Tighnari Harris
Нари; это его любимая и самая частая уменьшительно-ласкательная форма сокращения имени.
Ангел; самое примитивное прозвище, которое звучит в организации уже много лет, само прозвище было дано его коллегами, которые подмечали максимально чувственную, понимающую и заботливую натуру Тигнари, — их «спасителя» от гнева главы.
Заместитель и «правая (левая) рука главы „Salvatores”».
Невероятно мечтательный человек, у него с детства очень яркая и обширная фантазия. Человека более расслабленного и невозмутимого в организации ученных больше попросту не найти, настолько он легок на подхвате и комфортен во взаимодействии.
Также Тигнари раскрывается перед людьми как очень спокойный и уравновешенный молодой человек, с чуткой натурой, весьма «творческим» подходом по отношению к разным ситуациям, он нежен и заботлив, отчего людям его понимающая личность очень импонирует, к нему буквально тянутся даже самые закрытые и неприступные люди. Нари умеет очень легко контактировать с людьми разных типов личности, ловко подстраиваясь под чужой темп, как говорится, — этот парень именно тот человек, с которым приятно как поболтать о всякой ерунде, выговориться о своих переживаниях, обсудить всевозможные теории заговора, а может быть и просто комфортно помолчать в окружении умиротворяющей атмосферы. За свой невероятно чуткий подход и чудаковатую личность его «Ангелом» и прозвали.
Нари является ярко выраженным эмпатом, и как раз благодаря этому он с легкостью чувствует не только моральное состояние людей вокруг, но и общую атмосферу настроения, чтобы вовремя разбавить напряженные моменты и избавиться от прежнего негатива. Нередко он выступает неким «посредником» в чужих конфликтах, разнимая озлобленных друг на друга людей, быстро находя компромиссы и примеряя враждующие стороны.
Проблематичность этой излишней эмпатии выражается в том, что Тигнари искренне страдает от этого, он в буквальном смысле прогоняет чужие эмоции через себя, и чья-то боль может быть для него чисто физически невыносимой, что может быть весьма трагичным, учитывая, что ученным он был с самого детства, эта судьба готовилась для него с рождения еще его родителями. Юный Харрис является не только доверенным заместителем и правой рукой главаря, он практически «сердце» и «душа"» Salvatores, временами даже в нем просыпается излишнее самопожертвование.
Но и хитрости молодой человек совсем не лишен, его проницательность очень играет ему на руку, а широта мыслей бывает весьма полезным, когда нужно срочно провернуть очередную махинацию в отношении правительства, или протолкнуть нужный план в конкурентности с другими «организациями-великанами», хотя правда в том, что ни один из своих планов он не афиширует публично, нет. Для этого у него есть Дотторе, который является главой всей организации и непосредственно его собственным боссом, так что если Нари и нужно смухлевать, он обустроит все так, чтобы автором этих идей выступал именно главный. Это делается лишь для отвода глаз подальше от него, не более.
Он очень упрям, готов стоять на своем до конца и никогда не прогнется под мнение большинства, это не в его характере, за свою точку зрение парень будет биться, если это понадобится.
Парень довольно саркастичен, и использует это как некий «щит», ведь когда человек ему особенно не нравится и хочется сказать что-то неприятное, он может ловко съязвить и перевести все в шутку.
Скрытый синдром отличника. Внешне он ощущается как синоним слова «расслабленность», не выдавая никаких внутренний беспокойств, однако по факту у него все должно быть идеально, каждый навык должен быть отточен до непревзойденного совершенства, ему нужен постоянный прогресс, постоянный рост и пополнение знаний, из-за чего молодой человек в прямом смысле доводит себя до самого предела своих возможностей, Тигнари в постоянном движении, и главным действующим лицом на всех возможных семинарах выступает именно Нари, посещая разные собрания и устраивая целые научные дискуссии с другими исследователями и ученными, то и дело соревнуясь в своих познаниях.
Привычка сбегать от реальности. Причем неважно каким способом, будет это лишь сон, который иногда может затянуться практически на целые сутки подряд, или употребление, что явно совсем не идет ему на пользу.
tw:: насилие, кровь, убийство, очень ненадежный рассказчик.
Тигнари никогда ни в чем не нуждался финансово, это было естественно, ведь его родителе всю свою жизнь посвятили научным исследованиям, и добились того, что само правительство избрало его отца, — Вольфрам Харрис, как отличного кандидата на то, чтобы руководить специально собранной бригадой, которая послужит их главным оружием по уничтожению грязных эсперов, коих и за людей-то совсем не считали.
Однако сам мальчишка, что почти с детства рос в окружении лабораторных стен, совсем не любил заявлять при сверстниках о том, какой важной шишкой является его отец, он слишком не хотел к себе этого предвзятого и особенного отношения. Он хотел добиться всего собственными силами, а не используя семейную репутацию.
В меру своей любопытности, скучать парнишке было некогда, в лаборатории он всегда находил чем себя занять, особенно сильно ему нравилось познавать мир животных, растений и прочей подобной живности, особенно была интересна редкая экзотика, которую тяжело достать. Все больше прочитанных книг появлялись на его полке в уголке, который ему выделили родители, ведь и сами они практически жили на работе. Школьная программа для Тигнари была смертной скукой, он очень сильно опережал своих сверстников и рвался к чему-то более захватывающему, к чему-то более сложному и еще непонятному для его детского сознания. Биологические аксиомы, зубрежка всех видов и подвидов растений растений и животных, занесенных в Красную книгу, а также любопытная мешанина химических реакций и куча блокнотов с конспектами и описаниями всех результатов юного экспериментатора. Его отец такой энтузиазм весьма поддерживал, потому баловаться с опасными химикатами ему не запрещал, даже несмотря на то, что некоторые могли быть буквально опасными для жизни. Казалось, что для его родителя был важен лишь прогресс его растущих знаний и верные шаги к будущей карьере великого исследователя, который не опозорит его имя, и внесет огромный вклад в жизнь их страны, а возможно и целого мира. Это, конечно, немного удручало, но Нари предпочитал не жаловаться. Особенно при строгих родителях, которые не позволяли никаких признаков слабости и всячески пытались вырастить эмоционально холодного, безразличного человека с прохладным умом и будущую машину для убийств. Получалось откровенно плохо, ведь у мальчика пока формировалась весьма чуткая натура, что может быть огромной помехой для их профессии.
— Никаких эмоций, — строго повторял ему отец, и металлической линейкой хлыстал по ляжкам и предплечьям за хоть единую пролитую слезинку, или даже слишком уж яркую улыбку.
Шрамы покрывали тело мальчишки, но его это не так волновало, он считал такое воспитание абсолютно базовым. Возможно, потому что другого он просто не видел и не чувствовал?
Попутно с тем, как продвигались дела организации, правительство заручилось еще большей поддержкой выдающихся экспертов в своей области, и потому когда-то небольшая бригада случайных ученных начинала пополнятся, перерастая в целое крупное учреждение, где действовала своя внутренняя политика, свои правила, законы, свои табу и методы ведения дел. Людей там набралось предостаточно со всего-то штата масштабной Калифорнии.
Но вниманием Тигнари завладел весьма странный мальчик. Зандик, да? Робкий и чертовски бледный. Мальчишке почти хотелось подойти к нему с вопросом, а не вампир ли он, который шарахается от солнечного света и обречен на вечное одиночество, ведь если со стороны смотреть как все его избегают и гнобят, так все оно и выглядело.
Взгляд сына главы потемнел, он почти с некоторым опасным блеском наблюдал, как какой-то мелкий умник в очередной раз зажал тихого и одинокого мальчика, выговаривая всю свою озлобленность на этот мир, словно именно Зандик лично был виной всех катастроф мира. Юный Харрис медленно встает со стула, тонкие пальчики сжимают колбу со смешанными концентрированными щелочами, он ступает в самую гущу событий и разбивает колбу о стенку рядом так, что осколки посудины разлетелись в стороны, а часть химиката прыскает точно на руку обидчика, отчего тот сразу же жалко взвизгнул и со слезами на глазах схватился за свою ладонь, где уже расцветал серьезный химический ожог.
— Ничего, он не опасен для жизни. Жить будешь, а шрам будет напоминанием о том, что у всего есть последствия, — для шестилетнего ребенка, Нари на удивление четко выражал свои мысли, смотря на мелкого хулигана с предупреждением.
Тот правда с рыданиями убегает искать родителей, а Харрис даже сказать ничего не успел, как благодарный Зандик вдруг бросился к нему, чтобы приобнять, а после поспешно скрыться. Тигнари почти почувствовал себя каким-то супергероем из тех самых комиксов, которые он иногда читал тайком от родителей.
Тигнари рос, вот только были вещи, понять которые он просто не мог при всем желании. Почему эсперов считают монстрами? Потому что они обладают способностями, которые выходят за грань человеческих, но разве это обязательно делает их плохими? Мальчишка видел перед собой множество безграничных возможностей, ведь все эти силы можно использовать на благо мира, ведь как бы сильно могли понизить уровень преступности, если бы правоохранительным органам и вооруженным силам помогали эти ребята.
Нет, они не должны их убивать. Не должны их мучить, так не должно быть. Юный Харрис смотрел на то, какие жестокие эксперименты проводились над одаренными, и ему хотелось закричать во все горло: «Хватит, они же живые!»
— Никакого сочувствия. Ты мой сын. — снова и снова говорил его отец, нанося очередные шрамы...
Почему его никто не слышит? Почему его слова и убеждения так жестоко игнорируют и не дают даже объяснить свою позицию? Он уже видел, какие странные взгляды кидают на него просто за то, что он рассуждает совершенно иным образом и со взрослением его мнение не меняется. Он чувствует боль несчастных лабораторных крыс почти на физическом уровне, это заставляет его задыхаться.
Родители совершенно не понимают его, мама роняет слезы, считая глупцом, а отец всерьез задумывался о том, что его ребенок психически не здоров. Сколько бы «профилактических бесед» с ним не проводилось, Тигнари наотрез отказывался подчиняться этим убеждениям, имея свое собственное мнение, которые все никак не сгибалось.
Его начинали поить какими-то таблетками... Что это было? Психотропы? Ему никогда не объясняли, просто пихали насильно, не пропуская ни одного приема. Мальчишке это совершенно не нравилось, ведь неизвестные препараты имели множество побочных эффектов, его режим сбился до какого-то хаоса, организм потихоньку начинал бить тревогу, сон пропал почти сразу, а эмоциональный диапазон значительно притуплялся до такого эффекта, что Тигнари мог часами сидеть на месте, втыкая в одну точку и не окликаться на собственное имя. Это ощущалось как чертов кошмар.
Сначала Тигнари подумал, что возможно в какой-то степени это могло пойти на пользу, что это поможет ему обрести этот абсолютно холодный ум, чего от него и требовали, однако после стало ясно, что побочных эффектов все-таки было больше...
— Глава правда твой отец? — однажды все-таки осмелился спросить у него Дотторе, хотя его друг явно чувствовал насколько сильно он избегал этого разговора.
Тигнари в тот момент лишь молчаливо обернулся на собеседника и вздрогнул от неожиданности. Он видит в чужих глазах презрение, Дотторе смотрел со злостью и криво ухмылялся, насмехаясь:
— Вот это да. Ты совсем как он, такой же ужасный человек, — говорит ему лицо напротив, неужели его самый близкий друг здесь действительно мог ему такое сказать?
Нари широко раскрывает глаза, одними губами произнося тихое:
— Что ты только что сказал?..
Паренек почти мог видеть перед собой окровавленную пелену, вставшую перед глазами, однако стоило ему моргнуть, как зловещее выражения лица пропадает, а Дотторе выглядел обеспокоенным, словно не понимал в чем дело. Как выяснилось после, Дотто в тот момент не сказал ему ни слова.
Внутри его всего попросту грызло, и это происходило буквально все двадцать четыре часа в сутки, постоянные навязчивые мысли, темные тени, что бродили вокруг него. Тигнари поймал себя на том, что у него начались большие провалы в памяти, к вечеру он мог полностью не помнить того, что было утром, сны и реальность стали смешиваться в единый ком неразберихи.
Но даже так, родители не могли удержать его свободолюбивую душу, парень то и дело сбегал наружу, мог днями напролет просто не возвращаться в «родное гнездышко», особенно лет так с двенадцати. Он становился все более неуправляемым для своей родни, его не могли контролировать вечно, каким бы строгим не был отец и как бы сильно не бил его до самых синяков и огромных кровоподтеков, до следов, которые перерастали в шрамы.
Младший Харрис — пташка свободного полета, его сознание затуманено от таблеток большую часть времени, а к препаратам стали прибавляться дешевые легкие наркотики, которые было достаточно трудно достать ребенку его возраста. Большинство наркоторговцев предпочитали из какого-то негласного принципа не продавать запрещенные вещества совсем уж мелкотне, так что подобное приходилось получать обманом.
Тигнари стало тяжело находится в трезвом состоянии, он буквально был потерян и переполнен бурей эмоций, когда его разум чист, как белый лист. Он не мог этого выносить, он с детства разучился жить на трезвую голову. Парень считал, что у него не было выбора.
«Это и неплохо,» — думалось ему при долгих размышлениях: — «Так я могу мыслить нестандартно, появляется новое видение некоторых вещей. Разве не это ли полезно для науки? У каждого исследователя есть свои методы, не так ли?»
В чем-то он действительно мог быть прав, ведь под наркотиками мир действительно казался другим, словно бы он прямиком отправлялся в самую изнанку Вселенной, имея возможность мыслить гораздо более масштабно, без каких-либо границ, которые привыкли выстраивать себе люди. Вот только постоянные галлюцинации, полное отсутствие концентрации и порой даже неспособность и двух слов связать, проецировались все больше, чем дальше он заходил.
Он и Дотторе помогал выбраться из его клетки, созданной семьей Келлер. Тигнари был тем, кто подарил своему другу свободу, он порой сбегал вместе с ним, показывал ему как выглядит мир за пределами лаборатории, как звучат смешанные голоса людей в общественных местах, как выглядит прекрасное море не на картинках, и как горяч пляжный песок под босыми ногами. Парень действительно хотел весь мир бросить к ногам его друга, чтобы тот познал вкус этого чувства... Однако все еще казалось, что Нари держал их взаимоотношения на безопасной дистанции, никогда не посвящая в подробности своих некоторых проблем. Он просто был рядом, просто защищал от других, просто в запой слушал все самые безумные идеи этого «злобного гения», и рассказывал о том, как важно выходить на волю. Это было для него самым главным.
Дотто глупым не был, он знал что происходит с Тигнари. Было бы странно не видеть как юный Харрис моментами застывает в немом ужасе, уставившись на совершенно пустую точку, или спрашивает о словах, которые никогда не были произнесены, и о действиях, которые никогда не были совершены (по крайней мере, — в реальности), мальчишка будто все это брал чисто из своего больного и отравленного созанания.
И если Дотторе и пытался как-то держать его на плаву, или стараться отговаривать, то сам Харрис отдалялся моментально, отталкивал и обнажал свои острые клыки, показывая, что и укусить он тоже мог, причем довольно болезненно. Это было почти инстинктом. Парень просто не любил затрагивать эти темы, так что Келлер не оставалось ничего другого, кроме как наблюдать это сумасшествие и медленное саморазрушение, лишь хватаясь за какие-то теплые моменты их жизни, когда каждый забывал ненадолго о своих тревогах в обществе друг друга.
Тигнари смотрел на своего отца, блестящего главу, каким привыкли видеть его другие, гениальный ум и высокопоставленный лидер. Вот только мальчишка видел, как тень его родителя отличалась, она зловеще улыбалась, выпуская свои острые когти, делая образ его отца похожим на кошмарного монстра. Таким Нари его и запомнил. А мать он не помнил вовсе, если не смотрел на ее фотографию, ведь после длительного употребления наркотиков в смеси с прописанными ему психотропными препаратами, она стала безликой. В том смысле, что вообще. У нее не было глаз, которые могли бы отражать ее душу и эмоции, у нее не было рта, которым она могла бы говорить с ним о наболевшем и проявлять хоть какую-то ласку, у нее не было ушей, которыми она могла бы слушать его истории и невысказанные обиды, и не было ни намека на нос, которым она могла бы учуять как сильно от Тигнари веет этим прогнившим запахом какого-нибудь дешевого наркопритона после возвращения спустя сутки или двое.
Мальчик видел, как однажды взбешенный из-за него Вольфрам, бросается на него с ножом, пытаясь стереть с лица земли, и как мать впервые подала голос, чтобы заступиться за него, вот только Харрис старший бросается уже на супругу, бьет ножом раз или несколько. Кровь отчетливо расползалась по полу, чужие предсмертные хрипы и окровавленный ошметки на стене. Перепуганный Тигнари тогда испугался ни на шутку и с ужасом выбежал из комнаты, чувствуя как сердце рвется из его груди, а голос едва ли не осип от того, как громко он кричал о помощи, побежав к охране:
— Пожалуйста, помогите! Там кровь... Много крови, прошу, моя мама... — бормотал он будто в бреду, и ведь несколько огромных вооруженных мужчин действительно побросали все свои дела, стремительно вернувшись в ту самую комнату.
Однако ни трупа его матери на полу, ни крови на стене там не оказалось. Его мать, как и обычно, вновь абсолютно безликая была занята готовкой, а Вольфрам, все также походящий на его самый ужасный кошмар, с безмятежным лицом читал книжку. На Тигнари тогда все присутствующие посмотрели как на ненормального. На психа. Нет, он действительно ненормален?
— Ну, не зря ведь говорят, что гениальность граничит с безумием. Слышали такое, да? Если бы вы столько же читали по ночам и вталкивали в себя такой же объем информации, вам бы тоже иногда мерещилось всякое, — отшучивается его отец, одарив удивленную охрану вежливой улыбкой, показывая ситуации с комичной стороны, когда как внутри Нари застыл гребанный ужас.
В тот день мальчишка вновь сбежал, чтобы немедленно залить весь стресс очередной порцией дозы, правда на этот раз ему хотелось чего-то на порядок тяжелее, чем обычно. И вот он, валяется на холодном полу в каком-то непонятном ночном заведении, в абсолютно невменяемом состоянии, пока внутри все невообразимо ноет. Наркотики больше не помогают, каждый отходняк жестче прошлого. Ему хочется, чтобы хоть кто-то вернул его к реальности, хоть кто-то дал ему знать, что он все еще жив и может чувствовать.
« Мобила потеет в дрожащих руках,
а пальцы не знают чей номер набрать... »
Хотя один номер у него все-таки был, его Тигнари и хотел попытаться набрать. Гудки идут, его душа болит только сильнее, громкая музыка на заднем плане даже оттуда била по ушам, а какая-то случайная компания, одна из тех, которые примерные родители назвали бы «плохой компанией», смеялась рядом с ним, толкая его в плечо, веселые под эффектом кайфа, едва не вырывая у парня телефон. Гудок за гудком, и наконец ответ на том конце провода. Сначала Нари не говорит ничего, снова засомневавшись в последний момент, а потом все-таки его прорывает убитым голосом и едва разборчивой речью:
— Дотторе... Ты мне сейчас так нужен. Дотт... Дотти, — все бубнил ему в трубку Тигнари, едва ли оставаясь в сознании: — Я будто умираю.
Нари плохо мыслил, но Дотторе тогда сразу стал расспрашивать где он, пытаясь понять по очень расплывчатым описаниям хотя бы примерное местоположение своего друга. Однако даже это в итоге обернулось какой-то катастрофой, ведь начнем с того, что злющий Дотторе был вынужден часами рассекать по всему Сан-Франциско, чтобы найти это богом забытое заведение, в котором затесался его друг-наркоман (Нари очень долгое время отказывался воспринимать этот вполне себе прямой термин по отношению к себе, но больше что-либо отрицать не было смысла).
Все произошло так быстро, ведь когда Келлер приехал к нему, вновь так невовремя пристал один из парней этой самой плохой компании. Накуренному оборванцу, видимо, не очень понравилось, что посторонний человек вдруг вмешался в их атмосферу с попыткой забрать Харрис оттуда, отчего и без того уже разозленный Дотто будто взорвался.
Тигнари прижимает ладонь ко рту, с ужасом наблюдая как его друг жестоким образом расправляется со смельчаком из его наркоманской компании, видит как кулаки Дотторе врезается в чужое лицо, едва ли осознающее свои действия, как чужое тело валится, но и это Келлер не останавливает, ведь ему нужно было именно добить.
— Дотторе! — тут же выкрикивает Нари, у него ужасно раскалывается голова от одного из самых жестких отходняков, его очень тошнит и он, как говорится, уже практически и лыка не вяжет.
Ему вдруг кровь везде видится, на белом халате Дотто, на его лице, украшенной опять этой злобной улыбкой, а морда лежачего вообще превращается в неразборчивое месиво, заплывшее огромными синяками, медленно обретающими фиолетовый и лиловый цвета.
Тигнари нервно сглатывает, едва заставляя себя встать на ватные ноги, чтобы навалиться на своего друга сверху, так как одним только голосом привлечь к себе внимание было просто невозможно. Они оба падают на голый асфальт рядом с избитым телом, парень немного оттаскивает своего приятеля, берет за руку, словно пытаясь предотвратить еще одну попытку удара, и старается посмотреть на него более спокойно, уговорчиво, с попыткой немного погасить полыхавшее пламя:
— Больше не нужно... Пожалуйста, Дотти, ладно? — будто бы неуверенный в собственных словах и в том, что его станут слушать, попытался сказать Тигнари более менее четко. Конечно. Ему никогда не нравилось, когда в его присутствии кому-то причиняли боль.
Он смотрит на Дотторе, все еще видит этот ужасающий оскал, так походивший на оскал его отца, который вообще собрал для него все самые пугающие вещи вместе.
— Давай домой, — коротко отрезал ему в ответ Дотторе, большего Тигнари от него и не ждал, утирая пот со лба, к которому неприятно липнет зеленоватая челка.
Нари смотрит на него, и тот пугающий оскал, похожий на отцовский, который виделся ему пару секунд назад, полностью пропал, заменяя привычным выражением лица уже более спокойного Зандика. Друг утягивает его за собой, тащит это тело, уже отощевшее от постоянных «марафонов» за последние два года, а Тигнари от чего-то улыбается, тупо и совсем по-идиотски, но словно тронутый неожиданно разливающимся теплом в груди. Он чувствовал, как Келлер относится к нему как-то иначе, нежели к другим, и парень знал Дотта достаточно долго, чтобы видеть это.
Они после того к тому же сблизились, правда Келлер еще немного ворчал на него о том, какой же он идиот, но Нари больше не отталкивал, воспринимая это как некую заботу, пусть и слегка завуалированную.
— И вот так я прошел через военную афганскую пехоту. Ох и нелегкие это были времена, а жара-то какая там была... — ведает ему по секрету пожилой мужчина, сидящий в палате, одна из рук его сцеплена прочными наручниками к боковому бортику модифицированной кровати.
Тигнари тепло улыбается случайному эсперу к которому он зашел поболтать и проведать, что с ним все хорошо. Парень задумчиво потер подбородок пальцами, звякнул ключами и в тот же миг отцепил наручники подопытного объекта с бейджиком, на котором номер: B-2390.
А почему нет? Раз уж суждено ему было стать сыном главы организации, иногда можно пользоваться некоторыми привилегиями; такими как неограниченный доступ к палатам, и контакту с наблюдаемыми объектами, а также ключам и кодам разблокировки от любой двери здесь. Не его вина, что он использовал это немного по-иному.
— Значит вы правда ветеран войны? Невероятно, — восхищается его словами парень, с радостью поддерживая диалог.
Ах, если бы Дотторе видел как он тайком мило беседовал с эсперами, причем это случалось частенько, он бы определенно получил бы от него этот отвращенный взгляд. Хотя, вероятно, Келлер и без того догадывался о его похождениях, пока все заняты другим.
— Конечно, я тот еще крепкий орешек. Меня так просто не возьмешь! — убеждает его мужчина, и Нари только забавляет его старческая манера выражаться в диалоге. — Моя способность там была очень на пользу. А еще я только так латал и сослуживцев, и раненных гражданских!
А ведь эсперы могут быть и защитниками, они совсем не вредители, и с каждым разом Тигнари только больше в этом убеждался. Все-таки его родители ошиблись.
— Вы и вправду были настоящим героем, — улыбается Нари, ложкой мешает ароматный зеленый чай и протягивает его пожилому мужчине, который уже свободными руками с радостью принимает ее, благодарно кивая.
Тигнари сидит в кресле рядом, продолжая слушать любопытные истории из жизни этого мужчины, который оказался весьма интересным собеседником, к тому же опыта у него наверняка немало. Всю эту приятную и комфортную атмосферу внезапно прерывают шаги. В лабораторию врывается знакомая и статная фигура лидера, конечно, отец обязан был застукать его именно в этот самый момент.
— Чем ты занимаешься здесь? — строго воскликнул мужчина, посмотрел на эспера на больничной койке, полностью раскованного и ничем не связанного. Это заставило глаза отца предостерегающе сузится, Нари прекрасно знал этот взгляд. — Ты совсем ничему не учишься, щенок. Этот отброс не твой друг, — лидер организации почти уничижительным жестом тыкнул в одаренного, не отрывая глаз от своего сына.
Парень буквально нутром чувствовал, как комнатная температура палаты внезапно упала на пару градусов вниз, напряжение ощущалось на физическом уровне. Это было очень нехорошо... Нет, конечно, он не станет никак оправдываться и объясняться в своих действиях, не в его стиле. Он перестал делать это еще очень давно, его ничем не запугать.
— Значит, я воспитал тебя недостаточно хорошо, — продолжает говорить его отец спустя паузу, которая длилась с пару минут, но по ощущениям целую вечность из-за тяжести этой тишины в такой ситуации.
Глава организации тут же выпрямляется, и полностью пройдя через порог палаты, он с щелчком закрывает за собой дверь, словно чтобы никто в этот момент их не побеспокоил, скрываясь от лишних глаз. Из-за спины проглядывается что-то... бейсбольная бита. Тигнари был готов ко всему, к жестокому наказанию, к тому что этой же битой ему переломают все ноги, чтобы он больше никогда не смел и шага ступить в протест родителям, или может ему раздробят череп, лишив самосознания и возможности к инакомыслию в этой жестокой по своей сути организации. Но вместо того, чтобы замахнуться, его отец швыряет биту ему под ноги, кусок дерева прокатился по выбеленной плитке, прикрытой ковриком, и столкнулся с подошвой его кроссовок. Парень поднимает глаза, смотрит с вопросом, на что глава ученных криво ухмыляется:
— Думал, я бить тебя буду? О нет, это стало абсолютно бесполезным с некоторых пор, — лидер исследовательской команды почти насмешливо покачал головой, продолжая фразу: — Бить будешь ты, Тигнари. Ты изобьешь этого эспера и ощутишь эту тяжесть собственными руками. Ты должен, понимаешь? — он говорит убедительным тоном, словно это какая-то естественная и неопровержимая истина, краем глаза наблюдая как старик на больничной койке напрягается от его слов. Его руки тянутся, взяв наручники с тумбочки рядом и бросая их к бите, добавляя: — И больше не освобождай объекты, они могут почувствовать слишком много свободы.
— Я не могу. И не буду, — прямо отрезал Тигнари, он не станет этого делать ни при каких условиях, нет. Он не такой человек, совсем, он не вписывается в общество людей здесь.
Вот только отца его это слишком мало заботило, все его «хочу» и «не хочу» никогда не были значимыми, точно не в этом месте, и точно не в этой семье, ведь для его родителей также существовало слово, которое перекрывало все остальные доводы, — «обязан».
— Ты мой сын, и в будущем ты займешь мое место. С таким слабым характером ничего не выйдет, — констатирует факт глава организации, рукой грубо хватает своего сына за волосы на загривке, больно сжимает, задирая его голову и не давая отвести взгляда от своих кошмарно холодных глаз. — Если не будешь следовать правилам, то не жди от меня милосердия. Больше никакой свободы действий ты не увидишь. При желании, у меня есть все возможности хоть на цепь тебя посадить, и будешь на каждый шаг спрашивать разрешения. Не нравится, да? Тогда действуй, — угроза была вполне реальной и ощутимой.
Верно, он мог лишиться элементарной свободы действий. Могли ли его запереть? Подобно Дотторе, который и света белого не видал, пока он лично не стал вытаскивать его наружу. От такой неприятной перспективы внутри поднялась буря тревогу. Он склоняется и медленно поднимает биту, выпрямляясь, и сжимая ее пальцами. Смотрит на напуганного эспера на больничной кровати, смотрит на отца, а после и на собственные пальцы, сжимающие бейсбольную биту. Он перекидывает потенциальное оружие в своих руках через плечо, и размышляет.
Он никогда не играл по чужим правилам.
Тигнари замахивается и бьет, да только не эспера, а собственного отца, который этого ожидал меньше всего, его обычно почти величественная осанка тут же подгибается, когда Нари бьет и по коленям, сбивая с ног.
— Мудак, — тут же выругался на него Вольфрам, злобно скалясь, и прикрывая нижнюю часть лица рукой, на ощупь трогая разбившую губу, которая тут же начала кровиться, его лицо немело от боли после размашистого удара. — Ты родного отца готов избить вместо этих уродов! Пожалеешь, — с угрозой обещает глава организации.
Его слова приглушаются еще одним ударом биты по ногам, словно Тигнари пресекал любые попытки отца подняться на ноги в ближайшее время. Может, ему стоит сломать ему коленные чашечки? Это было бы забавно и довольно эффективно.
— Под гармошку твою плясать я не буду, — огрызнулся парень, пальцами подцепил наручники, усмехнулся, и бросившись в сторону Вольфрама, успевает ловко пристегнуть запястье главы к ближайшей батарее: — Тебе стоит самому почувствовать, каково это, быть прикованным как чертового животное.
Тигнари понимает, что после его шалости выйдут ему боком, что потом отец найдет каким способом проучить его. Но сейчас он должен ясно показать ему, что прогибаться под мнение большинства он не станет. Нет, он вообще не под чье мнение не прогнется, он свободный человек.
— Не забывайся, отпусти меня немедленно, — начиная уже откровенно злиться и приходить в ярость, рявкает на него отец, делая глубокий вздох в попытке сохранить хоть часть прежнего самообладания. — Кто твой отец? Тигнари, кто твой создатель?
Ответом на последний вопрос стал еще один удар битой, но на этот раз в лицо.
В штабе ученных творился полный разгром, все ученные бежали кто куда, по лаборатории разносилась оглушающая сигнализация о передаваемой чрезвычайной ситуации, механический голос по громкоговорителю передавал:
— Код Красный, повторяю, код Красный; Объект номер B-2390 вышел из под контроля!
Нари тяжело дышал от переполняющей его паники, он беззвучно бежал по закоулкам штаба, пытаясь не попадаться под горячую руку, было невыносимо страшно, особенно когда своими глазами видишь, как все выходит из-под контроля. Один из эсперов сорвал эксперимент, и это послужило шансом и для других подопытных, слетевших с катушек.
Парень закрывает лицо ладонью, зажимая нос и рот, чувствуя отвратительный металлический запах свежей крови и разлагающейся плоти. Этого просто не могло произойти, сегодня совсем ничего не предвещало беды.
Юнец хлопает себя по карманам, понимая, что телефона нигде нет, и сейчас он никак не может связаться с другими, лишь мысленно молясь, чтобы все было хорошо, чтобы Дотторе был в порядке.
Сын главы вдруг понимает, что из-за паники он сам себя вогнал в какой-то тупик, вперед лишь стена с широким выступом и ничего больше. Нужно бежать назад, срочно. Тигнари разворачивается на пятках, дернувшись с места, но тут же застыв и не сдвигаясь. Глухой звук шагов приближающегося к нему эспера, у Нари трясутся колени, когда он видит объекта B-2390. Тот самый светлый старик-военный, ветеран афганской войны, с которым он не так давно мило болтал в его палате, попивая ароматный зеленый чай, и за которого он заступился перед отцом.
— Вы ведь сами рассказывали мне о том, как спасали людей... — шепчет парень, нервно сглатывая вставший попрек горла ком. — Остановитесь, прошу вас!
— Я спасал людей, — соглашается хриплый голос мужчины, через его руки течет непоколебимая сила, которая могла бы заменить целую армию обычных людей, но сейчас это будет использоваться не во благо: — Вот только вы не люди. Вы бесчеловечные! — почти кричит на него эспер, стискивая зубы, сознание его совсем повредилось от многочисленных опытов, и от той теплой улыбки и спокойного приятного голоса не осталось ничего.
Тигнари тошнит, он видит эти окровавленные полы, на некоторых стенах можно даже увидеть свежие ошметки человеческих органов из жестоко выпотрошенных трупов. А ему и бежать некуда, пока объект B-2390 приближался к нему все ближе.
— А ты ведь сын главы... Ты порождение главного монстра в этой шайке. Ты должен умереть.
У Тигнари от этих слов болело в груди. Похоже, так ему и предстоит закончить свою не очень-то долгую жизнь. Он опускает глаза вниз, понимая, что его шансы против разъяренного и обезумевшего одаренного не то что нулевые, а буквально уходят в минусовое значение.
Подопытный объект тянет к нему руку с попыткой схватить мальчишку, но сзади вдруг раздается стрельба, один, два, три выстрела... Старик падает на пол замертво, а Нари весь с дрожащими коленями и трясущимися плечами смотрит как обессиленный Дотторе идет к нему с абсолютно разряженным глоком, потратив все патроны на этого объекта. Он шагает к нему и обнимает.
— Дотти... — только и может вымолвить ошарашенный Нари, позволяя слезам вырваться и потечь по щекам. Как же давно он не плакал, черт возьми, он уже забыл как это делать.
Он за шею обнимает спасшего его друга, желая прямо сейчас просто раствориться в его объятиях, чтобы абстрагироваться от всего хаоса вокруг, однако и этот теплый момент длился недолго, ведь мальчишка замечает кровь, которая окрашивает и его одежду при контакте с Келлер, прежде чем они оба падают на пол; Дотторе, потому что все это время был серьезно ранен и стремительно терял кровь, а Тигнари потому что едва ли успел вовремя его словить поверх себя, не дав еще и удариться о жесткий кафель пола.
В этот день упали не только они, упала вся вера Тигнари в то, что эсперы могут быть хорошими, чувство страха и глубокая травма стала шрамом на его душе. Они все были правы... Одаренные не должны существовать.
Казалось, что времена становились все тяжелее, ведь после крупной облавы с восстанием эсперов в лаборатории, организация потерпела очень большие потери, и если бы они были только финансовыми, но нет... Некоторые лишились своих детей, которые также, как и Тигнари, буквально жили на работе своих родителей, а сколько же ценных умов, погибших в том случае, утеряла их исследовательская группа. В том числе, мать Дотторе.
Многие потеряли некоторую волю к продолжению борьбы, люди всячески пытались уволиться, переводиться в другие отделы, да просто сбежать куда подальше. Только вот не учли, что выхода из этой организации нет. Поступив туда однажды, тебя больше не отпустят, слишком большой информацией люди там обладают и знают то, что нельзя выносить на всю общественность и тем более разбалтывать СМИ.
— Я прекрасно понимаю ваши опасения. Но это наша работа, мы не можем от нее отказаться, — убедительно скандировал лидер организации на одном из совещаний. Он пытался немного поднять некоторый «боевой» дух шишек своей организации. — Этот случай протеста одаренных был не первым, и явно не последним. Такое может повторится снова, в более масштабном плане, и в наши обязанности входит совершенствоваться и быть начеку каждый миг своей жизни, чтобы успеть вовремя предотвратить кошмарные последствия.
Да, Тигнари тоже был на этом недо-совещании, где его отец вещал о совершенствовании их команды, как какой-то оратор королевской армии из кино. Боже, его раздражала вся эта клоунада, он сейчас должен быть рядом с Дотторе, которому и так приходится нелегко, а не здесь. Вот только глава организации постоянно таскал его на такие встречи, чтобы привыкал не только сам Нари, но и к его присутствию привыкали другие ученные, ведь по плану родителей он займет кресло главного в ближайшем будущем.
— И пока я жив, и все еще на этом месте, никто из вас не посмеет опустить руки, — воодушевленно воскликнул мужчина с долей некоторой ярости, ударяя кулаком по столу, а после хлопая рукой по креслу рядом, в котором сидел Тигнари: — А даже если со мной что-то и случится, меня всегда заменит Тигнари. Каждый из вас прекрасно знает, он может еще и зеленый, но в знаниях и смекалке он сможет посоревноваться с самыми опытными и гениальными умами. Он мой сын, и это его святой долг.
Последнюю фразу Тигнари, конечно, посчитал совсем уж излишней и неестественно звучащей, но промолчал. Снова ему на голову надевает ту короны, о которой он никогда не просил и просить не собирался, он даже всячески избегал этого. Однако отец смотрел с предостережением, прилюдно показывая, что он его родитель и он сам спланирует его будущее. В этот момент парень лишь слегка вздрагивает, когда ощущает металлическое дуло пистолета, приставленное к его виску, хотя вокруг все были абсолютно спокойны, будто ничего не происходит, будто никакого пистолета здесь и нет. Он чувствовал как струйка крови ползет вниз по его лицо после оглушающего выстрела в голову. Разве он должен был выжить после такого?
Тигнари уставал морально все больше, он настолько был выжат, словно лимон, что кроме наркотиков, больше просто не видел выхода, чтобы отойти от жестокой реальности. Он караулил Дотторе, будучи рядом практически двадцать четыре часа в сутки, пытаясь предотвратить любую попытку лишить себя жизни. Его тошнило от этих ощущений, он ощущал огромную тяжесть. Но это был чертов Дотто, его сердце и душа, как он любил ласково выражаться в моменты нежности, на которую его пробивало порой. Его он готов был терпеть до последнего и держать столько, сколько потребуется.
Вот и в этот раз, стоило только Нари отлучится, чтобы немного унять (занюхать) свой стресс, а Дотторе словно только и ждал, пока его друг куда-нибудь отойдет на продолжительное время, чтобы использовать это как серьезную попытку задушить себя хомутом. Тигнари обнаружил его уже без сознания, но он вовремя ориентировался, схватил со стола за остро наточенный скальпель, аккуратно просунув между горлом и самим пластиковым материалом, едва ли не задевая кожу, и быстро перерезая тугую стяжку, освободив горло, на котором образовались видные посинения. Проверив пульс, он убедился, что Келлер жив, сердце его бьется, и он всего лишь потерял сознание из-за минутного кислородного голодания. Он подоспел очень даже вовремя.
Когда его друг очнулся в одной из больничных постелей, Тигнари сидел рядом с кроватью в кресле. Голова его опущена, и даже когда Келлер пошевелился, парень молчал. В нем даже злости не было, его молчание не было напряженным, оно было уставшим. Нари походил на чертов лимон, из которого только что выжали все соки, даже взгляд был совсем уж тусклым.
Он молчал минуты три, а может даже и больше, прежде чем безмолвно встать с кресла, пересев на пол перед самой кроватью, чтобы осторожно взяться за ладонь Дотторе, такую ледяную на ощупь. Хотя Харрис на это совсем не жаловался, у него и самого внутри все покрылось толстой коркой льда и даже посыпалось инеем сверху. Холодно, ему так чертовски холодно...
— Ты очень дорог мне, Дотторе, — начал было говорить его друг, в руках сжимая чужую ладонь, сохраняя близкий контакт, слегка переплетая их пальцы в более близком жесте, почти интимном в их ситуации. Но парень не навязывался, Келлер всегда мог его оттолкнуть. — Твои страдания причиняют мне боль. Я правда хочу подарить тебе хоть какой-то смысл жить, но я даже не знаю, что могу тебе предложить... — его тон был немного сбитым, но он старался не выдавать излишнюю эмоциональность, чтобы не раздражать этим только больше, не нагружать своего друга еще и своими тревогами. — Ты можешь срываться сколько угодно, а? Выражай свою боль любым другим способом, только не вреди себе, ладно? Я буду рядом, я всегда буду слушать тебя, буду помогать... Я постараюсь сделать все возможное, я дам тебе все, что угодно, чтобы облегчить твою ношу. Только живи.
Тигнари продолжает сидеть на полу перед кроватью, согнув ноги, держа Дотторе за руку так, словно пытаясь всеми силами удержать его в этой реальности своим прикосновением, и прижавшись щекой к выглядывающему матрасу через боковые бортики кровати.
Дотторе не оттолкнул его. Слова Келлер отзываются некоторым проблеском тепла в груди:
— Мне ничего не надо кроме разговоров с тобой. Брось.
Нари вымученно улыбнулся, он понимал что имел в виду Дотта, он явно просто не хотел, чтобы Харрис здесь снова брал на себя это добровольное мученичество, хотя для Тигнари это непосильная задача.
«Я очень хочу бросить. Но не могу.» — пронеслось в собственных мыслях парня, когда он нашел другой смысл фразы, понимая, что бросить у него нет сил.
Казалось, будто бы их организация совсем никуда не стремилась, все застыло на месте, без какого-либо прогресса. Его отец начинал медленно терять доверие всех их правительственных спонсоров, отчего и оборудования стало меньше, их бюджет значительно сократили и ресурсы просто урезали. Это было максимально неприятным, ведь их ловля эсперов стала очень затруднительным делом, когда как их силовая структура не была вооружена должным образом.
По «Salvatores» медленно начинали протекать протесты отдельных групп исследовательской команды, а его отец медленно, но очень верно начинал терять авторитет у своих подчиненных, и «Большой Босс» совсем перестал вызывать страх и какое-либо уважение.
Тигнари мог только со злорадством наблюдать за крахом Харрис-старшего, на дне ему и самое место, так что он даже и не думал оказывать какую бы то ни было поддержку своей семье, считая это их личной кармой, а не какой-то своей проблемой. Для него пока не менялось ничего.
Правда в голове начал созревать план, и только с одним человеком он мог поделиться таким сокровенным и столь рискованным, — Иль Дотторе, никто иной. Он знал, что этот человек был единственным, кто выслушает его и поддержит, как минимум, в 99,9% случаев (ну, лично по его подсчету?); так что к нему парень и направлялся со своими подлыми мыслями.
Раз уж глава уже теряет свою авторитетность во всем коллективе, почему бы им просто не ускорить этот процесс, ведь итог все равно будет одним и тем же, чем-то неизбежным? Так что, формально, это даже и не злодейство с их стороны, просто некоторый толчок и экономия их личного времени, так для их организации будет лучше.
Сфабриковать дело, обвинить старшего из семьи Харрис в предательстве их Родины, во лжи тем, кто стоит во главе страны, в сообществе с одаренными и якобы готовимшимся (несуществующем) заговоре против правительства и организованном саботаже против всех Соединенных Штатов. А после приправить все это открытием судебного разбирательства...
Кто бы мог подумать, но своего они действительно достигли, хотя на все ушло практически полтора года. Тигнари, вместе с Дотторе, свою семью отправил под Высший Суд, засадив собственного отца за решетку. Он лишь с ухмылкой наблюдал, как его семью выводили из штаба силовики в наручниках, представляющие интересы поднятых на уши правоохранительных органов. На самом деле, Нари ожидал, что и его самого отстранят от дел «Salvatores», как члена семьи Харрис, и он даже был готов к такому исходу, но все вышло проще, и его оставили в покое лишь после нескольких допросов, для убеждения в его искренности и верности их политике.
Конечно, это повлияло и на всю организацию в целом, ведь неожиданная потеря лидера, — не просто проблема, а целая катастрофа, буквально бомба, вкинутая между обозленными ученными, готовыми пролить чужую кровь за свои взгляды на ситуацию.
— Разве это не обязанность нашего юного мистера Харрис? — вдруг вклинивается между этими разгоряченными спорами один из ученных, кто был практически одной из шишек организации, обращая всеобщее внимание на безразличного Тигнари, что никак не участвовал в переговорах. — Да, я к тебе обращаюсь. Твоего отца арестовали, всю твою семью выпнули из Salvatores, а тебе хоть бы хны, — осуждающим голосом говорит мужчина, пока все глазеют за начавшейся перепалкой.
Нари не подал и долю волнения, которое мог ощущать внутри, и спокойно улыбнулся с ноткой абсолютной безмятежности, как будто ничего необычного не происходит. Он глазами находит Дотторе, стоящего в стороне и также пока тихо наблюдающего за тем, как все будет разворачиваться и в чем был план его друга.
— Что уж тут поделать, если власти усомнились в искренности моего отца. Я тоже иногда догадывался о чем-то таком. Все мы здесь лишь правительственные инструменты, и бывает такое, что когда-то полезный инструмент может заржаветь, а то и вообще сломаться, что и произошло с папой, — его слова могли показаться по-настоящему черствыми тому, кто не был в курсе о его отношениях с родителями, звучало на редкость бесчеловечно по отношению к тем, кто дал Нари жизнь и воспитал его. Особенно вкупе со все той же расслабленной улыбкой и раскованной позой, когда он прислонялся боком к краю стола. — Как видите, даже глава от такого не был застрахован.
Спорящий с ним ученный не стал комментировать такие грубые выражения, и решил лишь высказать то, чего сейчас все от Нари и ожидали:
— Как бы там ни было, нам нужен лидер, уже сейчас. А ты был рожден с этим ярлыком, так что потрудись взять ответственность. Ты возьмешь на себя его ношу, это твоя обязанность.
Интонация фразы даже не была вопросительной, она была утверждающей. Конечно, на нем видели все туже невидимую корону, от которой он пытался отказаться все свое детство. Но он больше не ребенок, он должен быть более конкретным. Он не станет больше пытаться, он сбросит эту короны со своей головы сам.
— Однако, недавно почти вся семья Харрис была обвинена в заговоре с эсперами и саботаже против правительства. Вы действительно готовы довериться еще одному представителю этой семьи? — с саркастичной ноткой, возможно немного неуместной в этой напряженной ситуации, парирует Нари, его улыбка не дрогнула. Он видел в глазах других смесь замешательства и растерянности, но пока никто не осмеливался высказать все свои "за" и "против", попавшие под влияние и натиск этой тяжелой напряженности. — Однако есть у меня на примете самый подходящий человек на эту роль... Кто-то, обладающий сильным характером, решительностью и всеми лидерскими качествами, с целым багажом знаний. К тому же, способный поставить это завядшее болото с колен.
Нари движется с места, медленно идя сквозь толпу, пока другие оборачивались то на него, то друг на друга, пытаясь в этой молчаливой интриге догадаться о том, кого же имел в виду юный Харрис, и кто настолько сильно пользовался его доверием. Чужие глаза проследили за тем, как Тигнари отошел в сторонку, встав перед Дотторе, и почти в наигранно официальной и деловой манере протянув ему руку, будто для заключения сделки с Дьяволом:
— Мое самое доверенное лицо, окажешь ли ты мне честь взять управление на себя и поднять Salvatores со дна?
Тигнари не знал, ожидали ли такого исхода другие, и ожидал ли этого от него сам Дотторе, но судя по его замешательству, это стало настоящим сюрпризом. Парень победно улыбается, когда все шло по его плану и Келлер принимает его рукопожатие, забивая этот гвоздь своим четким: «Да». Тигнари скинул корону с себя, но лишь для того, чтобы собственноручно водрузить ее на голову Дотторе. Тем более, что это было вполне себе заслуженно.
Нари уже может видеть ошарашенные и недовольные взгляды других, но как бы не так, он уже все решил. Если он захотел сделать Дотто главным, то никто не посмеет соревноваться в этом с его близким другом.
— Мое решение не изменится. Этой организации нужна новая яркая звезда... — расслабленное выражение лица парня приобрело оттенок хитрости, он усмехнулся, и потянулся, чтобы положить ладони на плечи Дотторе, встав позади: — С этого момента Дотторе официально наш новый лидер, он устанавливает планы здесь, он утверждает все проекты и он в курсе всего, — весело объявил Тигнари, встав за спину своего друга, и лишь слегка выглядывая, почти создавая образ хитрого лиса. Это положение было вполне символично.
Ведь Тигнари никогда бы не претендовал на место главы, просто зная, что только этого от него и ждали с самого начала. Он никогда не будет открытым лидером, несущим ответственность за каждую разработанную здесь стратегию. Нари по своей натуре скрытый игрок, и быть в тени Дотторе его устраивает самым наилучшим образом.
Были люди довольны или нет, спорить никто с ним не мог. Право выбора им всем все равно не давали с самого начала.
2024 год. Все протекает вполне себе размеренно, Дотторе закрепляет себя на месте главы организации, уже более твердо и устойчиво стоя на этой почве, а Тигнари всегда оставался рядом, помогая ему с каждым проектом. Правда, иногда Келлер приходилось отстранять своего заместителя от некоторых опытов, проводимых над одаренными, прекрасно зная, что это пробьет его друга на излишнее сочувствие (которое он, всенепременно, считал просто глупым). Казалось, он вообще старался не подталкивать Харрис к точке невозврата, чтобы хотя бы по максимуму минимизировать его употребление наркотиков, от которых Нари все еще полностью не отказался.
Тем временем сам Тигнари получает в подарок от Дотторе целый заповедник, — по-настоящему масштабное и удивительное местечко, в котором Харрис был волен делать что угодно, ведь ему Келлер все это и организовал. Он изучал там экзотические растения, скрещивал и отслеживал разные подвиды живых организмов, природные влияния и вообще просто разводил всяких чудесных зверьков. Словами было не описать, насколько сильно Нари был счастлив от такого подарка, явно обошедшегося достаточно дорого.
Стоило также упомянуть, что Ангел держал этих зверьков даже в самой лаборатории, а в частности, — в своем личном жилом уголке. Так что другим лишь оставалось смириться с тем, что заходя в «убежище» чудаковатого заместителя главы, можно было наткнуться на все, что угодно. Начиная от змеи (которая наверняка еще и ядовитая, крайне опасная для жизни), и заканчивая скачущей по люстрам обезьянкой, почему бы и нет?
Порой весь «живой уголок» парня вырывался и сбегал в его отсутствие, так что не будет совсем ничего удивительного, если на очередного сотрудника, идущего по коридорам штаба на обеденный перерыв, побежит хищная гиена или зубастая лисица. А может и самый обыкновенный котенок, подобранный с улицы.
Это было просто особенностью Тигнари и неотъемлемой частью его странной личности, так что почти все уже с этим свыклись, и даже забавлялись подобным случаям.
Обращение с холодным оружием: 10/10.
Обращение с огнестрельным оружием: 9/10.
→ Языки. Парень был абсолютным полиглотом, иностранные языки он разучивал, на удивление, легко с его-то некоторыми проблемами с памятью, и на данный момент он свободно говорит на английском, китайском, немецком, латинском, и отчасти русском.
→ Биология. Это та наука, в которой Нари лидировал в своей организации, даже его познания в химии не так хорошо, как огромный багаж биологических знаний, и сам интерес к данной направленности.
→ Оружие. Да, физическая форма парня не так хороша, что вполне ожидаемо всвязи с его зависимостям, но зато некоторым его преимуществом было искуссное владение оружием, как холодным, так и огнестрельным, тут ему стоит поблагодарить своего отца.
→ Готовка. Тигнари умеет вкусно готовить, и делает это для своих коллег, в том числе своей стрепней он чаще любит кормить Дотторе, все повторяя, что нужно как можно чаще есть домашнюю еду, несмотря на занятость и напряжение их работы.
→ Амбидекстрия. Тигнари универсален в этом плане, и отлично владеет обоими руками одинаково, так что вполне может чередовать, если одна из его рук попросту устанет писать.
→ Зависимость. Его зависимость от наркотиков делает его более уязвимым как физически, так и морально. Упадок сил, катастрофические перепады настроения, частая апатия, чрезмерная раздражительность, порой нарушение речи (несвязанная речь), проблемы со сном, очень замедленная реакция и дезориентация, низкая концентрация внимания, провалы в памяти, галлюцинации; и порой ему просто жизненно необходим физический контакт с кем-то, чтобы удерживать себя в реальности.
Моментами бывают сильные ломки.
→ Эмпатия. Конечно, это его черта вполне может выступать как положительное качество, очень полезное в общение, но это также является и его слабостью, ведь страдания других вызывают особую чувствительность у самого Тигнари, что приводит к моральной уязвимости.
→ Аутофобия. Аутофобия — это страх одиночества. Нари мог отрицать это сколько угодно, но так оно и было.
➥ Описание внешности (фото, арт, рисунок):
Тигнари является не особенно высоким молодым человеком, среднего роста, фигура у него, возможно, может казаться малость худощавой по причине его зависимости, которая очень сильно влияет на его жизненные показатели и порой стремительные потери веса.
Бледность кожи и темнючие синяки под глазами из-за сильно сбитого режима и отсутствия здорового сна и отдыха.
Слегка пушистые, кое-где немного небрежно торчащие, темно-зеленые волосы, в основном подстриженные под короткое каре, с немного более высветленными бокомыми прядками и челкой, цвет которой более ярок, схож с летней лужайкой светло-зеленоватого оттенка.
Глаза у него большие, пронзительные, насыщенного изумрудного оттенка, которые в тени могут часто казаться карими.
На руках и ногах расползаются очень старые шрамы, нанесенные его отцом, хотя они уже давно зажили и выцвели, но все еще были заметны, если Нари ничем не прикрывает эти участки.
➥ Интересные факты (необязательно):
→ Тигнари очень сильно любит животных, по этой причине вся лаборатория и заполнена его зверьками, хотя Дотторе даже попытался выселить их всех в специально подаренный заповедник. Но дело было в том, что для парня это было как своеобразное снятие стресса, — например, находиться рядом со случайно подобранной бродяжкой.
→ Тип личности Тигнари — ISTJ.
→ У Тигнари очень затуманенная память и воспоминания, полные абстрактных и совсем уж непонятных образов, из-за чего он порой доверительно переспрашивает Дотторе о том, происходило ли то, или иное событие в реальности, или оно было спровоцировано его воображением.
➥ Интересные факты (необязательно):
→ Тигнари очень сильно любит животных, по этой причине вся лаборатория и заполнена его зверьками, хотя Дотторе даже попытался выселить их всех в специально подаренный заповедник. Но дело было в том, что для парня это было как своеобразное снятие стресса, — например, находиться рядом со случайно подобранной бродяжкой.
→ Тип личности Тигнари — ISTJ.
→ У Тигнари очень затуманенная память и воспоминания, полные абстрактных и совсем уж непонятных образов, из-за чего он порой доверительно переспрашивает Дотторе о том, происходило ли то, или иное событие в реальности, или оно было спровоцировано его воображением.