Восхождение Бурри. Глава 6
У тьмы ледяной голос. Она обязательно заговорит, если остаться в одиночестве посреди тёмной комнаты. Без окон. Без источников света. Даже в самой глухой ночи можно найти хотя бы слабый отсвет. Но там, где нет и намёка на свет, тьма обратиться к тебе. И чем дольше она будет говорить, тем меньше у тебя шансов выбраться.
Тьма зовёт Рекатрулу, нашептывает ей на ухо страшные тайны её прошлых жизней, вновь и вновь рассказывает о круговороте событий, который, неизменный, воспроизводится из века в век. Пора принять свою роль и сыграть её снова, до самого конца, как тысячи раз до этого. Рекатрула должна. Но она не хочет…
Правило трёх. Чужое имя вырывает Рекатрулу из объятий тьмы. Она посмеивается и машет на прощание. Они ещё встретятся.
Девушка открывает глаза. Она лежит на кушетке в чистой, но обшарпанной палате. Её зрачки вибрируют. Тошнота подкатывает к горлу, рука судорожно шарит по краю, надеясь отыскать тазик или пакте. Всё что угодно. Девушка закрывает глаза и фантомные туннели, прячущиеся под веками, расстилаются перед ней бесконечными глотками, ведущими в пищевод не проговорённых истин. Лучше они, чем дрожащая реальность.
— Да, — тихо говорит кто-то. Голос чужой, незнакомый. Он ниже. Объёмнее.
Бабуло. Его образ встаёт перед глазами девушки: мут с синей чешуёй вместо кожи, с прохладными, ловкими пальцами. Его голос разносится со всех сторон рядом, будто он стал богом и поместил девушку в созданный собой мир. Она открывает глаза. Неведение пугает её больше тошноты.
В палате царит полумрак. Отсветы и тени лежат на стенах как авангардный узор. Девушка вглядывается в угол: Бабуло сидит на стуле, опершись спиной на стену. Его глаза светятся невыносимо белым. На нём нет одежды, даже его самого нет. Только большие круглые глаза., полные сияния. Девушка смотрит, пока по щекам не начинают течь слёзы. Она не смеет отвести взгляд. Внутри неё всё трепещет при виде изменившегося дэнтехника.
— Как себя чувствуете, Теодора? — говорит Бабуло, и фигура в углу рассыпается, будто её никогда там не было.
— Где вы? — спрашивает девушка. Голос отдаётся в её диафрагме щекоткой. Она несмело улыбается, вытирая слёзы тыльной стороной ладони. Она слышит звук, и только через мгновение понимает, что это дыхание. Слишком шумное. Непривычно шумное.
— В операционной. Ничего серьёзно, потому решил вас проведать. Так как себя чувствуете?
Приглушённый свет царапает глаза девушки. Инстинктивно она пробует закрыть их руками, но замирает. Пальцы. Они больше. Толще. Это не её пальцы. Не её руки!
— У вас резкий выброс кортизола. Ничего хорошего, но в вашем состоянии это даже нормально. Теодора, постарайтесь глубоко дышать и не делайте резких движений. Я уже направил к вам Йорунди…
Щелчок дверного замка оглушает девушку. Переборов ступор, она откидывает одеяло и пытается встать. Взгляд падает на ступни: соскальзывает по подъёму к пальцам. Всё хорошо. На правой ноге всё хорошо. Но на левой…
Йорунди оказывается рядом слишком быстро. Отшатнувшись, девушка падает с кушетки. Думает, что падает. Крепкий ремень поперёк живота удерживает её на месте. Даже становится туже. Ассистентка Бабуло прикладывает к голой руке девушки органический инжектор, и крошечное жало впрыскивает в вену транквилизатор.
Сознание девушки плывёт, и она оседает. Даёт Йорунди вернуть себя в прежнее положение. Глаза ассистентки дэнтехника полны сочувствия. Движения технично профессиональны. Ей уже не раз приходило видеть людей, приходящих в себя после смены генетического слепка. Смятение, ужас, дезориентация. По-хорошему, с ними нужно проводить восстановительную терапию, но разве в Яме у кого-то есть столько денег? В клинике Бабуло даже нет всего необходимого оборудования. Бедняжке придётся справляться самой.
— Йорунди, спасибо. Дальше я сам.
Подёргиваясь под ритм, слышимый ей одной, Йорунди покидает комнату.
Взгляд девушки на кушетке останавливается на руке. Органический инжектор съёжился мёртвой куколкой и уже наполовину отпал.
— Теодора, я называю вас так, чтобы адаптация прошла как можно быстрее. Это ваше новое имя. В нагрузку к нему вы получили новое тело. Буквально. Что касается личности… ей потребуется некоторое время, чтобы привыкнуть и соотнести себя с изменившимися реалиями.
Личность? Привыкнуть? Как к этому вообще можно привыкнуть? Каждая клетка тела кажется чужой. Пальцы, руки, ноги, грудь, шея, нос и уши, вся кожа. Не такие. Чужие. Настоящая Рекатрула должна быть меньше и тоньше. Её сердце бьётся куда быстрее. Мурашки, бегущие по спине, ощущаются паразитирующими полипами, сосущими из тела жизнь.
«Что со мной сделали? На что я согласилась?»
Отдельные картинки всплывают в памяти, факты сливаются в кашу. Адова мешанина ВСЕГО. Чьей-то жизни. Вроде как Рекатрулы, но в то же время и не её. Олех, меморум, горячая кровь на лице, мусоропровод, падение, дикий ужас. Лица Жени и Рома. Мусорная Сеть и прогулка на руках сквозь чавкающие воронки гниющих отходов. Свистопляска улиц Ямы, бинджо с псиделиковым туманом. Палец! Отрезанный палец! Посвящение для одних — развлечение для других. Хлопки по спине и плечам, слова равные набору звуков без смысла. Клиника. Проблемы с иммунитетом… Старые боевые вирусы… Смена генетического слепка.
«Точно. Вот что случилось. Ты поняла? Тебя больше нет».
Рекатрула перестала существовать. Вот что имел в виду Бабуло, не называя это прямо. Адаптация. Двадцать шесть лет она была одной, и всего за несколько дней стала другой.
Никто не отвечает. Бабуло хватило короткого разговора. Может, он продолжает наблюдать?
«Заносчивый ублюдок», — думает Теодора, представляя, как вдавливает черепушку дэнтехника в стену, выдавливает глаза мощными большими пальцами, сминает голову как фантик из-под питательного батончика.
Рекатруле кажется, что это не её мысль. Не может быть её мыслью. Она никогда не тяготела к насилию, и если и применяла его, то только в рамках необходимого. Но сейчас её сердце гонит кровь, а ноздри раздуваются при одной мысли о том, чтобы уничтожить обидчика. Разрушить его. Её охватывает чарующая иллюзия: она будто бы отличает свои прежние мысли от новых, будто они выделены разными цветами. Благородный-синий для неё, лихорадочно-оранжевый для Теодоры.
Отчаяние, охватывающее её в следующий момент, пронизано синевой. Сначала она потеряла устроенную жизнь на верхних уровнях Петрополя, теперь — саму себя. И ради чего? Ради сранного меморума?!
Резко открыв глаза, Теодора оглядывает палату. Некоторые предметы всё ещё дрожат, но уже не так сильно, чтобы вызвать тошноту. Палата удручающе пуста: ни намёка на шкаф, тумбочку, короб. Хоть что-то, где можно хранить вещи.
«Конечно, они ведь не хотят, чтобы пациент смог сбежать».
Оранжевый становится алым. Теодора крепко сжимает ремни и выгибается, пытаясь порвать их. Подтягивает ткань ко рту и впивается мощными зубами в волокна. Её эта хрень не удержит. Если она собралась уйти, она уйдёт. Рекатрула ей не мешает. Меморум — единственный способ узнать, стоит ли всё, через что она прошла, своей непомерно-высокой цены. Он — единственная связь с прошлой жизнью, и, возможно, меморум может помочь вернуть её назад. «Нева» ведь наверняка хочет вернуть перспективную разработку своего гения. Последнюю разработку. По закону она принадлежит им, так что Олех сделал Рекатрулу соучастником преступления. Можно явиться с повинной. Может быть, устроиться в «Неву-Фарм» снова и не получится, но хороший гомбо-прогер никогда не пропадёт. А Рекатрула — одна из лучших. Но чтобы всё получилось, нужно вернуть меморум.
Сесть. Просто нужно сесть. Но чёртов ремень не даёт…
— Теодора, на вашем месте, я бы не портил зубы, — голос Бабуло полон искристого льда. Но он разжигает в сердце Теодоры пламя ярости. План ещё не готов, только общие намётки: добраться до поста, потребовать вернуть вещи. А там…
— Твою ж… — цедит она сквозь сжатые зубы. Бабуло всё равно слышит. Палату заполняет острые осколки смеха.
— Что вас так встревожило? — спрашивает Бабуло.
— Вещи. Моя одежда! — ревёт Теодора, не разжимая хватки.
— Не волнуйтесь. Они в ячейке номер 3 нашего хранилища. Доступ к ней есть только у меня. Слышите? Даже Йорунди не сможет её открыть. Женя недвусмысленно дал нам понять, что ваши вещи должны остаться неприкосновенны. Мы вообще гордимся тем, что возвращаем вещи наших клиентов в полном объёме. Впрочем, должен заметить, что вы прибыли в клинику голой
— Но кое-что передали на хранение. Не переживайте. Меморум на месте и обязательно вас дождётся.
Несмотря на всю ярость, Теодора всё равно не может разорвать ремень. И хватит ли сил, чтобы добраться до двери? Пройти по коридору? Добраться о ячейки.
«Ты слишком торопишься», — слышит Рекатрула мысль, но она не окрашена ни в синий, ни в красный.
Теодора обмякает и падает на кушетку. Ярость, страх, недоумение — все эмоции разом покидают её, будто кто-то открыл клапан. Остаётся только пустота.
— Похоже, двигательные функции в порядке. Полное восстановление займёт какое-то время, но я рад, что вы так ловко оперируете верхними конечностями. Прошу вас, отдыхайте, набирайтесь сил и ни о чём не беспокойтесь.
Дни тянутся тягомотной чередой. Интеграционно-восстановительная терапия, безвкусная еда и безделье — последнее доводит сильнее всего. Когда становится невмоготу, Рекатрула пытается разговаривать с Теодорой внутри головы, в тайне надеясь на явление третьей, бесцветной сущности. Но она не приходит. А беседа двух половин затухает, потому что каждой начинает казаться, что она сходит с ума.
В какой-то момент дверь без предупреждения распахивается, в палату входит Бабуло. Он посещает пациентку только когда проводит терапию.
«Чего?» — взбрыкивает Теодора.
«Не знаю. Но он спокоен. Наверное, что-то более-менее ожидаемое».
— Теодора? — голос дэнтехника холоден. Поначалу Рекатруле казалось, что это из-за презрения, но на деле Бабуло разговаривает так со всеми. Не может иначе.
Рекатрула научилась отзываться на новое имя. Точнее, она позволила отвечать на него Теодоре. Ей нравится слышать собственной имя.
— У меня есть кое-что для вас. Мобик. Но я опасаюсь, что вы можете попытаться сфотографировать себя.
— А что, не стоит этого делать?
— Просто блокните эту функцию.
— О, она заблокирована. Но я подозреваю вас в наличии особенных навыков, достаточных для взлома.
— От хорошего дэнтехника тяжело такое скрыть.
Теодора хмыкает, но Рекатрула морщится. Получается странный диссонанс верха и низа лица. Бабуло внимательно вглядывается в глаза своей пациентки, и та отворачивается.
— Удивительно… — шепчет под нос Бабуло, напоминая затаившуюся в кустах ящерицу.
«Не будь грубой», — по привычке поправляет Рекатрула Теодору.
— Я хочу, чтобы вы пообещали. Хорошо? Я верю, что вы не нарушите собственное слово.
Теодора вскидывает голову, внимательно изучает лицо дэнтехника.
Сглаженное чешуёй лицо невыразительно как древние маски из пластика эпохи Новейшего Времени. Глаза — как две ледышки. Вечно-хищная улыбка: сложно улыбнуться по-другому, когда у тебя острые треугольные зубы и раздвоенный язык, то и дело облизывающий почти невидимые тонкие губы.
— И откуда вера? Ещё одна фишка дэнтехников?
— Вроде того, — отвечает Бабуло и улыбается шире. — К тому же, у вас, похоже, расстройство деперсонализации.
— Да, но к пятому дню расстройство, обычно, сходит на нет. А у вас оно по-прежнему в достаточно яркой форме. Об этом и гормональный фон говорит.
Теодора глухо рычит — так она выражает недовольство. Ей не нравится, что у Бабуло есть постоянный доступ к показателям её организма через скрининг-споры. Она чувствует себя уязвимой, и, замирая, пытается почувствовать, где они сейчас: в желудке, у лёгких, скандируют почки и печень, изучают кровоток или мозг. Рекатрула пыталась убедить её, что почувствовать споры невозможно, но Теодору сложно переубедить.
— Вы в клинике, и скрининг-споры — эффективный инструмент, помогающий мне обеспечивать вашу безопасность. Кстати, модификация иммунитета прошла просто идеально. Он настолько хорошо встроился в ваш организм, будто…
— Будто его кто-то дополнительно модифицировал до этого. Но ваш генетический слепок был полностью чистым до операции, если не считать боевых вирусов. Спишем на удачу.
— Помните, вы пообещали, Теодора.
Пластинка мобика, которую Бабуло кладёт поверх безликого бурого покрывала, не похожа на стандартные модели. Кастомные мобики — редкая штука наверху: на них нужно получать специальное разрешение и устанавливать отслеживающий софт. Ничего крутого не навесишь, а ради увеличенной батареи или кейса со спорами так запариваться мало кто хочет. Яма — совсем другое дело. Здесь днём с огнём не сыщешь стандартную модель, как не пытайся.
Рекатрула перехватывает управление руками и осторожно берёт мобик. Утолщение в верхней части намекает на расширенные возможности проектора. Может быть, нужен был экран большего размера или сверхвысокое разрешение? Включив устройство, Рекатрула не подозревает, что увидит на экране, потому логотип «Fruit» с трансформирующейся иконкой (ананас, грушу, апельсин, банан и персик посчитали слишком сексуализированными) сбивает её с толку. И, что уж там, — разочаровывает. Мобик автоматически подключается к сети, скачивает обновления прошивки, несколько раз перезагружается. Всё это время Бабуло не отходит от кушетки, но разговор полностью исчерпал себя. Ни Рекатрула, ни Теодора не собираются цедить из себя слова, чтобы показаться приветливыми или довольными.
Рекатрула целиком поглощена размышлениями о модификации мобика. Проекционное оборудование в стандартных моделях позволяют показать экран с диагональю вплоть до шестидесяти четырёх дюймов. Обычно, если нужно изображение больше, приобретают специальное профессиональное оборудование. Но среди дезлинк-художников года три назад гремела отколовшаяся от круалистов группка террор-арта: она прославилась хоррор-перформансами. Начало всегда заключалось в заманивании ничего не подозревающих людей в замкнутые пространства, на следующем этапе художники перекрывали вход (он же и выход) и проецировали на стены свои жуткие работы — вроде бесконечного лабиринта из трупов, часов для медитации или легендарного дезлинка «Отупение безумия», описать который словам не смог ни один несчастны, видевший его. Возможно ли, что мобик в руках Рекатрулы когда-то принадлежал одному из террор-артов? Бабуло лечил кого-то из них?
«Сомнительно, чтобы художник бросил свой инструмент здесь».
«Проблемы с бабками», — уверенно отрезала Теодора.
Покопавшись в файлах, Рекатрула заметила следы недавней очистки. Кардинальной и жёсткой. Бабуло уничтожил всю информацию, что была на мобике, и позаботился, чтобы её невозможно было восстановить.
«Может, она могла мне навредить?»
«Да этот засранец точно что-то прятал!»
Как бы то ни было, у Рекатрулы появилось устройство, вновь связывающее её с целым миром за пределами клиники и парящих стен Петрополя.
— Чей он? — спрашивает Рекатрула. Она не видит, но Бабуло с напряжённым интересом то и дело переводит взгляд с пальцев на лицо пациентки и обратно.
— Ваши движения, — говорит он, игнорируя вопрос. — Такой плавности не было даже на лучших ваших тестах. Знакомая среда ускоряет адаптацию.
— Вы бы знали, сколько я просиживала за ними, — отвечает Рекатрула. — Так чей он?
— И давно. Мы пытались с ним связаться, но, похоже, он за ним не вернётся. Я подумал, что в качестве терапии…
Бабуло врёт. Несмотря на модификацию, Рекатрула узнаёт модель — «Fruit.Passion». Вышел полгода назад, не пользовался популярностью из-за слишком высокой цены, но первую партию всё равно разобрали по предзаказам, и ещё два-три месяца просто так купить его было невозможно. Но даже если учесть, что прежний хозяин оставил мобик в клинике около полугода назад, слова дэнтехника — ложь. Шесть месяцев — совсем недавно.
«Хотя, откуда я знаю? Возможно, в Яме и неделя внушительный срок».
— …твие. Я обратился к специалистам, они его вычистили, так что даже если прежний хозяин как-то выйдет на вас, он не сможет доказать, что это его устройство.
— А мне стоит опасаться прежнего хозяина?
Бабуло пожимает плечами и поворачивается к двери.
— Помните, вы пообещали, — говорит он, на долю секунды замерев в дверях. Холодный, неподвижный взгляд приковывает Рекатрулу к кушетке, но Теодору он не пугает. Оскалившись, она кивает и принимается за новую игрушку.
Не успевает за дэнтехником закрыться дверь, как Рекатрула находит камеру. Палец замирает над иконкой. Теодора весело завывает, предлагая опустить палец и уже посмотреть на «охрененную красотку», но Рекатрула медлит. Ещё пару дней назад, на верхней платформе, она бы наплевала на обещание. Но сейчас противится само её нутро. И она не может его перебороть. Свайп влево, браузер.
Рано или поздно они узнают, как выглядит Теодора. Но не сейчас.
Первым делом Рекатрула проверяет новости за последнюю неделю. «Нева» должна была сообщить что-то о смерти Олеха Гевчока. Отсутствие такой фигуры в общественном пространстве слишком быстро становится заметным. Предыдущие десять лет Гевчока пытались схантить и «Фунгорейтед», и «Сони», и даже «Fruit», хотя подход к технологиям Олеха идёт вразрез с их корпоративной философией. Гевчок отказывался от всех предложений. Он мог бы стать одним из богатейших людей планеты, но вместо этого вкладывал все личные средства в исследования, надеясь остаться последним независимым учёным на планете Земля. Три года назад ему пришлось подписать контракт с «Невой-Фарм»: о величине неправдоподобной суммы, которую заплатила корпорация, легенды ходят до сих пор. Рекатрула всегда думала, что Олех мог бы создать собственную корпорацию, а потом и построить собственный метасити. Но вместо этого он выбрал науку: исследовал области, в которых человечество давным-давно зашло в тупик. Порой казалось, что его озарения — слепая удача, но возвести такую долгую и успешную карьеру на слепой удаче невозможно. Он гений. Был гением. Пора привыкнуть к тому, что он мёртв.
Рекатрула быстро натыкается на большие лонгриды об Олехе. Заголовки оправдывают худшие её опасения, разбивая надежду на то, что смерть учёного — всего лишь её галлюцинация. «Нева-Фарм» убила Олеха Гевчока. И даже сообщила об этом…
Дыхание Теодоры сбивается. Она сглатывает слюну и чуть не захлёбывается ею. Пока тело сотрясает кашель, Рекатрула умудряется смотреть видео одним глазом.
Ролик без звука. Россыпь анья-спор в небе снимает парк, окружённый лабораториями. Вдруг окна одной из них вспыхивают, а через пару всё заволакивает густым дымом. Одна деталь никак не идёт из головы: день и люди, обедающие на площадке. Взрывная волна отбрасывает их как кукл из псевдо-плюша: видно, как разбиваются о белоснежные стены головы, расплёскивая алые капли во все стороны.
«День? Они ведь пришли вечером. Вечером!» — лихорадочно вспоминает Рекатрула, быстро пробегая взглядом титры. «Внезапный взрыв… Лаборатория Олеха Гевчока… Все, включая руководителя, погибли… Обещаем провести расследование… Соболезнуем семьям и друзьям погибших…». На экране одно за другим возникают лица. Олех, его сотрудники. Рекатрула. Они выбрали не то фото, которым она обычно сопровождает резюме, а слегка развратную аватарку прямиком из «Сенс».
Все, кто когда-либо знал Рекатрулу Чахи наверху думают, что она мертва.
Пальцы сами собой набрали адрес, логин, пароль. Игривое лого «Сенс» подмигивает Теодоре, разгоняя её любопытство. Но Рекатрула остановилась. Глубоко вздохнула несколько раз.
«Нет. Это… может быть опасно».
«Чего?! Споронет нихера не опасен!»
Нажми кнопку и раскроешь себя. Если «Нева» её ищет, а она её ищет, ведь в руках беглой сотрудницы оказалось информация, стоящая жизни самого прибыльного актива в обойме корпорации, значит они отслеживают и анализируют активность в споронете. Вход на личную страницу не останется незамеченным. «Сенс» выдаст всю информацию по устройство и его геолокации стоит «Неве» намекнуть, что им это интересно. Так они выйдут на Бабуло, попробуют взломать базу данных его клиники, если он вообще ведёт цифровые журналы. Если нет, сотрудники службы безопасности допросят дэнтехника с пристрастием. Оттуда до Жени, Рома и Теодоры — рукой подать. «Нева» убила девятерых, только для того, чтобы скрыть истинное положение дел. Сотрудники Олеха Гевчока не были состоявшимися гениями, но они шли по этому пути, и через несколько лет могли бы продолжить дело своего учителя. Стать теми, кто поведёт человечество дальше. У Олеха был нюх на таланты.
Но «Нева» без сожаления уничтожила чужую кропотливую работу.
Если Рекатрула совершит хоть одну оплошность, корпорация найдёт её, заберёт меморум и убьёт, чтобы никто не узнал правды.
Наивные мысли о спасении и возвращении наверх рассыпаются в пыль. Ещё позавчера Рекатрула думала о том, чтобы вернуть меморум лично. Стать героем «Невы-Фарм». Но теперь, зная правду, она чувствует лишь крепкую хватку страха, сжимающую её горло. Если бы не Теодора, она впала бы в истерику. Но ярко-алые мысли разбивают смыкающиеся стены ужаса.
«Мы их на части порвём! Слышишь?! НА ЧАСТИ!»
Голоса доносятся из-за двери. Бабуло говорит так тихо, что ни слова не разберёшь, а вот Женя отвечает достаточно громко. Дела у Теодоры так себе.
— Серьёзно?! И чё нам с этим расстройством мутить? Таблы в неё запихивать?
Расстройство деперсонализации. Скрыть его от специалиста сложно. Особенно, когда он показывает тебе новую тебя, и процедура заканчивается истерикой.
Бабуло познакомил Рекатрулу с Теодорой утром, за несколько часов до выписки. Предыдущие дни едва ли намекали на возможность осложнений: максимум подскочит температура, пульс или давление. Может появиться лёгкая тревожность. Физические показатели организма пришли в норму уже на третий день, системы сонастроились и установился баланс. Новое тело заработало как надо, оставалось только подружить его с «я». О том, что внутри Рекатрулы родилась новая личность Бабуло не подозревал, хотя и дал ей имя.
Действительно, может, тогда дэнтехник провёл бы процедуру иначе. Потому что когда в воздухе повис рой анья-спор, а мобик Бабуло начал проецировать изображение прямо в воздух, Рекатрула испугалась.
Женщина, возникшая на экране, источала величавую красоту и животную энергию. Рассматривая руки и кисти, колени, голени и стопы, бёдра, живот Рекатрула кое-как составила общую картину, но она ни в какое сравнение не шла с реальностью. Эпитеты Теодоры — крепкая, крупная, «в теле», «широкая кость», монументальная. Но Рекатрула никогда такой не была. Как будто Бабуло поставил себе целью создать нечто противоречащее каждой исходной черте пациентки. Стёрлась сама возможность сходства. Волосы налились тёмной, тяжёлой медью и завились кудряшками. Загустели брови. Нос стал больше, на нём образовалась горбинка. Рот разошёлся вширь, губы набухли нежной плотью. Каждый изгиб и острый угол дышали хищнической сущностью, будто Теодора готовилась к молчаливому броску на замершее в ужасе травоядное.
Рекатрула порой ощущала странную тревогу, смотрясь в зеркало. Она видела себя, но в то же время существо по ту сторону, так похожее на неё, обладало собственной волей и сознанием. Оно страстно желало выбраться наружу и задушить тонкокостную, светловолосую девушку, выдавить из неё жизнь, чтобы занять её место.
Смотря на Теодору, пусть даже с помощью камер, а не зеркала, Рекатрула поняла, что если даст ей хотя бы крошечный шанс, она её уничтожит.
— Ну как? Вам нравится? — спросил Бабуло с улыбкой. Ступор показался ему хорошим признаком. Слезы, спустившиеся двумя жирными каплями по щекам и замершие в носовой складке озерцами, прояснили ситуацию. Трансляция мгновенно закончилась.
— Кто это? — спросила Рекатрула трясущимся голосом. К голосу Теодоры она успела привыкнуть, но теперь он казался ей чужим, будто его опустили вниз на пару октав модулятором частот.
«Она… она уже внутри. Готовится занять моё место. Нет. Нужно сопротивляться! Она уничтожит меня. Уничтожит. Уничтожит!»
Чудовищное осознание потрясло остатки хрупкого естества Рекатрулы.
«Всё взаправду. Всё правда происходит…»
Даже статья о взрыве в лаборатории ударила по ней слабее. Убийство Олеха, побег, служба безопасности «Невы» на хвосте, смена генетического слепка — всё, мать его, по-настоящему. Чертовский серьёзная передряга, из которой не ясно, как выбираться. И тело. Грёбанное новое тело, неотличимое от клетки, в которой так тесно, и не хватает воздуха…
Бабуло пытался что-то объяснить, но Рекатрула сорвалась в крутое пике и начала хохотать и плакать одновременно. Теодора пыталась её успокоить, бушуя под черепной коробкой. Синий снаружи, красный внутри. Воронка всё скручивалась, пока не вмешалась серая.
«Чего?! А ты какого хера здесь?!» — вспышка красного.
«Хватит, хватит, хватит, хватит…» — тревожная пульсация синего.
Бабуло вышел из палаты и дал пациентке время прийти в себя. И теперь через дверной проём входят Ром и Женя. Дэнтехник настороженно выглядывает из-за плеча лысого. Что уж там, у всех троих взгляд напряжённый: вскочит ли Теодора с кровати? Будет пищать от радости, ругаться матом, потребует трахнуть себя или накинется с кулаками? Может быть, свернётся комочком и будет рыдать?
Ванна со льдом. Рекатруле кажется, что она даже может схватить один из застывших кубиков и сунуть его в рот, пускай это очень не гигиенично. Но в любой момент ванна может треснуть, и холод, сдерживающий готовый сорваться с губ крик, исчезнет. Потому Рекатрула давит из себя улыбку.
Взгляды Рекатрулы и Рома притягиваются, будто два магнита. Лысый даже не пытается ничего скрыть. Он знает. Всей своей сутью или благодаря голосу неведомого существа, что шепчет ему прямо в уши, он знает, что случилось с птахой, рухнувшей в Сеть несколько дней назад. Возможно, он даже видит цветные вспышки. Синий, красный, серый. Или, быть может, уже красный, синий, серый?
— Нормально, — отвечает Рекатрула, поворачиваясь к Жене. Голос всё ещё кажется чужим, но сил на то, чтобы обращать на это хоть какое-то внимание, не хватает.
— Мне показалось, что новое тело вас не устроило, — тихо говорит Бабуло.
— Просто шок. Не ожидала чего-то… такого. Но это хорошо. Правильно.
Дэнтехник кивает. Удовлетворение или скепсис? По его лицу ничего не прочтёшь.
Достаточно принюхаться, чтобы ощутить исходящие от Жени и Ромы ароматы: свежий воздух, карри и паприка, ферронитовая стружка, гомбо-бетон. Запахи Ямы. Однообразие стен палаты и кондиционированный воздух сжимают виски Рекатрулы жёстким обручем.
«Пора уходить», — проносится мысль, и ей в унисон несётся довольный рёв Теодоры.
В комнате становится тесно. Откинув одеяло, Рекатрула скидывает ноги Теодоры с кушетки, пробует голыми пятками ледяную плитку пола и, наконец, встаёт. Не в первый раз, но сегодня ей никто не помогает. Голени предательски дрожат, но держат. Шаг, другой. Рекатрула чуть сгибает колени и подпрыгивает. Улыбка на её лице становиться чуть более настоящей.
Дэнтехник мягко оказывается рядом, элегантно подставляет руку.
«Пошёл нахер!» — кричит Теодора, но Рекатрула с благодарностью опирается на него. По другую руку замирает Ром, но он ничего не предлагает. Просто если что-то пойдёт не так, он не даст Рекатруле упасть. Ощущение близости настолько надёжного человека наполняет Рекатрулу странной уверенностью. Так, с Женей за спиной, они неторопливо начинают путь к выходу.
— Слушай, я кое-что намутил, тебе понравится! Через недельку-другую начнём собирать заказы, пара наших друзей заинтересовались. По скидону, конечно, но там такие крупные рыбы, что вся речка пузырями пойдёт!
Вздор. Мутки? Рекатрула рыщет взглядом по стенам, пытаясь найти самую глубокую из всех возможных нор. Яркий свет коридора безжалостен. Ей нужно будет пройти вперёд, переодеться и выйти в пугающий новый мир в ужасающем новом теле.
«Нет, нет, нет, я хочу спрятаться!»
Но прятаться некуда. Можно трястись от каждого шороха, но мир всё равно найдёт тебя, схватит за шиворот и вытащит на свет. И как бы кожу не жгло, выбравшись наружу, забраться внутрь уже нельзя.
Кружится голова. Теодора пытается перехватить управление, но Рекатрула начеку. Отмахнувшись от соседки по голове, она неосторожно взмахивает рукой и чуть не попадает Бабуло по носу. Тот с улыбкой плавно уворачивается.
— Воюете? — с улыбкой спрашивает он. Настороженный взгляд загнанного в угол зверя впивается в него, но будто бы проходит сквозь дэнтехника, не оказывая на него никакого эффекта.
Всё же в ознакомлении со своим новым внешним видом были и плюсы. Теперь Рекатрула не просто чувствует, но знает размеры собственного тела. К примеру, его тяжесть больше не вызывает непримиримого сомнения в своих ощущениях, потому и ноги крепко стоят на полу, колени и бёдра уверенно справляются с нагрузкой. Руки больше не кажутся чужими. Они являются чужими, и потому Рекатруле легче по-новому щупать этот мир. С другими органами чувств похуже: обоняние будто исчезло вовсе, зрение то и дело замутняется, будто мозг не справляется с автофокусом. Слух, напротив, слишком чувствителен. Морщясь от скрипов и «с» в речи своих спутников, Рекатрула-таки добирается до раздевалки.
— Последний тест, — говорит Бабуло, открывая перед ней двери.
— Док, кажется у меня температура.
Вспышка изумрудной зелени прямо поверх зрачков дэнтехника заставила Рекатрулу вздрогнуть.
— Тридцать семь и пять. Нормально. К вечеру должна выровняться. Ещё что-нибудь? Боль, тошнота?
— Нет, — врёт Рекатрула и шагает в раздевалку.
Глотка и её содержимое эффективно превратили одежду бывшей сотрудницы «Невы-Фарм» в лохмотья, от которых Ром и Женя избавились ещё на бобике, парящем над Сетью. Впрочем, даже если бы она сохранилась, на новые формы её невозможно было бы натянуть.
«Дура», — ругает себя Рекатрула и уныло осматривает стандартный набор белья, комбинезон и старые, но вымытые кроссовки. Кое-какие серые пятна всё равно остались, но они едва виднеются за плотной губкой колонии бактерий. Выглядит пушистый покров мерзко, но Рекатруле уже приходилось сталкиваться с подобной обувью. Правильно высаженная бактерия за пару дней прорастает внутрь, образуя универсальный, мягкий носок, питающийся потом и отмирающими клетками кожи со стоп, и наружу — становясь дополнительной адаптивной подошвой. Идеальная амортизация и поддержка.
Протянув палец к зеленоватой бархатистой поверхности, Рекатрула играется с волосками: почуяв тепло человеческого тела, они тут же тянутся к нему как жадные растения к солнцу. Тусклая тень улыбки проскакивает на губах Рекатрулы.
Впервые за много дней чувства сигнализируют о полной приватности. Торопится некуда. Сбросив медицинский халат, Рекатрула поворачивается к зеркалу.
Глаза открывает осторожно. Сначала сквозь узкую щёлочку она видит лишь размытый силуэт того, что ей уже показали. Мозг и рад бы достроить детали, но пока что эта плоть для него так же нова, как и для старого сознания. Веки неуверенно приподнимаются ещё на долю миллиметра. Непривычно смуглая кожа контрастирует с прежним образом себя, по телу проходит неприятная дрожь. Рекатрула не сомневается, что ей нужно через это пройти, хотя и не уверена в результате. Может, не стоит делать это так быстро?
«Ты никогда не бежала от трудностей», — вспоминает серый голос. И это правда. Прежняя Рекатрула могла ныть, рычать от раздражения, жаловаться — но всегда смотрела препятствиям в лицо. Но ведь она изменилась.
Прикусив нижнюю губу, Рекатрула резко раскрывает глаза. Вот она. Теодора. Прямо перед ней. Действительно массивная, но красивая. И хищная грация хищника никуда не исчезла, но перестала угрожать ей самой.
Самыми кончиками пальцев Рекатрула касается шеи, проводит линию до ключицы, спускается ниже. Непривычно тяжёлая грудь вздрагивает от сбитого дыхания. Крупные соски немедленно затвердевают: в раздевалке не так уж и тепло.
«Мож потом поиграемся?» — спрашивает Теодора, и Рекатрула кивает своему отражению. Знает, что это необязательно, но что-то подсказывает ей — это правильно. Будто она признаёт его существование.
Бельё неприятно скоблит кожу грубыми волокнами. Должно быть, самый дешёвый синтек, из которого делают бесплатную одежду для неимущих. Лифчик вызывает лёгкую оторопь. Рекатрула и забыла, когда в последний раз его носила. Теперь же он, вроде как, должен дать дополнительную поддержку, но плохо отпечатанная форма косточек тут же впивается в кожу под грудью. В жопу его — и так слишком много дискомфорта сегодня. Комбинезон оказывается вполне удобным. Обычной бежевой расцветки без всяких дезлинков: идеально подходит Теодоре, будто она всю жизнь их носит. Стопы легко проскальзывают в кроссовки. Носок из бактерий плотной облегает стопу, и Рекатрула только сейчас замечает, насколько большие у неё теперь ноги. Удивительным образом её это совсем не беспокоит. Теодора, нужно отдать Бабуло должное, хоть и крупна, но сложена гармонично, будто её ваял скульптор — приверженец классики.
— Осмелюсь заметить, вы обворожительны, — заканчивает поток комплиментов Бабуло. Теодора растекается в восторге, Рекатрула краснеет. Опасно быть привлекательной для местных. Она не собирается здесь задерживаться, и лучше бы пережить эти несколько недель не привлекая к себе внимание.
«Старое тело здесь привлекало бы к нам не меньше внимания».
«Э! Ныть хватит! Нормально всё!»
Рекатрула идёт к выходу в приёмную сама, отказавшись от помощи. Бабуло провожает её восхищённым взглядом. Ром и Женя переглядываются: первый насторожен, второй улыбается до ушей.
— Сработало, а? Я те говорю, мы в шаге от настоящей бомбы!
— Знать бы ещё, какой провод резать, правда?
На стойке Теодору встречает медсестра. Йорунди профессионально оглядывает пациентку и подмигивает ей. Неожиданно сильный импульс толкает Теодору вперёд, лица двух девушек замирают в миллиметре друг от друга. Запах медикаментов, духов и пота поднимается от кожи медсестры и касается ноздрей пациентки.
Лишь чудом Рекатруле удаётся сдержать Теодору.
— Спасибо, — говорит Рекатрула, нервно смахивает матовый пакет со стола и отходит в сторону. Кажется, половина клиники смотрит сейчас на неё, но ей всё равно. Вскрыв пакет, Рекатрула нащупывает внутри пластинку меморума. Его поверхность слишком гладкая для такого устройства, но подробнее рассмотреть его она всё равно сможет только дома. Как можно незаметнее убрав меморум в широкий карман на бедре, Рекатрула поворачивается к Рому и Жене.
Женя довольно кивает. Бакталинзы вспыхивают на миг. Возможно он заказывает бинджо или переводит Бабуло деньги. Сумма долга, образующегося прямо на её глазах, Рекатрулу волнует мало. Всё-таки, сейчас ей предстоит по-настоящему познакомиться с Ямой.