Правый интернационал. Как ультраправые партии в Европе стремятся к власти и кто им в этом помогает

Первые десятилетия нового века стали в Европе звездным часом для ультраправых. Почти на всем континенте значимые партии и движения в спектре правее консерваторов либо заметно улучшили свои электоральные показатели и избавились от маргинального имиджа (Франция, Италия), либо появились в условиях «правого тренда» и смогли завоевать симпатии миллионов избирателей (Германия, Испания). Сейчас этим партиям везет — их поддерживают как в Москве, так и в Вашингтоне. Впрочем, пока ультраправым не удалось взять под полный контроль ни один парламент в странах ЕС, чтобы править единолично, без либералов. О причинах правого поворота в европейской политике специально для «Вот Так» рассуждает директор Берлинского центра изучения Восточной Европы Дмитрий Стратиевский.

Профит от кризисов

В конце первого десятилетия нынешнего века Европа вступила в полосу кризисов. «Золотые годы» остались позади, им на смену пришла глобальная неуверенность на микро- и макроуровне: сохранение собственного достатка, социальных благ и других привычных реалий, общеевропейская экономическая и политическая турбулентность.

Все четыре крупных потрясения последних 20 лет (мировой финансовый кризис 2008–2009 годов, миграционный кризис 2014–2015 годов, пандемия COVID-19 2020–2023 годов и широкомасштабная война в Европе с 2022 года) были лишь вершиной айсберга, катализатором целой цепочки сопутствующих явлений и жестких дискуссий в обществе — от помощи странам Южной Европы и приема мигрантов до ограничений прав и свобод граждан и степени вовлеченности в поддержку Украины.

Эти события хронологически почти идеально совпадают с пиковым ростом популярности крайне правых и стали питательной средой для их подъема. В такие периоды ксенофобия, национальный эгоизм и «простые» популистские месседжи имеют больше шансов быть услышанными.

Если в 2007 году французский Национальный фронт (с 2018 года — Национальное объединение) получил на парламентских выборах 4,29% в первом и 0,08% голосов во втором туре, то в 2012 году это было уже 13,6 и 3,66% соответственно, а в 2024 году и вовсе 29,26 и 32,05%.

Итальянская «Лега Норд» сумела совершить прыжок с 6,15% в 2014 году до 34,9% в 2019-м. «Альтернатива для Германии» (АдГ) начала гонку за парламентские кресла в 2013 году, набрав 4,7% и не преодолев пятипроцентный барьер на пути в Бундестаг, а в 2017 году уверенно прошла в парламент (12,6%). В 2025 году АдГ получила 20,8% голосов (второе место), опередив даже правящую на тот момент старейшую германскую политическую силу, социал-демократов.

Несмотря на наличие прямой корреляции с кризисом, напряженностью в обществе, ростом националистических и антимигрантских настроений, популярность ультраправых отнюдь не линейна. «Лега Норд» провалилась на парламентских выборах 2022 года, а АдГ в 2021 году потеряла 2% в сравнении с предыдущими выборами.

В том же году 2,5% утратила и чешская «АНО 2011». Вызвано это было неудачным позиционированием ультраправых в определенной электорально важной ситуации (например, АдГ в самом начале пандемии критиковала Ангелу Меркель за задержку введения ограничений на общественную жизнь, что явно не понравилось избирателям).

Избиратель далеко не всегда мыслит рационально. Конечно, нельзя отрицать и прямого влияния экономического спада. В 2020 году совокупный ВВП Евросоюза снизился на 6%. В 2022 году в Испании было зафиксировано на 144% больше банкротств юридических лиц, чем в 2019-м. Это не могло пройти незамеченным и способствовало повышению восприимчивости к ультраправому популизму.

Вместе с тем в популярности феномена крайне правых не всегда прослеживается логика и связь с финансовыми показателями. Скажем, экономически сильную Германию последствия пандемии и ограничительных мер затронули гораздо меньше. Правительство использовало гигантскую «подушку безопасности» (130 млрд евро только по линии Минэкономики), выделив помощь почти всем — от частных лиц до крупных концернов.

В результате этих действий, по данным Федерального банка ФРГ, количество банкротств в 2020 году даже снизилось на 16% по сравнению с предыдущим годом. В 2015 году, в разгар миграционного кризиса, ВВП ФРГ вырос на 1,7%, а доходы населения на 2,5%, и это при низком росте цен на потребительскую корзину (всего +0,3%). Но популярность правого радикализма оставалась высокой. Немалую роль здесь сыграл фактор «ощущаемых» тревог и страхов, пусть и не совпадающих с отчетами и даже личной финансовой ситуацией, навязываемый политикой, социальными сетями и окружением образ «краха», разрушения привычного мира.

Наконец, в последние годы произошло заметное падение доверия к государственным институциям от законодательной и исполнительной власти до силовых структур. Целые электоральные группы недовольны работой госаппарата и не видят «традиционные» партии представителями своих интересов.

Социологи фиксируют изменение мотивации в готовности проголосовать за правых радикалов. К примеру, если в Германии в 2019 году избиратели АдГ называли в числе основных причин поддержки партии недовольство миграционной политикой, желание усилить национальный суверенитет, борьбу с преступностью и «немецкую культуру», то в 2025 году к ним прибавились ощущение «оторванности» традиционных партий от «народа» и их «нежелание» заботиться о проблемах «маленького человека».

Коричневая «Альтернатива»

В Евросоюзе ультраправые далеки от единства. В нынешнем составе Европарламента (с 2024 года) существует две фракции крайне правых: «Патриоты за Европу», объединенные в Партию идентичности и демократии (16 национальных партий, 85 мест из 720), и «Европа суверенных наций» (8 партий, 27 мест).

Если в первую группу входят наиболее известные французские, итальянские, нидерландские, австрийские и другие ультраправые, обладающие немалым представительством и в национальных парламентах, то во второй присутствуют в основном мелкие радикальные движения, получившие одно-два места в Европарламенте благодаря особенностям избирательной системы.

Особняком в этой группе стоит только АдГ, политический вес которой (15 евродепутатов и 151 место в Бундестаге) явно не соответствует калибру коллег по фракции. Такая ситуация имеет давнюю предысторию.

Отношения «Альтернативы» с некоторыми «побратимами» из Франции, Венгрии, Австрии и других стран остаются напряженными. В особенности с Марин Ле Пен, лидером Национального объединения, которая в прошлом неоднократно обвиняла «Альтернативу» в отсутствии эффективной борьбы с реваншистскими тенденциями в ее рядах.

Достаточно вспомнить слова тогдашнего сопредседателя АдГ Александера Гауланда о «незначительности» периода нацизма в «тысячелетней истории немецкого народа» или одного из ключевых политиков партии Бьорна Хеке, назвавшего мемориал погибшим евреям в центре Берлина «памятником позора».

Последней каплей стало интервью Максимилиана Кра, депутата Европарламента и первого номера в списке для новых выборов. В интервью он заявил, что не может назвать солдат СС автоматически преступниками, так как среди них были те, кто «честно выполнял свой долг, не совершая никаких преступлений».

После такого высказывания Ле Пен разорвала партнерское соглашение с АдГ, а европейская фракция проголосовала за исключение партии из ее рядов. И в новом составе Европарламента большинство ультраправых Европы, тратящих немало усилий на дистанцирование от реваншизма и любых параллелей с нацизмом, не пожелали сотрудничать с «Альтернативой».

Поддержка из Кремля и Белого дома

Значительную помощь европейские ультраправые получают от консервативных кругов США. Во-первых, она не только медийная, во-вторых, основана на совпадении мировоззрения и в немалой степени отрицания проекта единой Европы и либерализма. Наиболее системная поддержка европейским правым оказывается при президенте Дональде Трампе. Глава Белого дома четырежды встречался с Виктором Орбаном, причем эти встречи носили отнюдь не только протокольный характер.

Аудиенции у Трампа удостаивался также Маттео Сальвини, лидер «Лега Норд», ныне вице-премьер итальянского правительства. Немало комплиментов от Трампа прозвучало в адрес Национального объединения, АдГ и других правых радикалов Европы, а миллиардер Илон Маск, на тот момент высокопоставленный сотрудник администрации США, дважды выступал на мероприятиях «Альтернативы».

Стив Бэннон, бывший ключевой советник Трампа, предпринял немало усилий для объединения правых радикалов Европы и создал для них общую политическую платформу. Проект не увенчался успехом из-за сопротивления части ультраправых, усмотревших в нем «вмешательство Вашингтона и покушение на суверенитет», но внес свой вклад в создание новых праворадикальных сетей в Европе.

Европейских ультраправых поддерживает и Россия. Для Москвы это не только вопрос идеологии, но и прагматика: в Кремле делают ставку на любых радикалов, которые могут дестабилизировать Евросоюз, выступают против правящих элит и помощи Украине, а также лоббируют возврат к широким экономическим связям с Россией.

Палитра контактов Москвы с европейскими ультраправыми очень широка: от кредитов для партии Ле Пен и масштабной медийной поддержки до визитов германских, австрийских, французских, итальянских, греческих и других праворадикалов в Москву и их прием на высшем уровне.

Европейские крайне правые выступают в качестве «экспертов» в российских СМИ, получают трибуну на различных площадках и привлекаются как «международные наблюдатели» на псевдовыборах в оккупированных регионах Украины.

Здесь проявляется заметная разница между российской и американской поддержкой. Если ультраконсерваторы США скорее видят в европейцах соратников и единомышленников, помогая им согласно своему представлению об «ультраправой солидарности», то Россия предпочитает «обмен услугами» для ослабления Европы.

Стагнация или интеграция?

Несмотря на заметные электоральные успехи, европейские крайне правые вынуждены искать ответ на главный для них вопрос: что делать дальше?

Цель любой крупной политической партии — получить в свои руки власть. Это соответствует и запросу избирателей, требующих реализации программных установок партии.

Ультраправые не смогли достигнуть абсолютного большинства в парламентах ни в одном из государств Европы. Их лидеры осознают, что это вряд ли возможно.

Даже такие сильные игроки в своих странах, как Австрийская партия свободы (АПС) и АдГ, не могут на выборах преодолеть порог в 30% голосов. «Гибридные» политические силы, сочетающие в своей риторике праворадикальные и идеологически смешанные популистские элементы, на пике своей популярности могут рассчитывать при максимально благоприятных условиях на 35%, что показал результат партии АНО Андрея Бабиша в Чехии. Этого недостаточно, чтобы получить безраздельную власть. Более того, ультраправым не удается завоевать значительное количество голосов в крупных городах.

АдГ недавно проиграла с разгромным счетом вторые туры и не смогла получить места бургомистров в ключевых городах на западе Германии, а на выборах в Бундестаг в начале 2025 года вынуждена была довольствоваться в Берлине и Гамбурге соответственно 15,25 и 11%, заняв четвертое место (общефедеральный результат — 20,8%, второе место). Результаты Национального объединения на выборах 2024 года в Париже и Лионе не идут ни в какое сравнение с общенациональным итогом голосований.

По этой причине им остается кооперироваться с традиционными политическими силами. У крайне правых плохо получается формировать правительство с демократами из-за идеологической и ценностной несовместимости.

Во Франции и Австрии консолидированная позиция противников ультраправых не позволила им войти в правительство, а в Германии парламентские партии и вовсе обязались ни в какой форме не сотрудничать с правыми экстремистами. В тех же странах, где консерваторы пошли на уступки и стали частью правящей коалиции (Болгария, Нидерланды), она оставалась нестабильной и сопровождалась политическими скандалами.

Так, ультраправые оказались перед дилеммой. С одной стороны, их традиционный электорат требует все более высокой степени радикализма, о чем свидетельствуют опросы. В угоду своим избирателям такие партии, как АдГ и АПС, продолжают движение вправо. С другой — чем более радикально звучат лозунги и требования, тем менее привлекателен союз с такой партией для демократов.

Призывы на грани, а то и за гранью действующего законодательства делают сотрудничество с консерваторами невозможным. В противном случае уже сами правые столкнулись бы с потерей голосов недовольных избирателей. Кроме того, такая стратегия не дает заметно расширить свой электорат, отпугивает потенциальных сторонников и встречает ожесточенный отпор гражданского общества.

Примеры удачного приспособленчества

Некоторые, наоборот, придя к власти, начинают дрейфовать в центр. Например, Джорджа Мелони, лидер постфашистской партии «Братья Италии», став премьер-министром страны в 2022 году, стремительно преодолела путь от ультраправого спектра к правому консерватизму и стала рукопожатным лидером в демократических кругах Европы и мира. При этом партия, обладая в 2025 году рейтингом выше 30%, смогла не потерять доверие своего основного электората и заручиться широкой поддержкой в Италии.

В Польше партия «Право и Справедливость» находилась во власти в общей сложности 10 лет, из них восемь непрерывно, заняв удобную нишу национал-консерватизма. Однако итальянский и польский сценарии максимально связаны с особенностями политической культуры в этих странах и едва ли подлежат масштабированию.

В такой ситуации партии и лидеры пытаются нащупать путь выхода из стагнации. Он лежит в частичной интеграции в политическую систему страны, включая мейнстрим, но без коренных изменений в программе и риторике.

Так, Ле Пен исключила из партийных документов возможность выхода Франции из еврозоны и Евросоюза, вычеркнула упоминание «дружбы с Россией» и осудила агрессию РФ против Украины. В Германии АдГ официально не рекомендует своим депутатам посещать Россию и участвовать в «наблюдении» за «выборами» на оккупированных территориях, а в случае соответствующих визитов выпускает пресс-релизы с осуждением.

Лидер нидерландской Партии свободы Герт Вилдерс заявил в 2022 году о «симпатиях к Украине», а двумя годами позже не исключил изменения позиции своей партии касательно поставок вооружений Киеву. Другая стратегия — попасть в «большую политику» через «заднюю дверь», использовав для этого муниципальный уровень.

Во Франции в ряде городов мэры представляют Национальное объединение. В 60-тысячном Фрежюсе на посту градоначальника уже успели смениться несколько политиков от этой партии. Ле Пен ведет очень серьезную подготовку к муниципальным выборам — 2026, считая их прорывными для себя.

В Германии АдГ открыто заявляет, что «брандмауэр» (добровольное обязательство демократических сил не сотрудничать с ультраправыми) падет именно на уровне муниципалитетов, а наблюдатели оценивают шансы «Альтернативы» на осуществление этого плана как высокие.

Правые радикалы стали неотъемлемой частью европейского политического ландшафта. В обозримой перспективе не следует ожидать возврата к ситуации 1990–2000-х годов, когда партии этого идеологического направления были маргинальны либо имели лишь точечные успехи в некоторых странах.

Нужно исходить из того, что ультраправые и далее будут представлены в местных и национальных парламентах, а также в Европарламенте. Некоторые из них могут трансформироваться в правоконсервативные силы или вернуться к прежнему умеренному курсу, другие останутся на радикальных позициях.

Вместе с тем электоральные успехи крайне правых на всем пространстве ЕС от Португалии до Польши напрямую зависят от качества работы политиков демократических партий, их желания вернуть утраченное доверие избирателей и последовательно противостоять попыткам правых радикалов проникнуть во власть.