Невидимые песни — берёзовые раны. Большое интервью с Пайтой
Пайта: Надеюсь, у нас интервью, а мы не просто п**дим на кухне.
Ростислав: Мы просто п**дим на кухне!
Коля Долгов в большом интервью для Paprika Magazine о триединстве музыкальных проектов, новом альбоме, детстве у моря и всяком остальном
Так кто такой Пайта и кто такой южный человек?
Пайта — это диалект крымский, толстовка с капюшоном. Еще это море, горы, тепло. Это знойный день, когда слепит глаза, стекаешь потом, нужно постоянно пить что-то и сигареты прилипают к губам.
А южный человек — это осознание себя, самоидентификация. Он появился, когда я переехал с Юга. Я часто себя ловлю на том, что Москва вообще не мой город. Мне очень не хватает леса, свободы, моря, более спокойного ритма жизни, когда не нужно спешить. Реально голову пере*бывает от того, сколько тут людей. Надо просто возвращаться к себе.
А как ты пришел к «Южному человеку» в контексте дискографии?
«То, чего нет» писался в университетской общаге. Мы жили с чуваком в комнате размером с кухню. Я писал этот альбом ночью в наушниках и записывал вокал, когда он уходил на пары. При этом считаю, что это моя самая лучшая работа до сих пор.
Если брать «Прозрачность солёных ресниц», то мне кажется, что я переслушал музыки и сделал что-то чужое для меня, но тоже опыт, довольно важный.
А вот «Южный человек» сделан более честно к себе, то есть это то, как я могу чувствовать без всяких омажей на кого-то, без стеснения. Бэк ту зе рутс!
Что сейчас? Будут еще релизы у Пайты?
Я записываю альбом! Уже есть семь треков. И я пишу его так же, как первую музыку, которую начал делать лет в 12 на iPod Touch в Garage Band. Не с точки зрения технических средств, а именно с ощущения того, что я подхожу к инструменту и как будто не знаю, что сейчас буду делать. Но точно знаю, какую хочу эмоцию вложить.
В этой музыке чувствую освобождение, что вообще никому ничего не должен. Меня это спасает.
До этого ты так не писал музыку?
Нет, я писал её как‑то тягостно, мучительно, может, даже болезненно. Мне почему‑то казалось, что я должен что‑то написать. А сейчас такого нет. Это просто, ну, какое-то волшебство теперь, снисхождение божественное. Всё в потоке, всё реально, всё настоящее. Наверное, только ради этого нужно писать музыку, даже не ради результата.
А что ты используешь для записи музыки? И есть ли какой-то концепт у нового альбома?
Если говорить о технической стороне, то я использую ограниченное количество оборудования — драм‑машина KORG ER‑1, KORG MicroKorg, Arturia Microbrute, всякие педальки, кассеты и бас‑гитару. С точки зрения творческого и духовного — я оглядываюсь на себя и узнаю новое. Концепта как такового нет. Придерживаюсь мнения, что почти любой песенный альбом — это документация времени и состояний. Вот я и документирую.
У меня есть гостевой вопрос. Цитирую: «Для меня Пайта — это как очень цепляющее стихотворение, которое ты мельком где-то увидел и почему-то запомнил с первого раза. Много поэтичных, абстрактных образов при прослушивании появляются. Это части историй или мимолетные вещи, возникающие из ниоткуда? Насколько важен для него текст или он сильно вторичен?»
Текст стал первичен. А образы... это маленькие наблюдения. Не только мои личные. Например, смотрю на детей в метро — я рассуждаю о чем они думают, разгоняю и фантазирую. Мне нравится, что словами можно рисовать музыку.
Еще очень нравится изучать мифы, например, я недавно прочитал книжку крымских мифов и сказок. Могу оттуда выцепить слова. Вот, сейчас песня есть новая, и там фраза «Здесь играют и поют невидимые песни — берёзовые раны». «Играют и поют невидимые музыканты» — это из греческого мифа про Орфея.
Ещё в гостевом спрашивают, какой у тебя любимый поэт.
Велимир Хлебников и Александр Кушнер. В «То, чего нет» есть трек «Принятие» — это как раз отсылка к стихотворению Кушнера, там «смерть как зёрнышко на дне. Она заберёт всё. Всё, чего нет. Она будет мила, позовёт тех, кто рядом был всегда».
Это про смерть моей прабабушки, трек записал в её квартире через неделю после того, как она умерла. Ещё мне нравится… «А кровь — лишь знак того, что мы зовем на бедном языке — Любовью». Это Зинаида Гиппиус, стихотворение «Швея». В Петербурге работала на фабрике швеей. И, скорее всего, она просто палец себе поранила и смотрит на капли. И Анна Ахматова, конечно! Тютчев, Лермонтов, Тарковский — база.
Думаю, что ими же вдохновлялись Леонид Федоров из «АукцЫона» и поэт Андрей Родионов, которые мне очень даже нравятся.
Ранее мы оба с тобой согласились, что «На лобовом стекле» — один из главных треков «Южного человека», отсюда возникает следующий вопрос: кроется ли там какая‑то история?
Истории в этом нет, а даже если и есть, то её хорошо рисует песня. Я сам люблю переслушивать, видеть капли на лобовом, чьи‑то пальцы, отдаляться и чувствовать отсутствие. В музыке есть неописуемая магия, не хочется пытаться её рационализировать или привязывать к чему‑то конкретному.
У меня следующий гостевой вопрос: как тебе удается переключаться между всеми проектами, как понимаешь, кому дать голос?
Ну система очень простая: отец, сын и Святой Дух. Отец — это Пайта, сын — это DJ HeadSick, Святой Дух — это Проделки Больной Головы. Триединство.
Ну если в ассоциации играть: DJ HeadSick — это мальчик, который пробует свои первые синтезаторы, Проделки Больной Головы — споткнулся, упал лицом на клавиши, а Пайта — молодой поэт с гитарой.
Вот есть, условно говоря, там... группа «сияж», есть Юра Агафонов, mc o4ki. Ну, они все локалы краснодарские, а вот мне кажется, как будто ты в какой-то момент всё-таки перестал быть локалом. Как это произошло?
Это случилось, потому что стал больше общаться с людьми, которые уже чего-то добились в музыке. С точки зрения того, что ты видишь, как они живут, как чувствуют…
Та музыка, она просто другая, но может быть более популярной. Мы все относительно известны, мне кажется, понятия андеграунда больше нет, оно стерлось. Не могу назвать сейчас ни одну андеграунд-группу.
Мне нравится, например, позиция AL-90, то есть чувак, которого вообще никто не знает. Но при этом его любят за музыку, за этот мистический образ. И это здорово, потому что ему реально не надо общаться с людьми, но так не всегда работает.
Что сделало тебя тем, кем ты являешься?
Моя первая вечеринка. Это было на Фиоленте в Севастополе, Местяк, сверху со скалы спускаешься вниз, и там палаточный городок, люди в какой-то момент жили круглогодично, а летом периодически были тусовки. И мне было лет 16, наверное. Мама отпустила туда с палаткой, и я впервые услышал музыку на большом звуке. Это был даб днём, а ночью играл психотранс.
Море меня очень сформировало. Возможность не видеть ничего впереди, кроме движения волн. Это пи**** как воспитывает. Именно в контексте Москвы меня сформировала работа в магазине винила — расширилось восприятие музыки. И ещё бар «Автомойка», когда я познакомился с их арт‑директором Антоном, он мне сказал: «Только экспериментальная музыка, никаких танцев».
Что же меня сделало таким, какой я есть? Любовь, любовь, любовь… И причем принимать её извне. Вот это для меня сложнее всего.
Когда мы договаривались об интервью, ты сказал, что Пайта — это не про город. Тогда про что? Ну, кроме русской обыденной тоски, моря, даба.
Да никакой тоски там нет, кстати. Почему мы не пошли в лес сегодня? Потому что я подумал, что на самом деле Пайта это не лес. Это я себе придумал образ, что там от чего-то берёзы. У меня в детстве не было никаких берёз. Откуда? Были, блин, крымские сосны, можжевельник. Это я романтизировал свой будущий опыт.
Когда пишу музыку, я не хочу сделать что-то грустное. Ну и, соответственно, чтобы меня ассоциировали с русской тоской. Я не весёлый, но и не то, чтобы удавиться хочется.
Интересный парадокс. Но, тем не менее, ты как будто стал частью этого.
У меня, наверное, есть радикальное восприятие хтонического рашн дум сообщества и прочего. Не хочется себя с этим ассоциировать, но понимаю, что, скорее всего, в это вхожу. Как иначе! Это какая-то поп-культурная формация, я такое не люблю, но принимаю.
Если говорить про «Русский Лес Даб», конечно, это русская тоска, что еще тут сказать, ты в лесу лежишь е**лом в снег… Там всё сгущается, всё вращается, но мне не нравятся панельки советские и вся эта эстетика.
У меня есть ещё один экзистенциальный вопрос. Как раз Марк Фишеровский — раз я заметил его книгу у тебя на столе. Есть ли у музыки будущее или, как говорится, право на детей?
Музыка всегда была, есть и будет. Я чувствую её как природное явление, типа дождя или снега. Всё повторяется, но каждый раз уникально и по‑новому. Если мы говорим именно о музыке… а так понятно, что хуже каверов на группу «Кино» быть ничего не может.
Когда мы виделись в «Шизиче», на наш вопрос, будут ли от тебя лайвы, ты произнёс: «Нечего сказать». Почему?
Пока одному играть мне не хочется и не вижу в этом смысла большого. Нужно собрать группу, да и новое ещё не готово. Музыка и выступления — это зависимость. Причём с некоторой долей саморазрушения. Я не знаю ни одного артиста в моём окружении, кто бы говорил: «Просто кайфую, жёстко, блин, вот бы поиграть лайв». Люди любят отдачу толпы… В случае с моими выступлениями, я чувствую себя довольно одиноко. Не могу обратно взять, может, не умею. И какое-то время мне надо будет, чтобы восстановиться. Но сейчас много чего скопилось…
Я сам не хожу на концерты, мне не хочется никого слушать, особенно тех исполнителей, чья музыка мне нравится.
Есть, например, группы «Аминь» и «Жарок». Это, наверное, единственные бэнды, на которые хочу пойти. Слушаю музыку дома или по пути в наушниках — я жадный человек, видимо, мне просто сложно разделить это с кем‑то другим. Когда трек вызывает столько эмоций, у тебя судорога просто! Ну как можно быть где-то, где ещё 50 человек!?
Есть ещё один интересный парадокс: кто‑то из моих знакомых воспринимает Пайту призрачно — ты для них часть глубоких личных переживаний и одиночества. Но я увидел тебя совсем с другой стороны — радушный, южный, семейный и умиротворённый… Видишь ли ты эти две стороны в себе? Это противоречие или удалённые части одной близости?
Пайта такой и есть — это часть меня, та самая призрачная, одинокая. А нам с тобой повезло встретиться и сойтись в разговоре — это очень большая редкость между людьми, как мне кажется!
Пайта — Spotify / Apple Music / Yandex / Bandcamp / SoundCloud
DJ HeadSick — Spotify / Apple Music / Yandex / Bandcamp / SoundCloud