«Одна елка горит — и вокруг темнота». Как в прифронтовых регионах России готовятся встречать четвертый Новый год во время войны — репортаж
Если мирные переговоры между Россией и Украиной не завершатся успехом в ближайшее время, то грядущий 2026 год рискует стать для россиян пятым годом войны. Особенно пугающей эта перспектива выглядит для прифронтовых регионов, где жители привыкли к украинским дронам, мирятся с обстрелами и отключениями электричества и рискуют пережить новые вторжения ВСУ. Корреспондентка «Вот Так» посетила приграничные Белгород и Курск и узнала, с каким настроем здесь встречают следующий год и верят ли в скорое окончание войны.
Город, где наступила темнота
Прибывающих в Белгород на раннеутреннем поезде встречает пара модульных укрытий — гигантских коробок из бетонных плит — и ярко освещенная привокзальная площадь. Но стоит свернуть на любую из прилегающих улиц, как погрузишься в полумрак.
С осени 2025 года ВСУ регулярно атакуют энергоинфраструктуру Белгорода и региона. Украинский президент Владимир Зеленский назвал это «совершенно справедливым ответом» на блэкауты в Харьковской области, которые устраивает Россия с территории Белгородской.
Из-за дефицита электроэнергии в первой половине октябре Белгороду пришлось почти полностью отказаться от уличного освещения. «Выбор, к сожалению, таков: или электроэнергия в квартирах, или на улицах», — констатировал губернатор региона Вячеслав Гладков.
Освещение сохранили только в социально значимых местах — например, в парках или наспортплощадках школ и детсадов. Большинство же улиц подсвечивают лишь фары автомобилей, окна домов и вывески магазинов. Темный город нависает надо мной неприветливо и угрожающе — как гопник в подворотне.
Пока жду автобуса на защищенной бетонными блоками остановки, завожу разговор с немолодой женщиной:
— Как вы здесь живете в такой темноте?
— У нас вот на работе нету света вообще — отключают на заводе полуфабрикатов. Мы вообще с 8 [вечера] до 8 [утра] работаем, а в 7 часов утра отключили свет — и все раньше поехали домой. Второй раз уже — вчера и сегодня.
— Надеетесь, что о чем-нибудь скоро договорятся?
— Не знаю, мне вообще по барабану. Я не слежу за этими делами. Своих проблем хватает. Что будет — то будет, от меня ничего не зависит, — отвечает собеседница с характерным для приграничья «шоканьем». — Мне есть о чем подумать: внуки, муж, дочка, вон зять на СВО…
Наш разговор прерывает подъехавший автобус. На экране в салоне крутят ролики, как запускать генератор, что делать при атаке беспилотников и почему важно носить светоотражатели — или хотя бы подсвечивать себя фонариком телефона при переходе дороги. Из-за темноты на проезжей части в городе выросло число ДТП, поэтому власти города активно рекламируют светоотражающие ленты и даже стали бесплатно их раздавать.
У некоторых белгородцев — чаще у детей — я и правда вижу характерно блестящие брелоки и ленты на рукавах. «Светоотражающая повязка — это атрибут белгородца в наши дни, — рассказывает мне местная жительница Катя (имя изменено). — Когда наступила темнота, люди ходили с фонариками — либо на телефоне включали, у кого-то видела налобные. Собачники вешают питомцам светящиеся ошейники».
Фразу «наступила темнота» девушка повторяет несколько раз за разговор. Эти слова звучат будто слоган из трейлера к фильму ужасов. Катя делится, что прошла все стадии проживания горя — от отрицания до принятия.
«Был гнев. Свет отключили осенью — это дожди, грязь, ничего не видно, можешь поскользнуться и упасть. Было страшно, потому что сразу вспоминаешь все пугалки про маньяков. Был торг — надежда: может, вот это ненадолго и в середине октября включат? Наверное, у всех белгородцев такая надежда, что это ненадолго, а потом это растягивается — как война, не знаешь, на сколько. А сейчас лично у меня стадия принятия: ты привык, это твоя норма».
Дом на Харгоре
Район Харьковская гора — местные для краткости зовут его Харгора — расположен на юге Белгорода, ближе всего к границе с Украиной. Из-за этого он чаще других попадает под обстрелы и в сводки новостей. Именно здесь находится тот самый дом на улице Щорса, где в 2024 году обрушился подъезд и погибли 17 человек. О причинах произошедшего спорят до сих пор: Минобороны объясняют трагедию украинским обстрелом, независимые эксперты — падением российского снаряда.
При первом взгляде на дом я даже не понимаю, какая часть многоэтажки обрушилась. Впрочем, присмотревшись, догадаться нетрудно: она огорожена забором и отличается по цвету — рабочие завершают покраску фасада. О трагедии напоминает лишь народный мемориал — покрытые инеем игрушки, икона и две фотографии жителей в рамках. Один из портретов под белоснежной изморозью не разглядеть — он кажется совсем выцветшим.
Ольга (имя изменено) сняла квартиру в доме уже после происшествия, но на фоне участившихся атак планирует менять жилье.
— Каждый день [в регионе] кто-то погибает. И всё чисто дроны. Они (ВСУ. — Ред.) ж, сволочи, чисто по мирным бьют, — рассказывает белогородка. — А по новостям всё хорошо! У меня зять говорит: «Мама, так, как говорят [по телевизору], я должен быть уже дома с детьми, а я там [на фронте] еще». Он у меня медик военный, с первого дня поехал — молодец, умничка. Страшно, что два народа стравили, вот это страшно….
— А у вас есть надежда, что в будущем году все закончится?
— У нас? — недовольно переспрашивает Ольга. — У нас надежда есть. Обидно, что я в Москве работаю, уже 20 лет туда езжу. И [там] мне говорят: «Хоть бы у вас война закончилась». Оказывается, это у нас война, а не у страны! Мы точно так же хотим жить спокойно, точно так же хотим, чтобы дети ходили в школу, а не учились онлайн. Мало нам надо для счастья!
— Для счастья нам надо Крым, Донецк, Луганск и Харьков, — вмешивается в разговор случайная прохожая — и Ольга смеется, но после горько вздыхает.
От лица москвичей прошу у собеседницы прощения и поясняю, что под «вас» я имела в виду ее лично и интересовалась ее прогнозами.
— Да я-то откуда знаю? [И не извиняйтесь] — при чем тут вы? Мы все такие. Когда в Чечне война была, мы тоже думали, что это очень далеко.
Привычка к войне
К ноябрю 2025 года по городу разместили более 570 модульных укрытий. К одному из них пристроилась палатка, где торгуют новогодними украшениями. Я фотографирую необычное соседство, чем явно смущаю продавщицу и немолодого мужчину-покупателя. Я поясняю обоим причину интереса.
— Ах, да в это укрытие еще никто не заходил еще не разу, — успокаивается продавщица.
— Как у вас здесь сейчас?
— Лучше всех, — отзывается мужчина.
— А что, только по нам [прилетает]? — подхватывает продавщица. — По-моему, по всем городам.
— Мы живем лучше всех, — еще раз повторяет белгородец. — Просто до вас раньше не долетало, а по нам прилетать начало ооооо как давно! И вот почему я говорю, что этот Гадков (мужчина имеет в виду губернатора региона Гладкова. — Ред.) гадит? — мужчина словно продолжает уже давно идущий диалог. — Помните первый самый сильный обстрел, 30 декабря двадцать треьего года? Год и десять месяцев с начала войны. Скажите, пожалуйста, хоть одна сирена была в городе? А Белгород — прифронтовой город!
— Нет, вообще не было сирены! — подтверждает женщина. — Ее включили, но потом.
— Не было сирен в городе, и не было ни одного укрытия. Они появились недавно, а до этого ставили мешки с песком на остановках — ой, это же анекдот, — смеется мужчина.
СПРАВКА: Обстрел Белгорода 30 декабря 2023 года стал одним из сильнейших за время войны, от него погибли 25 человек.
Продавщица и покупатель продолжают обсуждать атаки, которые пережил Белгород за почти четыре года войны. Они с точностью до дома вспоминают, куда «воткнулся беспилотник», а где упала и взорвалась российская авиабомба — «это ж наша упала, не вражеская же».
— И не страшно вам так? — вклиниваюсь я.
— Ну как вам сказать? — откликается мужчина. — Есть такая простая истина: кому суждено быть повешенным, тот не утонет.
Пока продавщица отвлекается на новую клиентку, белгородец объясняет мне, что каждому предначертана своя смерть — и это закономерно.
— По сути-то, что человек знает об этом мире? О самом себе? — мужчина понижает голос: — Но вместо того, чтобы заниматься изучением самих себя и нашего мира, занимаемся ерундой — разрушением соседней страны. И сколько уже там угроблено денег? Это потом скажется на всех нас, и на вас тоже. Я-то к себе домой уехать могу — в Молдову.
— А в вас есть надежда, что в новом году всё закончится?
— Нет, нет, не закончится. Точно не закончится, — уверенно заявляет освободившаяся продавщица. — Годик, наверное, еще будет. А военные говорят, до 2029-го — это вообще пипец будет.
— Жаль, что у вас такие мрачные прогнозы.
— А мы уже привыкли, — вздыхает женщина
«Нам уже все равно, лишь бы все закончилось и мы стали нормально жить». Репортаж из российского приграничья о трех годах войны с Украиной
Слово «привыкли» я вообще слышу от белгородцев чаще всего. «У меня даже кот привык — прячется только когда у нас аномально громко», — рассказывает мне студентка Ира (имя изменено). Долгое время она жила и работала на Харгоре. Дроны попадали и в ее дом, и в дом напротив.
— Когда опять слышишь прилеты, выбитые стекла, когда прилетает к соседям, конечно, думаешь: «Аааа, следующей обязательно буду я!». Но у меня уже есть выработанный механизм: когда я чувствую опасность, хватаю кота и бегу в ванную.
Сейчас Ира перешла на удаленку и сняла квартиру в другом районе — по ее словам, туда еще ни разу не прилетало. На люстре в новом жилье вместо красных трусов «на счастье» (считается, что этот предмет гардероба на люстре помогает привлечь богатство и удачу) она повесила кляп-шар из секс-шопа — «чтобы была тишина».
Новый год без надежд
В воскресный день гуляющих на Соборной, главной площади Белгорода, к моему удивлению, почти нет. Зато есть детский паровозик, несколько украшенных гирляндами домиков-ларьков, четыре раскиданных по углам укрытия в окружении миниатюрных елочек.
На двух больших экранах изредка напоминают, сколько дней осталось до Нового года. В остальное время на них транслируют уже знакомую мне социальную рекламу о генераторах, БПЛА и светоотражателях. К ней добавляются ролики с призывом скачать мессенджер Max и заключить контракт. На экране мелькают разрушенные здания с надписью: «Они бьют по мирным — ты можешь отомстить».
В центре площади возвышается 30-метровая искусственная ель. В этом году ее запитали от генератора, а огни торжественно зажегДед Мороз, который прибыл на праздничном поезде. Бородатый волшебник вообще любит эффектные появления: в 2022 году он приехал в Белгород на БТР.
Я поднимаю голову, чтобы рассмотреть ель целиком:
— Вы что, на нее залезть собираетесь? — окликает меня немолодой теробороновец. До этого он уже подходил и пытался заглянуть в экран камеры, когда я делала снимки.
— Нет, мне просто интересно, где находится генератор — там, под елкой?
— Нет, конечно, — усмехается он. Назидательным тоном человека, любящего поучать «молодняк», он разъясняет: размещать оборудование на главной площади, которую могут атаковать — небезопасно, поэтому его специально спрятали на удалении в другом месте.
— Как вообще у вас здесь?
— Видишь — укрытия стоят? Это же не просто так, — продолжает поучать собеседник. — А дальше я и говорить не буду.
— И как думаете, скоро всё это закончится?
— А вы историю хорошо знаете?
— В школе на «пятерку» хватило.
— Ну и как быстро войны заканчиваются?
— По-разному, бывают и столетние.
— Ну вот и я о том. Это не меня надо спрашивать, и не вот людей, — теробороновец кивает на малочисленных прохожих, — и не жителей нашей области. А мы ведь не одни — еще Курская, Ростовская… Но это вопросы к политикам, — мой собеседник замолкает, подходит чуть ближе и заглядывает в глаза: — А знаете, что самое ужасное?
— И что же? — я сдерживаюсь, чтобы не отступить назад.
— Что дети всё это видят. У меня жена — воспитатель в детском садике. Когда воздушная тревога, они таскают деток в подвал. 28 деток, а воспитателей двое. Представьте, какой это удар деткам по психике.
Вечером, когда елка и декорации вокруг загораются, гуляющих становится намного больше. К тому моменту я уже несколько раз услышала от белгородцев, что некоторые идти на Соборную площадь побаиваются. Раньше зимой там устанавливали каток, и 30 декабря 2023 года по нему попал один из снарядов. С тех пор каток больше не открывали, а часть горожан предпочитает избегать этого места в праздники.
,,— Печально, когда одна елка горит — и вокруг темнота. Настроение не особо праздничное. Когда под Новый год подходишь к площади, всё равно вспоминаешь трагедию двадцать третьего года — и страшно, — рассказывает Катя.
Девушка вспоминает, что этот день стал трауром для всего Белгорода, а новогодние праздники из-за продолжающихся обстрелов она провела в коридоре.
— Вся страна Новый год праздновала, а ты сидишь в коридоре и плачешь — это обидно, — делится она.
Катя думает, что именно в тот день жители Белгорода впервые остро почувствовали, что остались одни в своем горе, а остальная Россия не способна их понять.
«[В Белгороде] ты постоянно на низком старте. Едешь на Харгору, идешь на стеклянную остановку — и страшно: если сейчас что-то прилетит, то тебя просто убьет. Ты просто привык жить в состоянии войны. Но даже когда не прилетают дроны, не легче. Всё дорожает, читаешь новости — какой-то экономический кризис случится, НАТО готовится к войне с Россией, Россия нарушает границы Эстонии… Периодически [возникают] мысли: вдруг Третья мировая?» — рассказывает она.
Белогородка говорит, что провела месяц в другом регионе, а по возвращении особенно остро ощутила, каким «безрадостным и безжизненным» стал ее любимый город.
,,«Неделю или пару недель назад [опять] начались взрывы, очень сильные. Я в тот момент была в тренажерном зале — вокруг стекла, зеркала. Половина зала спряталась в раздевалках. И сразу этот животный страх — а ты уже было забыл, что живешь рядом с войной», — рассказывает Катя. После этого она окончательно решила переехать.
Ни в скорый мир, ни в быстрый успех переговоров девушка не верит: «Надежда была, что что-то начнется, когда Трамп встречался с Путиным на Аляске. Это было настолько необычное событие, что казалось, может, какие-то подвижки начнутся? А потом все такие: “Извините, мир отменяется”. И ты думаешь: ох***ь, опять на***ли».
Студентка Ира тоже запомнила обстрел 30 декабря 2023 года — тогда она в последний раз пряталась с котом в ванной. Уезжать она все равно не хочет: слишком любит Белгород. Но прогнозы тоже дает мрачные.
«Я сомневаюсь, что эти переговоры к чему-то приведут, просто потому что у нас уже довольно много было переговоров. В двадцать втором году обещали, что всё закончится за три дня. Сейчас четвертый год, и я бы хотела, чтобы это просто завершилось побыстрее, — признаётся она. — Кто-то говорит, до Одессы дойдем, кто-то хочет, чтобы Украина вернула всю территорию, считая Крым. А я просто хочу, чтобы всё закончилось, лишь бы больше никто не умирал».
«Хоть бы меня списали»
Моим попутчиком по дороге в Курск оказывается Роман — крепкий мужчина с выдающимся животом. Он живет в небольшой деревушке в Брянской области, где осталось всего десять человек. Многие уехали из-за постоянных обстрелов, а еще двое — ушли на войну.
Исчезающий вид. Кто и как похищает и возвращает на фронт российских военных
— Всё больше и больше дронов прилетает, что дальше будет — я не знаю, — качает головой селянин. Узнав, что я из Москвы, он угрюмо сообщает: — В Москву когда приезжаешь, люди думают, Белгород — это Украина. Как так? Никто не знает, где граница, где что.
Я в очередной раз извинюсь за столицу и говорю, что понимаю его обиду на Москву.
— Да вы знаете, не на Москву, а просто на правительство. И вот певцов этих показывают, как они живут… Столько-то выделили на концерт — а нафига он нужен? Лучше бы ребятам дроны закупили, — отвечает Роман. — У меня знакомый, у него двое сыновей [воюет], он тоже помогает [фронту] ездит. И он говорит: пока нас каждого не коснется, пока сына или еще кого-то на смерть не отправит... Люди думают: «А, он там пошел за 200 тыщ рублей!» Ну вот пойди и заработай! У меня сосед Лёха в разведке в Луганщине [был], попал в плен. Он сейчас говорит: «Я вообще ничего не хочу, весь израненный, господи, хоть бы меня списали».
— Его жена хлопотала, писала, писала — и обменяли его в августе двадцать пятого. Полгода он там пробыл. Изменился, конечно, сильно. Сейчас в военном госпитале лежит. У него два осколка в легких. Нога у него — осколок в кости, сейчас ему операцию сделали. И рука у него, сухожилие перебито — два пальца не работают.
— Не знаю. Сначала сказал — подлечат, пойду назад. А потом посидели — и он: «Господи, да хоть бы списали».
Мы еще долго обсуждаем, как ухудшается обстановка, а люди злятся на Москву и бездействующего губернатора Брянской области, который не организовывает гуманитарную помощь обстреливаемым населенным пунктам.
— И как вы, надеетесь, что скоро всё закончится? — интересуюсь я на прощание.
— Надеемся и верим, конечно. С ребятами [военными] общаюсь — они говорят, что надо дойти до конца, чтобы это решить, хотя все и устали. Перемирия никто не хочет: нельзя сейчас давать им перевооружиться. Опять их Европа и Америка [оружием] напичкают и будет то же самое. Или Украины не будет как государства, или приостановим — и будет еще хлеще. Ничего, победа будет за нами!
Экскурсии для кадетов на кладбище
В Курске приближение Нового года чувствую отчетливее. Здесь больше куда-то спешащих по улицам людей и нарядных витрин, а бетонных укрытий — заметно меньше. В автобусе тоже крутят местную рекламу, как вести себя при обстреле и появлении беспилотника и почему стоит заключить контракт. Ее сменяют рисунки, которые дети нарисовали к конкурсу по теме борьбы с коррупцией.
— Дом разбомбили… В ПВР [пункт временного размещения] поселили…. Кидают пачку риса и пачку макарон, — доносятся до меня обрывки телефонного разговора пожилой женщины в другом конце салона. Почему-то она улыбается.
Хотя прохожих и много, все торопятся и не настроены на беседу. Те, с кем всё же удается поговорить, описывают ситуацию схоже: в Курской области «сами знаете, что творилось», но в самом городе в последнее время стало тише — уж точно спокойнее, чем в Белгороде.
В прогнозах мои собеседники тоже сходятся. «Никто не верит, что скоро всё закончится. И телевизору никто не верит», — сообщает молодая женщина. «Мало прогнозов утешительных», — подтверждает пожилая. Они тоже почему-то улыбаются: решаю, что это нервное.
Я отправляюсь на кладбище, где хоронят «героев СВО». Надеюсь найти среди его посетителей собеседника, не захваченного предпраздничной суетой. Не встречаю ни души, хотя видно, что близкие точно навещают погибших часто. На многих из припорошенных первым снегом могильных плитах стоят миниатюрные елочки или другие новогодние композиции.
«Русское сердце» и «украинский нацизм». Что показывают детям в «музеях СВО» по всей России — репортаж «Вот Так»
У выхода встречаю двух охранников. Они рассказывают, что на кладбище часто проводят экскурсии для кадетов: им рассказывают про покойных, чтобы вдохновить их примерами героизма.
— Как думаете, может ли в будущем году обойтись без новых захоронений?
— Ну, будем надеяться, что да, — отвечает один из курян. — Конец войны будет 9 мая, вот увидите. Мы Великую Отечественную копируем.
Второй советует мне прислушаться к товарищу, ведь тот был на фронте. Про себя отмечаю, что сам он не верит коллеге, ведь сразу после моего вопроса лишь мрачно помотал головой.