Метафизика

Нелегко сказать, что такое метафизика. Античные и средневековые философы могли бы сказать, что метафизика, подобно химии или астрологии, должна определяться по своему предмету: метафизика – это «наука», исследующая «бытие как таковое», «первые причины вещей» или «неизменные вещи». Сейчас такие определения уже невозможны, по двум причинам. Во-первых, философа, отрицавшего существование тех объектов, которые когда-то считались предметом метафизики – первых причин или неизменных вещей — сегодня сочли бы высказывающим некое метафизическое положение. Во-вторых, многие философские проблемы, считающихся в наши дни метафизическими (или хотя бы отчасти считающихся таковыми), никак не связаны с первыми причинами или с неизменными вещами; к примеру, проблема свободы воли или проблема ментального и физического.

Слово «метафизика» и понятие метафизики

Хорошо известно, как трудно определить слово «метафизика». Придуманные в XX веке термины, такие как «мета-язык» или «метафилософия», наводят на мысль, что метафизика есть исследование, выходящее «за пределы» физики и посвященное вопросам, трансцендентным мирским заботам Ньютона, Эйнштейна и Гейзенберга. Это впечатление ошибочно. Слово «метафизика» происходит от общего названия четырнадцати книг Аристотеля, составляющих, как мы теперь думаем, «”Метафизику” Аристотеля». Самому Аристотелю это слово было неизвестно. (Для той области философии, которая составляет предмет «Метафизики», у него было четыре названия: «первая философия», «первая наука», «мудрость» и «теология»). По меньшей мере через сто лет после смерти Аристотеля издатель его работ (скорее всего, Андроник Родосский) назвал эти четырнадцать книг «Ta meta ta phusika» — «после физических» или «те, что идут после физических» — где под последними имеются в виду книги, входящие в состав того, что мы сегодня называем «Физикой» Аристотеля. Это название, вероятно, должно было предупредить изучающих аристотелевскую философию, чтобы они не брались за «Метафизику» до усвоения «физических сочинений», книг о природе естественного мира, т. е. об изменении, так как изменение является определяющей чертой естественного мира.

Этот смысл названия вероятен, так как в «Метафизике» рассматриваются неизменные вещи. В одном месте Аристотель идентифицирует предмет первой философии как «бытие как таковое», в другом – как «первые причины». Хороший – и спорный – вопрос, как связаны эти две дефиниции? Возможно, ответ таков: у неизменных первых причин нет ничего общего с порождаемыми ими изменчивыми вещами, вроде нас и объектов нашего опыта, кроме бытия, их наличия, и на этом сходство заканчивается.

Греческая именная группа во множественном числе «ta meta ta phusika» стала в средневековой латыни единичным существительным «metaphysica» – подобно тому как греческое множественное «ta biblia» (книги), стала сингулярным латинским «biblia» (Библия). Это слово использовалось как для отсылки к названию книги Аристотеля (представлявшейся теперь чем-то единым), так как и для обозначения «науки», которой была посвящена эта книга. Именование «метафизики» во всех современных европейских языках («la métaphysique», «die Metaphysik», «la metafisica»…) адаптирует латинское слово к орфографическим и фонетическим требованиям соответствующего языка. Это верно и для существующих в Европе неиндоевропейских языков (вроде финского или венгерского). А вот в работах, написанных на некоторых неевропейских языках, используются слова, образуемые местными составляющими, как для перевода европейского слова «метафизика», так и для отсылки к сочинениям их собственных философских традиций, предмет которых сходен с предметной областью западной метафизики. К примеру, китайское выражение, которым обычно переводят слово «метафизика», является аллюзией на высказывание из «И Цзин»: «то, что выше материи, есть Дао»; упомянутое выражение можно буквально перевести как «[то, что выше материи]-логия», последнее слово этого выражения является «дисциплинарным маркером», выполняющим во многом ту же функцию, что и морфема «-логия». На арабский «метафизика» обычно переводится словом, означающим «наука о божественных вещах». В отличие от китайского выражения и арабского слова, европейские слова, производные от «metaphysica», однако, не несут внутренних указаний относительно своего значения. (У этого слова, как мы видели, есть этимология, но, как очень часто бывает, этимология не дает ключ к значению). Не вызывает сомнений, что все эти слова означают в точности то, что означает «metaphysics» в английском языке – или, не столь местнически, что все европейские слова, производные от metaphysica, означают одно и то же. Но что же, собственно, все эти слова означают?

Может ли происхождение интересующего нас слова помочь нам ответить на этот вопрос? Можем ли мы сказать, что слово «метафизика» — это обозначение той науки (той episteme, той scientia, того исследования, той дисциплины), предмет которой является предметом аристотелевской «Метафизики»? Сказав так мы вынуждены будем принимать тезисы такого рода: «Предмет метафизики — бытие как таковое»; «Предмет метафизики – первые причины вещей»; «Предмет метафизики – то, что не подвержено изменению». Любой из этих тезисов мог рассматриваться как небезосновательная характеристика предмета того, что называлось «метафизикой» – вплоть до XVII века, когда, весьма неожиданно, многие темы и проблемы, которые Аристотель и средневековые авторы сочли бы физическими (к примеру, отношение между сознанием и телом, или свобода воли, или тождество личности во времени), начали «перераспределяться» метафизике. Кажется, будто в XVII веке «метафизика» становится категорий, играющей роль остаточного контейнера, собранием философских проблем, которые в ином случае не могли бы быть классифицированы: «не эпистемология, не логика, не этика…». (Примерно в это время было изобретено слово «онтология» — для именования науки о сущем как таковом, для осуществления функции, которую уже не могло осуществлять слово «метафизика»). Университетские рационалисты пост-лейбницевской школы осознавали, что слово «метафизика» стало использоваться в более широком смысле, чем прежде. Христиан Вольф пытался оправдать этот более широкий смысл следующим способом: хотя предметом метафизики является бытие, бытие можно исследовать либо в общем, либо по отношению к каким-то конкретным категориям объектов. Он проводил различие между «общей метафизикой» (или онтологией), исследованием бытия как такового, и различными ветвями «частной метафизики», исследующими бытие тех или иных разновидностей объектов, такие как души или материальные тела. (Он, однако, не относил «первые причины» к общей метафизике: исследование первый причин относится к естественной теологии, ветви частной метафизики). Сомнительно, не является ли ли этот маневр просто словесной игрой. В каком смысле, к примеру, тот, кто практикует рациональную психологию (ветвь частной метафизики, посвященную душе) занят исследованием «бытия»? Свойственно ли душе существование иного рода, чем другим объектам, – так что, исследуя душу, мы узнаем не только о ее природе (т. е. о ее свойствах: рациональности, нематериальности, бессмертии, ее способности влиять на тело или об отсутствии таковой…), но и о ее «способе существования», а значит и о бытии? Ясно, что не все и даже не очень многие рациональные психологи, если брать их именно как рациональных психологов, говорили что-то, что можно было бы по праву истолковать как вклад в наше понимание бытия.

Быть может, эта траектория развития, это более широкое применение слова «метафизика» объясняются тем обстоятельством, что слово «физика» становилось названием новой, количественной науки, науки, называемой «физикой» и в наши дни, и все меньше подходило для обозначения исследования множества традиционных философских проблем, имеющих отношение к изменчивым вещам (и ряда недавно обнаруженных проблем такого рода). Но в чем бы ни состояла причина этого изменения, явным противоречием нынешнему употреблению (а в действительности и употреблению, принятому в последние триста или четыреста лет) было бы утверждать, что предмет метафизики должен совпадать с предметом аристотелевской «Метафизики» (или что им должно быть «надматериальное» или «божественные вещи»). Такое утверждение к тому же противоречило бы тому факту, что в нынешнем смысле этого слова существуют и существовали эталонные метафизики, отрицавшие наличие первых причин – подобное отрицание уж точно является метафизическим тезисом в нынешнем смысле, или настаивавшие, что все меняется (Гераклит и любой современный философ, являющийся одновременно материалистом и номиналистом), а также отрицавшие (Парменид и Зенон) существование особого класса объектов, которые не подвержены никакому изменению.

Источник: https://plato.stanford.edu/entries/metaphysics/