды.

— Послушай, малышка, — с этими словами он сел на песок, чтобы посмотреть девочке в глаза и показать, насколько он серьезен в общении с ней. — Давай я расскажу тебе, как эту историю рассказывают у нас в Афинах, хорошо? Потому что мне кажется, тут какое-то недопонимание, — девочка кивнула. — Медуза была в храме Афины и сказала, что она красивее богини. Та, в своем бесконечном знании и мудрости, услышала ее дерзкие слова с Олимпа, спустилась и покарала ее, превратив в чудовище. Что, на мой взгляд, абсолютно адекватная мера наказания. Обрати внимание, Медуза это не абы где сказала, а в храме Афины. У себя дома, за закрытыми дверьми, она пусть чем угодно занимается, но согласись, что в храме Афины…

— Нет-нет, ты чего такое говоришь! — перебила его девочка, — Она пришла в храм Афины, чтобы попросить о помощи! Она спасалась от мужчин!

— Нет. — твердо сказал Персей, — Афина мудрейшая из богинь. Она бы никогда не наказала девушку за то, что ее… Обижают. Это абсолютно невозможно и ты врешь мне, девочка.

— За что купила, за то продала, — пожала плечами та, но в том старании, с котором она начала рассматривать свою лодку, чувствовалась затаенная обида.

— Хорошо, — сказал Персей после недолгих раздумий. — Я отношусь к подобным обвинениям очень серьезно. Я пойду и проконсультируюсь с Афиной.

— А Афина тебе ответит?

— Мне — ответит, — с самоуверенной улыбкой ответил Персей и решительно встал, чтобы уйти.

— Смотри, как бы она и тебя в чудовище не превратила, — крикнула девочка ему вслед.


Разумеется, храма Афины в Кисфинах не было. Не было и статуи, не было и алтаря. С тех самых пор, как Персей возложил на себя опасную миссию по убийству Медузы, а вместе с тем и титул героя, он изо всех сил воздерживался от злых мыслей. Но тут он ничего не мог поделать, кроме как подумать едкое и полное желчи “ну и дыра”. Внезапная запутанность ситуации, которая последние месяцы была прямой и понятной, как стрела, раздражала его сердце и вводила в заблуждение его разум.

Найдя самый высокий холм с красивым видом на остров Сарпедон, где никто бы не потревожил его молитв, Персей встал на колени, закрыл глаза и постарался не думать о мирском. Его могучая грудь вздымалась от мерного дыхания, сильные руки были покорно опущены к земле, а тяжелые веки закрывали сухие и уставшие от долгой дороги глаза.

Солнце медленно садилось за горизонт, облака сгущались, и некогда сапфирно синее море становилось бесцветно мраморным. Лишь узкая красная полоска света, идущая от Сарпедона, будто пролагая к нему путь, разбавляла сумеречное уныние. Первый закатный прохладный ветерок, который в теплое время года всегда нагоняет гнетущую тоску, коснулся шеи Персея, всколыхнул его остывшие чувства и заставил поднять глаза на представшую перед ним во всем ее божественном великолепии Афину.

— Просто скажи мне… — Персей старался смотреть на ее сову, чтобы не ослепнуть от божественного сияния, но его взгляд от этого был не менее решительным, — Это правда? Медуза пришла в твой храм, моля о помощи, и ты наказала ее?

— Персей, сын Зевса, — сказала Афина, и по телу Персея, скрытом броней, стремительным ветром пробежала дрожь. — Слушай меня и запомни. Я никогда не накажу свою жрицу за причиненное ей зло.

Персей почувствовал, как желание узнать правду угасало в нем. Голос Афины был так уверен, так суров и при этом так ласков, что сомневаться в ее словах казалось ему богохульством. Он уже хотел было извиниться перед ней, как вдруг перед ним встал образ отрубленной головы чудовища. Отрубленной головы, у которой уже никогда будет не узнать истины.

— Но зло… — он краем глаза заметил строгий взгляд Афины, — Но зло было? Медузу изнасиловали в твоем храме?

Сова ухнула. Ладонь Афины, такая изящная, но при этом размером с голову Персея, сжала копье сильнее. Внутри у него все сжалось, но подумав о чести своего отца и о том, как над ним будут смеяться на Олимпе, он остался неподвижным.

— Зло было, — со вздохом молвила Афина.

Персей поверить не мог своему счастью от того, что ему удалось переспорить богиню. И радость его тут же сменилась горем от того, что глупый слух оказался жестокой правдой.

— Почему ты наказала ее за это? Ты же мудрейшая из богов, ты же великодушнейшая из олимпийцев. Почему, о Афина? За что ты наказала Медузу?

— Я не наказывала Медузу! — древко копья ударилось о влажную землю, оставив глубокий след. Персей представил, что случилось бы с ним, окажись он случайным объектом этого мимолетного, но разрушительного гнева. — Я хотела защитить ее.

Персей хотел воскликнуть возмущенное “защитить?!”, но он был умным и богобоязненным юношей, который знал, как стоит и как не стоит разговаривать с мудрейшими и великодушнейшими богинями.

— Она никогда больше не станет жертвой насилия, — продолжила Афина. — Одним взглядом она может обращать в камень. Она хозяйка своей судьбы и своей чести.

— Но почему… — сова наклонила голову, словно ожидая следующей реплики Персея. Тот взвешивал каждое слово, — Но почему все хотят убить ее? Почему ее называют чудовищем?

— Потому что будь уверен, Персей, и запомни мои слова: то, что не изуродует самая страшная боль, обязательно изуродует чувство власти. Даже боги не способны сдерживать свои силы перед лицом страстей, что говорить о смертных, чей разум искалечен травмами былого. Медуза использовала свою силу против людей, потому что жаждала мести. Ее месть была праведной, ее деяния — нет. И люди никогда ее не простят.

Чайки уже давно не кричали, шум в Кисфинах утихал. Жители медленно расходились по своим домам и готовились ко сну. Утихал и горящий гнев в груди Персея, а на смену ему приходило чувства гораздо более неприятные, чувства душные и тяжелые. Тоска, растерянность и беспомощность. Его сияющий бронзовый нагрудник казался ему не по размеру, а меч, лежащий на мокрой траве, выглядел дурацкой игрушкой. Никакого чудовища не боялся Персей, а кроме как не бояться он ничего и не умел.

И когда собственные потерянность, неопытность и глупость стали ему совсем невмоготу, он осознал, в чьих ногах имеет счастье находиться. И подняв понуренную под бременем тяжких дум голову, он спросил у мудрейшей из богинь:

— Что же мне делать?

Краем глаза он увидел, как та улыбнулась. И улыбка ее была совсем не сияющей и не счастливой. Грустной была ее улыбка, словно одинокое прикосновение бриза в жаркий день. Бриз тот не охлаждал и не ободрял, и туника от него менее потной не становилась. Но напоминал этот бриз, что бывают дни и не такие жаркие, когда живется чуточку проще и веселее. Да и в конце концов, разве не приятно горячим деньком почувствовать бриз, пускай даже легче от него не станет?

— Возьми этот щит, Персей, сын Зевса. Дай Медузе посмотреть на свое отражение.

Персей опустил глаза и увидел перед собой сияющий бронзовый щит, отполированный до зеркального блеска. Это был самый прекрасный щит, которой ему доводилось видеть. Не то, чтобы ему доводилось видеть много красивых щитов.

— А это поможет? — спросил он.

Но в щите не отражалось никого, кроме него самого.


Горы Сарпедона были такими грубыми и недружелюбными, что Персей невольно задался вопросом, почему Медуза выбрала жить именно среди них. Но ответ нашелся сам собой: тот путь, который он проделал, окрыленный собственным героизмом, она прошла, гонимая отовсюду. Из самых Афин она бежала, движимая ненавистью и страхом, чтобы найти самые грубые и самые недружелюбные горы, среди которых она могла бы насладиться вынужденным, но таким желанным одиночеством.

Он опустил глаза вниз, чтобы найти выступ, на который поставить ногу, и ему открылась ужасающая картина: одиночества Медуза не нашла. Повсюду, от ее пещеры до побережья, стояли окаменевшие мужские фигуры. Большинство держали в руках мечи и луки, многие лишь тянулись за оружием, а некоторые готовились к удару. Но оправившись от испуга, Персей с удовольствием отметил, что никому из них не пришла в голову идея спуститься с гор. Все они воспользовались хорошо просматриваемым проходом с побережья. Неудивительно, что Медуза их заметила.

Но удивительно, что Персей не мог заметить Медузы. Если она пряталась в пещере, то это создавало проблемы. Как пробраться к ней, избежав ее взгляда?

И лишь бесшумно приземлившись на золотой песок, Персей придумал гениальную идею, которая заслуживала того, чтобы остаться в веках, вдохновляя всех будущих героев: он будет пятиться и смотреться в зеркало. Это было самое гениальное, что он когда-либо придумывал.

“Что главное в геройстве? Хороший вопрос… — готовился он к вопросам философов в Акрополе, — Многие скажут, что твердая рука или острый клинок, но знаете… С годами понимаешь, что лишь ум, да-да, та самая пресловутая смекалочка позволит тебе преуспеть там, где пали другие. Не думаю, что мне удалось бы сразить всех тех чудовищ, если бы я… Не думал”.

Философы хохотали и аплодировали. Персею и самому было смешно от своей шутки. А впрочем, пора было идти в пещеру.

Он посмотрел в отражение щита. В пещере было темно и Медузы не было видно. Он медленно попятился вглубь ее логова. Его дрожащая рука потянулась к мечу, но он вовремя остановил себя. Он не хотел пугать Медузу. Она достаточно времени провела в страхе.

Из глубины пещеры раздался быстрый топот ног. Медуза мелькнула в отражении. В последний момент Персей успел развернуть щит и закрыть глаза, чтобы защититься от ее взгляда. Она вцепилась в щит и какое-то время герой паниковал, ничего не видя и не зная, что ему делать. Ему потребовались долгие мгновения чистого страха, чтобы с силой отбросить ее в стену и, так и не открывая глаз, побежать к выходу.

— Дерьмо! — донеслось ему вслед, — Что нужно сделать, чтобы вы, ублюдки, просто отстали от меня?!

Ответа на этот вопрос Персей не знал. Он даже не знал, где он сейчас находится. Он все еще боялся открывать глаза, и вслепую размахивал щитом вокруг себя, не желая подпускать Медузу близко. Он точно знал только одно: он не откроет глаза ни за что на свете.

— Ну что же ты, вояка? Тоже пришел сразить чудовище?

— Я… Я не считаю тебя чудовищем! — крикнул Персей в отчаянии. Ему приятно было отметить, что даже в моменты паники он не врет и не молит о пощаде, а вроде как даже делает комплименты.

— А-а, то есть ты из тех, кто считает меня красавицей?! Ты еще хуже. Ты хочешь меня изнасиловать, мразь!

— Нет, нет, я…

Персей не успел договорить. Что-то с силой ударило его в бок. Крепко сжатые глаза открылись вместе с тяжелым выдохом. Он увидел мокрые волосы своей противницы и испуганно сжал глаза обратно. Ему не удалось ударить ее щитом: руки Медузы крепко вцепились в подарок Афины и, запутавшись в собственных ногах и ничего не видя, Персей неуклюже упал на спину. Медуза уселась сверху. Она была гораздо сильнее, чем казалась. Он получил удар по лицу и защитил себя щитом. Следующий удар он получил уже щитом.

— Я не собираюсь тебя ни убивать, ни насиловать, честно! Я здесь, чтобы спасти свою маму!

Удары остановились. Руки Медузы медленно-медленно опустились на щит и она отвела его от лица Персея. Он был напуган, но внезапная осторожность ее движений смутила его и не позволила сопротивляться.

— Да ты… Ты совсем дитё.

Персей не знал, что ответить.

— Мне семнадцать, — сказал он. — С половиной.

Он все еще не открывал глаз, но чувствовал, как Медуза глубоко вздохнула.

— Я правда не считаю тебя… Вас… Чудовищем.

Медуза сидела на нем неподвижно. Лишь после ее тяжелых слов, упавших на него, словно молот, Персей понял, что она смотрит на свое отражение в щите.

— А я себя — да.

Она слезла с него. Шаги на песке услышать непросто, но прислушавшись, Персей убедился, что она уходит и решился открыть глаза. Герой встал, отряхнулся и пошел за ней.

— Ты не будешь превращать меня в камень?

— Нет, не буду, — Медуза медленно обернулась на него. Он инстинктивно заглянул ей в глаза и не успев испугаться осознал, что действительно не превращается в камень, — Ты поймешь, если я захочу тебя превратить. Глаза сразу кровью нальются, страшные такие станут.

Она села на окаменевшего воина, который предусмотрительно упал перед смертью. Персей сел на желтый песок. Ее лицо действительно совсем не выглядело чудовищным. С неприязнью Персей отметил про себя, что отчасти даже может понять, почему тем мужчинам захотелось изнасиловать ее. Он гнал от себя похабные мысли прочь, но нельзя было не обратить внимание, что сильное крепкое тело Медузы, ее острые скулы, нос с горбинкой и глубокие карие глаза, от которых можно было окаменеть и без всяких проклятий богов, будоражили его молодую плоть.

Разумеется, годы в изгнании сильно отразились на ней. Грязные нечесаные волосы с застрявшими в них кусками водорослей действительно напоминали змей из легенд. На коже появились наросты, волдыри и расчесанные ссадины. Глаза сильно ввалились, то ли от усталости и недосыпа, то ли как следствие ее способностей. Зубы были желтые, да и в целом от Медузы пахло так себе. Ну и самое главное, она была старовата для Персея. Не слишком старовата, но достаточно старовата.

Почему Персей вообще об этом думал.

— Афина рассказала мне твою историю… — Персей хотел звучать сочувственно, но поймал себя на мысли, что все равно хвастается.

— Чего говорит?

— Ну, она этого напрямую не сказала, но она сожалеет о случившемся.

— Вот как? — удивилась Медуза.

— Это она дала мне зеркальный щит.

— Решила показать мне, какая я уродина? Умно.

Медуза, бросив презрительный взгляд на щит, снова уставилась на море: еще один источник проблем для нее.

— Ты совсем не уродлива, ты очень даже красивая, — чувствуя себя героем, сказал Персей.

— Эй, сопляк, не надо меня оценивать.

— Извини.

Медуза помолчала еще какое-то время, а потом сплюнула чем-то мерзким на землю и спросила:

— Так что там с твоей мамой?

— Ее зовут Даная и она лучшая женщина на свете. Но к ней без конца сватается один местный царек. Мы вроде как ему должны, и вот…

— Фу. Меня прям тошнит от такого, — вдруг завелась Медуза, — Она же ему сказала “нет”?

— Да, сказала. В смысле, сказала “нет”.

— Вот о чем и речь. Они не понимают слова “нет”.

— Этот вроде понял.

— Да ладно? — подозрительно сощурилась Медуза.

— Ага. Он от нее отстал. Теперь сватается к дочке другого царька. И потребовал у всех воинов привезти ему лошадей в качестве подарка невесте. А я ему говорю: “У меня лошадей нет, давай я как-нибудь отработаю”. А он и говорит: “К чему мне эти тупые животные, действительно, отработай-ка”. И отправил меня убить тебя.

— Меня?! — возмутилась Медуза, — Что это вообще за работа такая? Что я ему сделала-то? Чего им одинокая сильная женщина покоя не дает??

— Ну он сказал, что никто не может тебя убить, и что такой подвиг будет цениться выше любых лошадей…

Медуза вскочила со своей каменной скамейки и уже вскинула руки, чтобы начать ругаться, как вдруг задумалась. Она пристально посмотрела на Персея, и хоть в глазах ее не было крови, ему было не по себе от этого взгляда.

— Ты понимаешь, что он послал тебя на смерть?

— Зачем ему это? — удивился Персей.

— Потому что мужчины боятся только мужчин, в рот их драть. Женское “нет” для них ничего не значит, а ты вон какой бык вымахал, тебя он боится. Он хочет избавиться от тебя, чтобы изнасиловать твою мать.

— Да не-е-ет… — протянул Персей, но заметив неуверенность в собственном голосе испугался, что Медуза может быть права, — Он же сватается к другой!

— И что? Как будто мужло это когда-то останавливало. Он и ее отымеет, и мать твою отымеет, и пачку рабынь своих отымеет тоже. Это все, чем мужики занимаются.

Персей посмотрел на золотистый песок под своими сандалиями. Уж на что он был рассыпчатый и непостоянный, а сейчас уходил из-под ног даже больше обычного.

— Нет, Медуза, прости меня, конечно, но такого не может быть. Он принял нас, когда все от нас отвернулись, и дал нам кров. Он, конечно, был жесток и груб со мной, но он не станет насиловать мою мать.

— Он просто так дал вам кров? — скептически сощурилась Медуза.

— Нет, конечно не просто так. Он взял мать своей рабыней, а я помогал мужчи…

— И он никогда не насиловал своих рабынь?

Персей увидел пожелтевшие и сточившиеся зубы Медузы. В ее хищном оскале не было язвительности, была лишь беспомощная злоба, которая вместе с ее смрадным дыханием обдавала его свежее юношеское лицо. Конечно царь насиловал рабынь. Персей всегда это знал. Все всегда это знали. Просто Персей никогда даже не задумывался, что это может коснуться его матери Данаи. Никогда не задумывался, что это может коснуться его.

Его кулаки сжались в бессильной ярости. Путь до Афин, а оттуда до его родного острова, Серифа, займет много недель. И все это время его мать будет беззащитна перед всесильным и похотливым тираном.

И тут ужасное осознание ударило его, словно молния. Его мать могли насиловать прямо сейчас. Он посмотрел на Медузу и понял, что она знает об этом. И она совершенно спокойна, разве что немного грустна. Она жила с осознанием того, что кого-то где-то насилуют, уже долгие годы.

— Я отправляюсь обратно на Сериф, — решительно сказал он.

— И что ты будешь делать, дитя?

— Убью его.

— А это еще одно дело, которым занимаются мужики. Когда они не насилуют, они убивают.

Обвинения были оскорбительны Персею. Он не считал себя ни насильником, ни убийцей, и уж точно не видел ничего плохого в том, чтобы отомстить тому, кто покушается на его мать.

— Если мужчины способны только насиловать и убивать, Медуза, то я из тех, кто убивает. Пусть так. Но я никогда никого не насиловал. Я никогда никого не обманывал. Я не такой, как эти мужчины. И я не стыжусь того, что готов на убийство, чтобы защитить свою самую любимую женщину от несправедливости. Странно, — щеки Персея раскраснелись от ярости, — что ты стыдишься, Медуза.

Ее лицо вспыхнуло гневом и на мгновение Персею показалось, что глаза ее наливаются кровью, но нет. Она лишь сжала губы и отвернулась обратно к морю. Персей подумал еще какое-то время над сказанным, а потом встал и подошел к ней.

— У тебя ничего не получится изменить, мальчишка, — наконец сказала Медуза сквозь зубы, но ее дрожащий голос выдавал в ней чувства, которых Персей раньше не видел. — Мужскую природу не изменить. Я пыталась, и к чему меня это привело? Я чудовище, я уродина, я монстр, чью голову приносят в качестве подарка на свадьбу и к кому отправляют детей на смерть. У меня змеи вместо волос, чешуя вместо кожи и острые клыки. И ко мне приходят мужчины, такие же кровожадные и жестокие, как и раньше, только теперь их гораздо больше. Один за одним, один за одним. А я убиваю их и оставляю новых дочерей сиротами, новых жен и матерей в трауре. Я ведь тоже пыталась просто защитить женщин. Я ведь тоже была движима чувством высшего долга. Но сначала ты спасаешь женщину от изнасилования, потом от избивающего ее мужа, потом от приставаний и косых взглядов, а потом ты уже сама преступница. А жестокие похотливые мужчины все не кончаются и не кончаются.

— И что теперь? — Персей был уверен в своих словах, — Ничего не делать? Стоять в стороне? Надо бороться.

— Как ты собрался бороться, глупыш? — Медуза усмехнулась, но ее смех был больше похож на всхлип, — У того царька армия телохранителей, таких же рослых остолопов, как ты. Будущих насильников и убийц, а может даже и настоящих. Что ты с ними будешь делать? — Персей молчал. Он не знал ответа, и это незнание ранило его сильнее, чем мечи любой армии телохранителей. — Афина даровала мне способность обращать людей в камень и что? Помогла мне эта способность?

— Мне бы помогла, — прошептал Персей и снова уставился на песок под своими ногами.

— Тебе так только кажется, мой мальчик. Ни острый меч, ни волшебство, ни подарки богов, ничто не поможет тебе изменить этот мир. Только время его поменяет, — она нервным движением поправила волосы на лице, — и то если повезет.

— Я должен защитить мою мать, Медуза, — сказал Персей после гнетущего в своей безысходности молчания. — Кто, если не я?

— Я не знаю, — из глаз Медузы наконец полились крупные-крупные слезы, — Я не знаю.

— А я знаю, — Персей положил руку на эфес. — Я мужчина и я ее защищу. Ты должна понять.

— Я понимаю тебя, мальчишка… Ты действительно становишься мужчиной. Но я видела столько мужчин-насильников. Я не верю, что среди них есть не такие. Я не знаю, могу ли я снова доверять мужчинам.

— Конечно можешь, — сказал Персей и, с трудом сдерживая слезы, и отрубил ей голову.

Море блестело глубоким синим сапфиром, песок переливался на солнце яркой яшмой, а в центре всего этого буйства спасительным гранатом наливались глаза сраженного чудовища.


| Другие рассказы |