«Любовь к Родине». Сказка
На густой лес Уральских гор уже начинал опускаться лилово-серый туман, а вместе с ним и прохлада летнего вечера. Под словно рубленной огромным топором скалой слышен был треск горящих бревен и приглушенные голоса: то, словно колокольчик зазвенит, рассмеется девчушка, то раздастся сиплый, с хрипотцой, но ещё не утерявший живость, старческий голос.
Хорошо летней ночью в лесу. Пахнет свежестью, смолой и влажной землёй. Разлит в воздухе и аромат лесного шиповника и земляники, а дым от костра, как одеяло, плотно укутывает, обнимает за плечи…Стоял тот час, когда дневные птицы уже смолкли, а ночные ещё не начали петь.
Так иной раз зайдешь в лес, и кажется, будто ничего здесь нет, все тихо и замерло. Но нет. Совсем это не так. Остановишься. Прислушаешься, затаишься, и точно: всё живо. Где-то белка прыгнула с деревца на другое, где-то бабочка пролетела, росинка с листа упала, дерево качнулось, вздохнуло, а потом и вовсе кажется, что начинаешь слышать, как земля дышит, птицы говорят с тобой, рассказывают что-то. И так хорошо вдруг становится. Видишь и понимаешь: да, всюду жизнь.
Разговоры приглушенными голосами среди тех, кто собрался вокруг костра согреться и послушать истории, берущие свое начало в забытых ныне временах, уже подкрадывались к уютно расположившимся вокруг огня собеседникам. Огонь… ведь он один всегда объединял людей, собирал их вместе, в один круг, и дарил тепло, желание жить и неизменно вызывал в человеке думы о сокровенном, о смысле и истине.
В тот вечер в кругу была и озорная, с копной вьющихся белокурых волос девчушка лет двенадцати, и всё ей не сиделось на месте. Она то подпрыгнет, то пойдет, приплясывая, и все подбирается под бок к деду Веде, и как заладила: «Деда! Расскажи! Ну расскажи, как ты тогда в лесу дедушку встретил! Расскажи!»
Деда Веда, седобородый лесник, с кристально чистыми, как у новорожденного ребенка, голубыми глазами, тихо глядел на огонь, и в глазах, напоминавших озера, отражались языки пламени. Белые брови, словно два сугроба, нависли над синевой его глаз. Весь облик его напоминал тихую и прекрасную зимнюю пору, но подобно ей, он обладал скрытой силой, которую ощущали и уважали все, кто встречал Деда Веду. Примечательно было и то, что никто не знал, сколько ему лет. Иные говаривали: «за сотню перевалило, а то и больше, то тайна для всех».
Детей Деда Веда уж очень любил. Деревенские часто прибегали к нему, чтобы послушать сказки и выпить с ним травяного чаю, заваренного на костре, какой делать умел только Деда, да поесть меду из липового цвета с собственной пасеки.
—«Ну что же ты скачешь, ягоза!»,- полушутя, полусерьезно сказал Веда.
—«Видишь, костер сейчас потухнет, надобно бы дровишек подкинуть. Мальчишки, ну-ка марш!», -скомандовал Веда и четверо юношей отправились в лес за дровами.
—«Вот сейчас дождемся ребят и расскажу уж, так и быть. Не успокоишься ведь».
Деда подмигнул девчушке, и всё затихло. Взгляды были прикованы к костру. Пламя танцевало и отдавало жар восхищенным зрителям. Сколько ни смотри на огонь, ведь все мало будет, никак не надивишься.
Когда юные добытчики вернулись с охапками хворостин, и в огонь были брошены сучки и ветки, Деда Веда добавил всем в кружки чай и начал свой рассказ.
Что уж тут невиданного, в наших лесах и не такое бывало, но тот случай тем примечателен, что был я тогда молод, ничего не боялся, удаль молодецкая кровь будоражила, да всё узнать хотелось, увидеть. Да и леса раньше другие были. Не боялась нас, людей, чудь уральская. Зверушки диковинные, невидаль всякая, кто только тут не бродил. Сейчас уж редко кого встретишь, да и те пугливыми стали. Много с тех пор воды утекло.
Отправился я как-то живицу собирать. Жара стояла. Вот я и перегрелся, видно, на солнышке, да забрел в чащу глухую. Долго плутал, дело уж к вечеру близилось. Решил: надобно бы место для ночлега найти. И вышел как-то удачливо на полянку, улегся под высокой березой и уснул тут же. Ближе к полуночи времечко то было: то ли явь, то ли во снах ещё я был, да только вижу, как передо мной дедушка стоит. Язык мой и не поворачивается его дедом прозвать. Высок старец, статный из себя. И весь будто бы светится каким-то белым сиянием. Я глаза протер, головушкой встряхнул, а он… всё передо мной. Ни слова ни проронит. Тут уж и я встал. Пришлось мне голову закинуть, чтоб хоть лицо разглядеть. Стоим так, глазеем друг на дружку. Тут он и говорит:
—«Что, молодец, заплутал? Али привел кто сюда?»,
—«Заплутал, значит… только на поляну эту просто так никто не попадает. Видно, написано тебе было здесь очутиться».
Тут он как будто ниже стал, я уж и лицо его рассмотреть смог. По плечам белые волосы, как Месяц цветом струятся. А как посмотрит- словно бы звон слышу.
«Ну, -говорит-, вижу, непрост ты молодец, покажу я тебе кое-что, да только слово дай: когда срок придет, хранителем леса будь, не скоро ещё время настанет, да только не забудь наказа моего».
Ну, я тогда и согласился. Что, думаю, терять мне нечего! Лес люблю, как отца родного.
Он тогда посмотрел на меня снова, да вымолвил: «Не врешь. Помни: сам ты избрал себе жизнь такую. Ложись теперь, спи. На восходе вновь к тебе явлюсь».
Удивился я. Сам наобещал, с меня обещание взял и ушел. Ладно уж, поверил. Лег на прежнее свое место и мигом уснул. Глазенки открыл я точно на рассвете, когда весь от росы промок. Вижу: чуть поодоль старец мой стоит, только теперь он как человек почти выглядел, и ростом- то с меня почти, и сияния от него не видно. Только глаза те же. Посмотрю- и звон слышу.
Подошел он, поглядел и заговорил. Да так, что запел:
«Вишь, из-за гряды зеленобородых от высоких сосен гор поднимается рассветное солнце. Ветер севера говорит. О наступлении нового дня возвещает. В этой стороне всё пробуждается к жизни только под золотыми лучами. Они восходят на небосклоне, тогда и самое существо земли, птиц и животных, деревьев, человека… к жизни готово.
Слышишь, под хвойными шапками, реками птичьи голоса текут».
«Верно, о грядущем щебечут»-, говорю.
«А там, где лесной ручей под небесным сводом омывает самоцветные тропы, там среди изумрудных мхов, в густом ельнике, в своем зеленом сарафане, распускается каменный цветок.
Да непростой- то цвет. Каждый лепесток- сокровище. Голубыми, розовыми, красными и зелеными, да и вовсе невиданными гранями сверкает, а над ним, что золотинки пляшут. Весь он трепещет. гляди, вытянулся стрункой и звучит то так, что девы сладкоголосые песни распевают, да с небес на землю их проливают. Слушай!»
Видится мне, будто звезды в том лесу днем каплями рос на листах сияют. И мерцают, и переливаются. И слышится, будто кто-то ходит здесь негласной хозяйкой. Идёт, и всё ей радо. Диво, а не девица.
Верно, к цветку своему пришла.
Склонила она тогда тонкий стан над ним, вдохнула невиданный аромат, выпрямилась ивушкой легкой и в миг исчезла, словно в воздухе растворилась.
А мы все дальше идем. Сам я не заметил, как забрались на скалу высокую, и вид с неё открывается точно сказочный: за лесом видятся светлоокие, статные, ликами своими солнцем сияющие. Не то люди, не то миражи. И поднимаются- то они все выше, дальше уходят, прямо к Солнцу.
«Много ещё лет пройдет пред тем, как леса густые станут чудеса свои показывать, а земля- сокровища открывать. Но вера-то в людях этих земель до сих пор жива и жить всегда будет. То не изменить. На благодатной земле живут, да только не ведают того. А мы всё храним. Ведь точно, прийдет час. Сойдет морок с земли той. Просияют очи людей, словно звезды зажгутся. Тогда и мы, верно, свободными станем. А ныне долг свой знаем: всё сберечь. Только ежели ты помнишь, как в те времена здесь Солнца сияли, да звезды горели, да и поныне веришь, что всё исправить можно, тогда приходи ясный, чистый, как слеза хозяйки, и будь гостем добрым. Только знай, ждет тебя не одно испытание, мы не раз проверим, прежде чем пустим. Насквозь всё видим. Коли сердцем ты чист, обретешь злато невидимое. Будешь помнить, откроются тебе двери в жизнь иную. Ежели не побоишься, войти в них сможешь, и понесешь по земле на многие годы то, что от крови твоей. И станет то навсегда ношей твоей, коли достоин будешь. А ныне любовь к Родине сохрани. Вижу, сердце твое этим землям принадлежит, что у Солнца стоят. Оттого и Уралом зовутся. Приходи же, как будешь готов и узри, что предки оставили. Настанет тогда твой час лес охранять. А пока ступай с миром, молодец. Да запомни слова мои. Нужен ты земле этой, не открыла бы иначе она тебе тропы к поляне».
Деда Веда протяжно вздохнул. Ребятня смотрела куда-то вдаль, будто завороженная. На небосклоне уже зажглись звезды и мерцали, напоминая самоцветы Уральских земель.
Вдруг кудрявая девчушка подскочила, вскинула голову к небу и промолвила:
—«Веда, смотри, там твой старец по небу бродит! Ой! Что же это! Звезда летит!»
Деда Веда развернулся в ту сторону, куда указывала детская рука, широко улыбнулся и сказал про себя: «Не врал ты доброму молодцу. Всё помню. И золото-то истинное этих земель сберегу для таких вот, как наша ягозушка».