Настолько плохой
Больше переводов в ТГ канале - Short_Story
Глава 33
Раньше эти цифры казались ему неуместными, но теперь он понимал - они идеально подходят Чэ Бомджуну. Сдавленно вздохнув, Хэйюн стёр с лица навязчивый образ и твёрдо набрал код. (1004 - игра слов: по-корейски звучит как «чхонса» - «ангел».)
Дверь открылась, обнажив аккуратно прибранную прихожую. Обуви не было - хозяин, похоже, ещё не вернулся с работы.
Хэйюн аккуратно поставил свои кроссовки и открыл внутреннюю дверь. Но дом, в который он впервые за долгое время вошёл, встретил его холодом. Моргнув, он огляделся и прошёл по коридору.
Причина этого холода вскоре стала ясна.
Квартира 3801 была пуста. Всё - от кухонной техники до дивана в гостиной - исчезло.
Ошеломлённый, Хэйюн замер на месте.
Бомджун, должно быть, видел, как из его дома исчезли все оставленные вещи. Но здесь было ещё хуже - настолько, что это казалось почти детской местью.
На секунду он действительно так подумал. Но увядшая корзина с цветами, оставленная на кухонном острове, помогла ему понять истинный смысл этого опустения.
В зелёной корзине лежали алые пуансеттии, перевязанные бархатной лентой. Похоже, Бомджун готовил её как рождественский подарок.
Хотя подарок так и не дошёл до адресата, он не выбросил его, бережно сохранив. Как будто, несмотря на разрыв со стороны Хэйюна, его сердце всё ещё оставалось здесь.
Осторожные пальцы коснулись увядших лепестков. Взгляд скользнул по единственному оставшемуся следу мужчины в этом пустом доме. Медленно достав открытку, спрятанную среди листьев, он прочитал короткое послание на позолоченной рождественской карточке:
«Рождественский подарок ждёт на 42-м этаже. Код тот же :)»
Значит, нужно подняться на 42-й этаж.
Хэйюн на мгновение задумался, затем аккуратно положил открытку в карман и, подхватив контрабас, вышел в прихожую. Может, он переехал?
Вызвав лифт, он нажал кнопку 42-го этажа. На панели высветилось сообщение: для доступа к частному лифту требуется код. Набрав 1004*, он почувствовал, как кабина начала подниматься.
Вскоре лифт остановился. Перед ним открылся просторный холл - куда больше, чем на 38-м этаже. В дальнем конце стоял ещё один лифт и единственная входная дверь. Осознав, что это пентхаус жилого комплекса, Хэйюн медленно подошёл к массивной чёрной двери.
Номер квартиры казался чужим. Набрав тот же код, он услышал лёгкий щелчок. Дверь открылась, обнажив прихожую как минимум вдвое просторнее прежней.
Но всё здесь было иным. В отличие от стерильной чистоты 38-го этажа, на полке у зеркала лежало несколько пар кроссовок и домашних тапочек, а на полочке - пара флаконов духов, которыми пользовался Бомджун.
Обнаружив свой любимый аромат, Хэйюн дотронулся до флакона. На 38-м этаже флакон казался новым, почти нетронутым, но здесь он был наполовину пуст.
Молча осмотревшись, Хэйюн снял обувь, аккуратно поставил её рядом с многочисленными парами Бомджуна и вошёл внутрь.
Как и ожидалось, квартира дышала жизнью. В длинном коридоре, ведущем в гостиную, висели рамки с фотографиями - теми, что Хэйюн никогда не видел. Он долго разглядывал снимок, где юный Бомджун позировал с друзьями. Там же было фото, где он выглядел на удивление свежим и беззаботным - в школьной форме.
«У этого взрослого мужчины было детство...»
Хэйюн мысленно провёл пальцем по его пухлым щекам на фото и двинулся дальше. Похоже, в этом доме было на что посмотреть.
Но когда он дошёл до конца коридора, все мысли о дальнейшем осмотре мгновенно испарились. Он застыл на месте, словно вкопанный.
Волна эмоций накрыла его, перехватывая дыхание. Тихий стон вырвался из его губ, эхом разнесясь по просторной, как концертный зал, гостиной.
Как и в оставленном Хэйюном доме, здесь тоже было оборудовано место для репетиций - только для него одного. На небольшом подиуме в центре стоял рояль, а рядом, на ковре...
На полке вдоль стены аккуратно размещались различные виды канифоли и два смычка той же марки, что использовал Хэйюн.
Это пространство было создано исключительно для контрабаса. Ошеломлённый, Хэйюн молча осматривался. Под полкой стоял небольшой стол, на котором лежали несколько комплектов струн из чёрного конского волоса, а рядом, в деревянном ящике, хранились ноты самых разных композиторов.
Там были собраны партитуры немногих авторов, писавших для контрабаса - Боттезини, Кусевицкого. Среди них пожелтевшие от времени страницы и совсем новые издания. Все - для контрабаса.
Бессильно перебирая ноты, Хэйюн обнаружил под столом ещё один ящик - видимо, места не хватило. В нём лежали партитуры концертов для контрабаса, которые, судя по всему, было нелегко раздобыть. Среди них - первое издание с авторскими пометками самого композитора.
Даже Со Джонгиль никогда не думал дарить ему такое. Сам Хэйюн, будучи исполнителем, никогда не позволял себе мечтать о подобных сокровищах.
Но Чэ Бомджун мечтал. Он жаждал, чтобы Хэйюн играл по оригиналам, до которых ещё не касалась ничья рука, чтобы он сам вносил свою интерпретацию.
Он глубоко ценил Хэйюна-музыканта. Возможно, даже больше, чем сам Хэйюн...
Глаза наполнились жаром. С горечью захлопнув крышку ящика, Хэйюн тяжело вздохнул. Ему было больно, горько и так стыдно, что хотелось умереть.
Он ненавидел себя за то, что не доверился такому человеку, за те ужасные слова, что вырвались у него.
Он обожал Бомджуна за то, что тот, несмотря на всё, продолжал ждать его.
Ему страстно хотелось увидеть его сейчас же. Обнять человека, который дарил ему заботу и любовь, каких он никогда не знал.
Хэйюн провёл руками по лицу и, с покрасневшими глазами, огляделся. В этот момент из прихожей донёсся лёгкий шорох. Затаив дыхание, он обернулся.
Лучи заката, проникавшие через окно, освещали коридор. В их свете появилась фигура мужчины. Устало ступая, он вдруг заметил Хэйюна на подиуме и замер.
Он медленно поднял голову, уставившись на Хэйюна. Бомджун, чьё лицо осунулось, смотрел на него, словно не веря, что тот действительно здесь. Молчаливый взгляд - и вдруг в груди Хэйюна что-то горячее и тяжёлое подступило к горлу.
- Почему ты не пришёл на концерт?
Голос дрожал, звуча почти как обвинение.
Он сказал не звонить, что ему противен даже звук его голоса - но в глубине души всё равно ждал, что Бомджун придёт. Если это действительно было недоразумением, пусть приползёт на коленях, умоляет, цепляется за него - так он думал.
Но Бомджун не пришёл. Будто, раз всё раскрылось, ему нечего больше сказать. Он не свывался с Хэйюном все выходные.
И когда Хэйюн узнал правду, он разозлился ещё сильнее, чем в момент «разоблачения». Казалось, даже слова о том, что Бомджун хочет послушать его игру, были ложью. В тот момент он по-настоящему возненавидел его.
Услышав вопрос, Бомджун наконец рассмеялся - будто только сейчас осознал, что Хэйюн действительно здесь. Поставив сумку на пол, он безмолвно подошёл к нему.
Его руки, сохранившие зимний холод, сжали горячие пальцы Хэйюна. Бомджун опустил голову, надолго прижав губы к его кончикам пальцев. Будто боялся, что, если поднимет взгляд, Хэйюн исчезнет, как мираж.
- ...Я очень хотел тебя видеть.
Ответ, прозвучавший спустя долгие секунды, был влажным, будто он вот-вот заплачет. Даже после этого Бомджун ещё долго молчал, прежде чем с усилием поднять голову.
Его блестящие глаза встретились с глазами Хэйюна. Они не виделись так долго, но его взгляд не изменился с того дня, когда Хэйюн в одностороннем порядке разорвал их отношения. Казалось, он стал только глубже, и Хэйюн тонул в нём, не в силах справиться с нахлынувшими чувствами, кусая губу.
- Я хотел спрятаться и хотя бы подслушать... но боялся, что если ты меня заметишь, это испортит твой концерт. Я не мог так поступить.
Хэйюн знал, как сильно Бомджун ждал его рождественского выступления. Каждый раз, когда он репетировал рядом с ним, Хэйюн видел этот полный ожидания взгляд - и не забыл его ни на секунду.
Он так хотел его увидеть... но даже если бы сидел в ложе, мог бы избежать встречи...
От его слов, что он не пришёл, чтобы не мешать, в груди поднялась горечь. Глаза наполнились жаром. Даже когда Хэйюн изо всех сил отталкивал его, Чэ Бомджун смотрел только на него. Чтобы у Хэйюна не было повода для сожалений, он молча стоял, принимая все удары, даже не пытаясь отразить обвинения.
Задыхаясь, Хэйюн наконец не выдержал и обнял Бомджуна. Прижавшись к его ещё не согревшимся рукам, он ощутил тот самый запах, который преследовал его все эти дни разлуки.
Теперь он будто вернулся домой. Больше не было чувства, будто он носит чужую одежду. В этом тепле Хэйюн произнёс искренние извинения, которых никогда никому не говорил:
Если бы из поменяли местами, Хэйюн никогда не оставил бы Бомджуна в покое, если тот так же несправедливо обвинил бы его. Он бы разнёс в щепки оборудованную для него репетиционную зону, сжёг все те драгоценные ноты, которые Бомджун с таким трудом раздобыл. Да ещё бы сделал это нарочито - сжёг бы только половину и бросил ему в лицо.
Но Бомджун так не поступил. Даже когда его обвиняли в том, чего он не делал, даже когда его атаковали из-за этого, он не злился. Вместо этого он утешал Хэйюна: «Можешь не верить мне, но пойми хотя бы это».
Его слова всю неделю давали Хэйюну силы вернуться к себе.
Как большинство людей не могут объяснить принцип гравитации, но Земля всё равно удерживает нас на поверхности, так и Хэйюн, даже не понимая до конца, поверил в свой талант благодаря его словам.
- Теперь ты понимаешь? Кто ты есть.
На мягкий вопрос Бомджуна Хэйюн крепко зажмурился.
В памяти всплыли бесчисленные комплименты, которыми тот его осыпал. Но, если честно, Хэйюн до сих пор не верил, что у него выдающийся талант. Однако он решил поверить в свой потенциал.
По крайней мере, у него было достаточно мастерства, чтобы заслужить место в дуэте с Джин Сурён. Это была возможность, завоёванная его собственными силами. Со Хэйюн этого заслуживал.
- Ты говорил, что та запись, которую ты отправил, была ужасна. Но с первой ноты, прозвучавшей из динамиков, я влюбился в этого контрабасиста.
Глядя в глаза Хэйюна, ставшие твёрже, чем неделю назад, Бомджун продолжил:
- С самого начала и до конца ты играл для меня то, что было для меня особенне всего.
Услышав эту игру, он задрожал. Она была непохожей на другие, но уж точно не «ужасной». Это была музыка, которую только Со Хэйюн мог создать. Поэтому он и влюбился. И был поражён, что тот, настолько отличающийся от других, подал заявку в оркестр, где все должны играть одинаково.
Поэтому он принял его. И Хэйюн естественно влился в коллектив, будто никогда и не играл иначе.
Со Хэйюн никогда не пренебрегал репетициями.
Даже через боль он соблюдал установленное время для репетиций, и даже после бессонных ночей, проведённых вместе, он твёрдо выполнял свои обязанности.
Чэ Бомджун своими глазами видел, сколько невероятных усилий прикладывал Со Хэйюн, чтобы адаптироваться к оркестру, который так ему не подходил.
Как можно было не полюбить его? Человека, похожего на него, но, в отличие от него самого, способного стойко выдерживать всё это.
- Ты знаешь, что означает это название?
На спокойный вопрос Бомджуна Хэйюн медленно поднял голову, которую до этого прятал у него на груди. Его щёки пылали румянцем. Он ответил тем самым сияющим взглядом, который когда-то заставил Бомджуна трепетать.
Это был шёпот, похожий на признание. «Действительно ли Со Хэйюн хочет меня?» Бомджун решил не делать поспешных выводов, пока не убедится сам. Ведь ему всё ещё нужно было рассказать кое-что важное.
Осторожно подняв руку, он взял руку Хэйюна. Огрубевшие кончики пальцев показывали, как упорно он тренировался всё это время.
Бомджун вспомнил день, когда впервые увидел смерть. Тогда, двадцатилетним, его рвало так сильно, будто он пытался вывернуть себя наизнанку. В тот день он отделился от своего мира и с тех пор так нигде и не осел. Лишь ненадолго приземлялся где-то, чтобы вскоре снова взмыть в небо и продолжать дрейфовать в этом мире.
Но теперь он хотел принадлежать этому человеку - Со Хэйюну. Осесть рядом с ним, чтобы больше никогда не дрейфовать. И для этого ему нужно было рассказать ему кое-что.
- Так же, как есть вещи, которые ты не мог мне сказать, есть они и у меня. Возможно, моя профессия куда опаснее, чем ты думаешь. Меня никогда не преследовали, но ты должен знать правду.
Похоже, это неожиданное признание застало Хэйюна врасплох - он прикрыл глаза и уставился на Бомджуна большими, как у оленёнка, глазами. Как будто маленькое животное, ещё не осознавшее ситуацию, в которой оказалось.
Нежно проведя пальцем по его пылающей щеке, Бомджун наконец оглядел репетиционную зону, которая обрела своего хозяина. Его голос звучал тихо, но твёрдо:
- Это мой дом. И кроме семьи, ты первый, кто здесь побывал.
38-й этаж был всего лишь местом для гостей. Все, кто бывал там, лишь скользили по жизни Бомджуна, не оставляя следа. Возможно, с того самого момента, как он захотел привести Хэйюна в этот дом, он по-настоящему задумался о совместном будущем с ним.
Это было место, куда Бомджун, поклявшийся никогда не впускать ничего по-настоящему ценного в свою жизнь, наконец впустил Со Хэйюна.
- ...Вот насколько ты важен для меня.
Поэтому он хотел начать всё правильно. Если Хэйюн не сможет отдать ему своё сердце полностью, Бомджун хотел бы подождать, прежде чем открывать ему этот дом. Это требовало подготовки.
- Уже очень давно ты для меня на первом месте. Настолько, что я готов был выбросить все ценности, которым следовал всю жизнь.
На эти слова, сказанные с лёгкой улыбкой, Хэйюн опустил уголки глаз, готовый заплакать. Он понимал, о чём речь.
Теперь он осознал, что тот день, когда они вместе вошли в больницу, для Бомджуна был равносилен отрезанию части себя. В тот день он ради Хэйюна отрёкся от всего, к чему стремился всю жизнь, и решил шагнуть к новым горизонтам.
Только сейчас Хэйюн понял, как давно Бомджун был искренен с ним. И осознал, что слишком долго принимал это.
На осторожный вопрос Хэйюн встретился с ним взглядом. Глубокие, всепоглощающие чёрные глаза казались такими трогательными...
На самом деле, он давно уже влюбился в Бомджуна.
Тот заслужил услышать эти слова уже давно. В тот момент, когда поцеловал кончики его пальцев. Когда сказал, что его игра заставила его плакать. А может, ещё тогда, когда впервые заставил Хэйюна рассмеяться.
В ответ Бомджун тихо улыбнулся. Его приподнятые уголки губ были очаровательны. Он не мог скрыть улыбку даже от таких простых слов.
Но «нравится» было не тем, что Хэйюн хотел сказать ему.
Когда же он полюбил Чэ Бомджуна?
Хэйюн смутно вспомнил те моменты, когда Бомджун без колебаний подставлял свои руки, чтобы подхватить его.
Осколки мгновений, когда он полюбил Чэ Бомджуна, были разбросаны повсюду в их совместном времени.
Когда он впервые поцеловал его огрубевшие кончики пальцев. Когда сказал, что его игра заставила его плакать. Когда прошептал, что он играет по-особенному. Когда притянул к себе Хэйюна, пытавшегося перейти незримую грань. Когда принимал на себя всю критику, думая только о нём. В каждый из этих моментов Со Хэйюн влюблялся в Чэ Бомджуна.
И только теперь, собрав все эти мгновения воедино, Хэйюн осознал: Бомджун совершил то, что не удавалось никому другому.
Двадцать лет он любил контрабас - но эта любовь была хрупкой и мучительной. Чувство, пронзавшее его насквозь. Оно могло опустошить, но никогда не заполняло его самого, Со Хэйюна.
Но с Бомджуном всё было иначе.
Его любовь наполняла Хэйюна, переливалась через край, пропитывала насквозь. И в ответ Хэйюн чувствовал, как из глубин его сердца бесконечно изливается ответное чувство. Эмоции, направленные на Бомджуна, текли из самых потаённых уголков его души, заполняли пустоты, выплескивались наружу - пока, наконец, Хэйюн не погрузился в любовь целиком. И теперь, захлёбываясь в этом чувстве, он мог сказать только одно:
- Я... люблю тебя так, что, кажется, умру...
Ошеломляющее чувство полноты, которого он никогда прежде не испытывал. Его первая любовь обрела именно такую форму.
Услышав это прорвавшееся признание, Бомджун улыбнулся с таким выражением, будто вот-вот заплачет.
Прошептав это, он нежно коснулся щеки Хэйюна и склонил голову. Его взгляд, полный любви, был обращён к нему. Перед первым в жизни признанием Со Хэйюна он наконец решился произнести то, что давно носил в сердце:
- Я не думал, что когда-нибудь скажу это. Хэйюн, я тебя...
Хэйюн рассмеялся, его лицо было мокрым от слёз.