Любимое
Оригинал взят у
Есть одно качество у времени: оно ускоряется с годами. В детстве каждый год тянется бесконечно, тебе бесконечно долго шесть лет и никак не исполняется семи, когда будет другая жизнь, школа... А чем ближе к старости, тем быстрее осыпаются листочки календаря. Моргнул — понедельник, еще моргнул — опять декабрь...
Не думаю, что существует какая-то средняя, для всех приемлемая правда. Мы все видим только части целого — в силу разной широты взгляда, глубины ума, точности интуиции.
Неотения — способность недоразвившейся личинки к размножению — наблюдается в природе у некоторых видов насекомых и земноводных. Мне кажется, что это замечательная метафора — современное человечество напоминает именно личинок, которые не достигают взрослого состояния, но об этом не догадываются. Взрослый человек способен созидать, а личинка такой способностью не обладает, поскольку ее предназначение — потребление. В этом смысле современное общество кажется мне личиночным — оно ориентируется на всякого рода потребление: лучшей еды, лучших путешествий, одежды, гостиниц, секса. На этом пути невозможно достичь конечного результата. Где-то впереди мерещится что-то еще более вкусное или неопробованное...
Надо решить для себя вопросы: Кто я? Чего хочу? Нужна ли мне свобода? Готов ли я к ответственности? Могу ли я испытывать сострадание? Есть множество людей, которые совершенно созрели к тому, чтобы задать себе эти вопросы, но никто не сказал им, что такие вопросы задавать нужно, а сами они не догадались.
«Невылупившиеся» бывают необыкновенно привлекательны. Помните Петю Ростова накануне его смерти? Ешьте, ешьте изюм, у меня еще восемь фунтов... Простите за неточность цитаты. Петя взрослым стать не успел.
Личинка человека обладает всеми правами, которыми обладает взрослый человек. Она не обладает обязанностями.
Были времена, когда я Москву любила. Но давно уже не люблю. Привыкла, отчасти смирилась. Есть немало мест, жить в которых мне нравится больше, чем в Москве. Мне нравится Нью-Йорк и деревня Эйн Карем в Израиле, мне хорошо в Берлине и в итальянской деревне под Генуей. Но пока не получается от Москвы оторваться.
Коммунистическая идеология в нашей стране рухнула. Строить плохонький, как все отечественное, капитализм после всех провалов западного — задача малопривлекательная. Никаких новых идей нет.
Если честно, мне Страшный суд не кажется самой удачной из христианских идей. Я думаю, его придумали из педагогических соображений разочарованные в человеке отцы церкви.
Есть люди с не разрушенным нравственным чувством, с совестью, я их знаю поименно. Их только нельзя встретить в высших эшелонах власти, среди начальства и генералов всякого рода. Вот недавно ушел такой человек — Вера Миллионщикова, главный врач Первого московского хосписа. Но еще остались другие.
Если начнутся уличные бои и к моей двери приползет раненый, я не спрошу, кто он. Просто вызову скорую помощь.
Я только что очень прилично поболела и уверена, что болезни полезны человеку. Болезни нам даны, чтобы мы остановились и подумали, и радовались жизни, и ценили сострадание, и сами бы менялись, испытывая боль. Только вот зачем дети болеют, на этот вопрос я не могу ответить.
С того момента, как человек задается вопросом, есть ли у бога планы относительно него лично, он уже не статист.
События рифмуются. Я с детства очень хорошо знаю, что судьба готовит нам встречи, невстречи, соприкосновения, парные случаи... С годами это кружево — с рифмами, рефренами, повторами, предупреждениями и даже легкими издевками — делается все гуще, все рельефнее. Не знаю, зачем оно так спроектировано, но наблюдать за этим страшно увлекательно.
Выдержки из интервью Людмилы Улицкой журналу Esquire. Мой любимый писатель-современник. Уникальнейший человек.