Кукушка

Мало кто остался в светлой памяти,

В трезвом уме, да с твердой рукой в строю

Виктор Робертович Цой

Иногда наступало лето.

Городских враз отчего-то переставала радовать городская жизнь. Но они не переселялись в сельскую местность, что было бы, согласитесь, естественно. Поступали вообще сурово: забирались поглубже в лес.

Там было страшновато – отсутствовала горячая вода, – и вообще неуютно: где ни попадя таились клещи и норовили отсосать. Бередили душу воспоминания об унитазе...

Поэтому городские крепко пили, кричали песни и один за другим забывались тяжелым сном.

Утро наступило быстро, но как-то с порога заробело. Солнце с опаской заглядывало на поляну, несколько обезображенную. Пластиковые и металлические предметы, различные по форме и содержанию, придуманные городскими чтобы не умереть в лесу сразу, были везде. В искусстве такое называется страшным словом «натюрморт». Клещи, так и не осмелившиеся подступиться, обескураженно отсасывали у травы.

Изольда пустыми глазами смотрела, как Парамон, набирая полные щеки, дует в кострище. Костер чихать на это хотел. Елисей, размахивая топором, брел куда-то сквозь пространство. Глафира, брезгливо ковыряясь во вчерашней макрели, рассказывала:

– ...И всё бы ничего – не считая, что в боку затекло и пятка чесалась, – но кукушка задрала! Это капец. Прямо, сволочь, над палаткой! Спать невозможно. Вон рядом со входом сосна, и она на ветке угнездилась, сука такая...

Елисей с хрустом пропал в кустах. Парамон чихнул и закашлялся. В сосновых кронах шумнуло и стихло.

Изольда перевела пустой взгляд на Глафиру.

– Так она что – куковала?