Мальчик в соломенной шляпе, и другие фотографии со словами.
Последние полгода я время от времени вспоминаю вот эту фотографию и думаю, о том, что она хорошая иллюстрация для ряда моих размышлений. Но пожалуй, я начну с того, что я вообще никогда на нее не реагировала из всего творчества Арбус. Я помню, что меня на первых порах интересовала работа с нудистами, и то, что она снимала в цирке. А этот снимок, который стал частью ее культового портфолио, я не понимала и смотрела на него вскользь. Году в 2015 я была на выставке ранних работ Арбус, которые она снимала на узкую пленку, и в отдельном зале было как раз ее оригинальное портфолио, как следующий шаг в эволюции ее визуального языка, который нам всем знаком.
И, глядя тогда на эту фотографию, я внезапно впервые прочитала что написано на значке, увидела прыщи на коже и взгляд парня, который мы вправе трактовать сегодня, как нам захочется: наивным и глупым, спокойным и довольным (и от того глупым), или же ошарашенным вспышкой и вниманием к себе.
Думала все эти полгода я о том, что важно снять оставшимся в России фотографам, и я надеюсь, что кто-то это документирует. Кто-то должен делать портреты семей с Z на футболках и детей в пилотках.
Но вчера я честно призналась себе, что мне нравится этот портрет и он меня волнует. Мне не кажется, что тут Арбус жестока и неуважительна к герою своего снимка (в чем ее часто обвиняют и для части работ это справедливо), но самое главное текст в этой фотографии делает ее в разы сильнее. И это не стыкуется с тем, как я была убеждена, что фотография и текст – это разные языки. Они не должны сочетаться, потому что текст всегда доминирует, но почему-то сочетаются у Арбус. Как портретный фотограф я высылала рекомендации к съемкам, и первым пунктом было “одежда без надписей”. Раньше в любом слове, видном на фотографии для меня был потенциально ушлый подтекст рекламы, чего-то неискреннего и тайно нацеленного на зрителя. И не важно, где нам бросается это надпись в глаза, на одежде или в вывеске на фоне.
Когда мне пришла эта мысль про Арбус, что работа так хороша и значок Bomb Hanoi так цепляет за живое, я стала думать о том, как фотографы работают со словами внутри фотографий. И я не имею в виду работы Голдберга, где текст– это вмешательство и прямая речь; Эгглстона, где слово, машина или человек– всего лишь форма, которую нужно скомпоновать.
Один из мастеров американской фотографии, который очень успешно текст в свои работы интегрировал, не теряю поэтичности – это Roy Decarava. Он родился и всю жизнь прожил в Нью-Йоркском Гарлеме, где фотографировал повседневную жизнь чернокожих американцев. Отрицал, когда его называли документалистом, а его фотографии - социальным комментарием. Работа, про которую в одном из своих видео говорит Алек Сот, и которую до сих пор издают: совместная книга с писателем Лэнгстоном Хьюзом, тоже о Гарлеме.
Премия Гугенхайма, менторство Стейхена– все это стандартный набор для великих американцев, но везде с приставкой “первый черный” в случае ДеКаравы. Его работы являются примером, как личное становится политическим, и его полный любви и нежности инсайдерский взгляд на жизнь Гарлема, в том числе ключевых музыкантов того времени, заложил язык для следующих поколений художников, гордящихся своей историей и своим происхождением. И для коллаборации с Supreme, прости господи. То, что мы сейчас называем Black Pride, а в его времени было сложно описать словами. Я в его фотографиях вижу экономию формы, лаконичность выражающую предельную концентрацию на чувственном мире.
И вот это сочетание: безупречная лаконичность, выразительность и чувственность, делают его снимки с текстом такими же эффективными как и те, где он снимает людей. Здесь, где мы видим надпись Money Loaned, и разве этот снимок объясняет нужду менее проникновенно того, где мужчина поднимается из метро?
Вывод, который я готова из этого сделать такой: надписи на заборе, текст на футболке и магазинная вывеска мешают ровно до тех пор, пока фотограф решает, что они ему мешают. В момент, когда текст и символика, от которого не убежать в реальности начинают быть важными для нарратива, который выбирает создавать фотограф, тогда текст просачивается в фотографии, и становится важным. Даже “Пепси” перестает быть рекламой, и становится символом нестыковки мечты и реальности; тяжелой работы и корпоративных фантазий. Я ожидаю, что кто-то посмотрит на эти фотографии и скажет: "Но ведь здесь все красивые и написанные от руки вывески, сейчас такого не делают и таких фотографий снять невозможно" – и будет совершенно не прав.
Мы смотрим на фотографии первопроходцев определенных тем, но видим атрибуты. Такие как пленочная фотография или ретро-дизайн. Для того, чтобы увидеть ценность фотографии важно распознать художественный и исторический контекст, зная что вокруг ДеКаравы все вывески выглядели так, и его современники снимали на чб пленку. Тем ни мене смысл, который рождается в его снимках уникален. Как он и уникален у других авторов, не избегающих реального времени в своих работах, а наоборот стремящихся ухватить его суть.
