Мысли: Алексей Иванов о культуре и ремесле писателя
Сегодня стартует международный книжный фестиваль «Красная строка». Все события пройдут в Историческом сквере с 23 по 25 августа. В программе — лекции и паблик-токи с писателями, мастер-классы, квизы и многое другое.
Один из хэдлайнеров «Красной строки» — писатель и сценарист Алексей Иванов. Сюжеты его произведений часто связаны с Уралом и его историей. 24 и 25 августа у тебя будет возможность послушать Алексея и задать ему вопросы лично, а пока предлагаем тебе подборку избранных цитат писателя.
Я тщательно изучаю фактуру явления, прежде чем упомянуть его в книге: одной рукой пишу, а другой шарю в интернете, отыскивая подробности. Например, если в романе артиллерист стреляет из пушки, можно написать просто: «Он пальнул из пушки», но не будет ни картинки, ни ощущения старины. И я лезу смотреть, как все делалось. Оказывается, артиллерист сначала прочищал ствол орудия банником, чтобы загасить искры, оставшиеся с прошлого выстрела, чтобы новый заряд пороха не взорвался случайно. Потом он закладывал порох, закатывал ядро или вставлял картонный стакан с картечью, потом прижимал пыжом, потом специальной иголкой протыкал мешок с порохом, чтобы тот просыпался, потом с помощью гандшпигов нацеливал пушку и, наконец, подносил фитиль с огоньком, причем огонек он зажигал от фитильницы – специальной лампады. Когда все это описываешь, картинка получается очень реалистичная, и читать все это очень вкусно. Для меня список кораблей в «Илиаде» – чистая поэзия: там сплошная фактура.
Я не всегда точен в исторических фактах. Факт — это главный инструмент историка. А для писателя главное — образ. И чтобы образ был более адекватен эпохе, зачастую приходится отступать от исторического факта. Разумеется, лишь настолько, чтобы не нарушить структурную основу истории. Я всегда работаю именно на грани подобных отступлений. Изучать историю в чистом виде по моим произведениям нельзя, как в принципе нельзя этого делать по романам. Историю надо изучать по историческим книгам, а не по художественным произведениям.
Мне нравится работать в жанре нон-фикшн. Для писателя это всегда, как говорил Виктор Ерофеев, «наверхосыпку» — работа для собственного удовольствия, потому что нон-фикшн не приносит такого заработка, как обычное художественное произведение. Я могу себе позволить такое удовольствие, поэтому активно прибегаю к этому формату.
У меня был опыт издания своей книги под псевдонимом – роман «Псоглавцы». Псевдоним – мера вынужденная и для издательства нежелательная, поскольку новое имя не так привлекательно, как уже известное. Но я настоял на своем. Мне хотелось увидеть непредвзятую реакцию публики, поговорить о важных вещах: о культурных стратах, на которые распалось наше общество, и непроницаемости их границ.
В дискурсе прежних моих произведений такой разговор был невозможен, поэтому я и скрыл имя. Инерция восприятия – вещь неплодотворная. Просто надо помнить слова Пушкина о том, что произведение следует судить по законам, заключенным в нем самом. Триллер следует судить по законам триллера, эпос – по законам эпоса. Но увы: мой опыт провалился. Клишированность оценок никуда не делась, только один разряд клише заменился другим. Вместо «певца родного края» я получил «начинающего автора, который еще не научился писать романы». Короче, я сменял шило на мыло, и разговор все равно не состоялся. Но зато стало ясно, что стратегия с псевдонимом не работает, и следующий роман – «Комьюнити» – я издал уже под своим именем.
Писателей в России можно условно разделить на две категории. Писателей первой категории иронически называют аббревиатурой ВПЗР: «великий писатель земли Русской». Это авторы, которые всеми своими произведениями окучивают одну-единственную титаническую идею, например, идею величия конкретного народа или идею злодеяний власти. А вторую категорию составляют писатели буржуазные – такие, как я, которые своими произведениями просто реагируют на раздражители современности. То есть буржуазный писатель проблематизирует бытие. Ищет главную проблему эпохи.
Есть мнение, что писатель Иванов пишет романы под экранизацию. Хотя то, что пишу я, для кино совсем не идеально: 15-й век, забытые Богом княжества в тайге или сплав железных караванов по реке Чусовой. Сложно сказать, что роман с такой фактурой написан для экранизации. С профессиональной точки зрения такое утверждение является абсурдным.
Почему же в кино так часто берут мои произведения? Потому что в них есть сюжет, идея, яркие герои. Отсутствие сюжета — главная беда современного отечественного кинематографа. А читателю нужно, чтобы было интересно.
Нескромно скажу, что причина заинтересованности в моих текстах — в их качестве. Во-первых, я не пишу о себе, не занимаюсь тем, чем сегодня модно заниматься – автотекстами, в которых рассказывают о своей жизни, о своей точке зрения на все на свете, о своем быте, о своих частных впечатлениях. Я пишу о другом. Во-вторых, я развиваю традицию на новом качественном уровне. А традиция возникла не на пустом месте. За века своего существования литература выработала оптимальные формы описаний событий, явлений и людей. Эти формы наиболее адекватны и жизни, и ее восприятию. И новое время требует не отмены этих форм, а их модернизации. Например, всегда интересно читать сюжетные произведения с глубокой идеей, яркими характерами и выразительным языком. Какой смысл заменять этот формат чем-то мутным и невнятным? Если хочешь говорить по-новому и о новом – говори, а не бормочи. Кто ясно мыслит, тот ясно излагает. Кому есть что сказать, тот не несет пурги. А объяснение успеха темой Урала – ложное. Если бы российских читателей интересовал Урал, то они читали бы все, что написано об Урале. Но ведь не читают
Я берусь только за те темы, которые могу назвать заветными, полностью вкладываюсь в них, очень ими дорожу. Мне всю жизнь хотелось писать романы. Это мое любимое дело. Вот и причина моей продуктивности.
Я не говорю про политику и избегаю аллюзий на современные события в своих книгах. Есть такая фраза Пруткова: «Если у тебя есть фонтан, заткни его; дай отдохнуть и фонтану». Во многих вещах я не специалист – у меня, конечно, есть мнение по вопросам политики, но оно кухонное, и его я буду высказывать только на кухне. Я фильтрую свое присутствие в медиа, делаю только то, на что имею право, а не то, что позволяет статус. Меня, например, часто приглашают возглавить какие-нибудь конкурсы или фестивали, но я не эксперт по этим темам и не имею права сидеть в жюри.
Мы склонны говорить, какая у нас замечательная природа, какие скалы и реки, но все это в мире есть. Не только в национальных парках Америки или Китая, а даже в Европе. Европейцу, чтобы все это увидеть, не надо ехать на Урал. А вот индустриальное наследие этого типа и этого формата — единственное, что есть только у нас и чего нет в мире. Потому что в Европе индустриальное наследие — совсем не такое, как на Урале. И это наше ноу-хоу, благодаря которому мы можем быть значимы как некий культурный феномен. Но, к сожалению, на Урале это наследие — в постоянном пренебрежении: рушится, уничтожается. Урал часто пренебрегает самым ценным, что в нем есть — нивелируется и превращается в ничто. Я езжу в другие страны, смотрю, как подобные памятники сохраняются там, и представляю, как что-то подобное происходит у нас на Урале. Но пока это только мои мечты.