Чеченские пометки

Конечно, я тогда был совсем маленький мальчик. Как мой племянник сейчас.
Маленькие дети не понимают серьезности происходящих событий и очень легко к ним приспосабливаются.

***
Интернационал был полным, сектор был частным. Дома были разные, но все - справные. Рос обязательный виноград, минимум трех сортов, розы. Вдоль тротуаров росли вишни, абрикосы, черешня. Причем ее можно было спокойно срывать без риска получить заряд дроби в зад. У соседей были дети и внуки. Они играли вместе у домов, лазая по деревьям и копошась в кучах песка и строительного гравия (процесс строительства своего дома есть штука вечная), лопали тутовник, засинивая рты, менялись первыми вкладышами от турецких жвачек (дональд - рубль, турбо - полтора), играли в футбол, смотрели первые фильмы с Брюсом Ли или Хон Гиль Дон в кинотеатре, а фильмы с Джеки Чаном - на первых видеомагнитофонах у друзей.

***
Вопрос "Какой ты нации?" был обычным вопросом при знакомстве сразу после имени. Нельзя сказать, что он на что-то сильно влиял, но тем не менее. Однажды на такой вопрос один паренек со спокойно-забитым видом ответил "Фашист". Я как-то в три секунды представил, как его всю жизнь шпыняет наглая, злая, циничная детвора, заряженная фильмами про войну, и так мне стало неудобно перед этим совершенно незнакомым мне рыжим пацанчиком, что я глядя в пыльный асфальт двора промычал: "Ну... не все немцы - фашисты".

***
На остановке "Трамвайный парк" сидела старая чеченка, жившая от нас через шесть домов, и торговала семечками, стакан - 20 копеек. На семечках были аккуратно разложены "Дональды" и "Турбо", по три штуки каждого, а мы ходили вокруг и облизывались. Однажды мой крестный дядя Саша, здоровенный мужик широкой души при визите в наш дом подарил мне аж десять рублей. Одной бумажкой. Красненькой с Лениным. С другом Хасаном я пошел, нет, я побежал со всех ног в дом этой старой чеченки. Она потрогала купюру, посмотрела ее на свет, надолго ушла в дом и в итоге вынесла мне 6 "Турб" и "Дональд".
Следующий раз так счастлив я буду... нескоро.

***
Чеченец Хасан, похожий на мартышку и русский Саша Бережнов, старший брат которого был крутой. Тогда только начинались термины девяностых, однако что такое "крутой" я уже знал. Мы втроем дружили. Национальный вопрос был совершенно по барабану. Правда, однажды Хасан явился во двор в юбке, и я так удивился, что даже не захохотал. А Хасан, иногда морщась, играл с нами как ни в чем ни бывало. Правда перед этим пояснил, что сперва в его банан сделали укол, он стал здоровенный и ничего не чувствовал, а потом дядя Рамзан сказал ему отвернуться - и все. В юбке Хасан гулял две недели.
Они облизывали стручки акаций, обильно росших вдоль забора школы, разыскивая в нем какой-то "мед", а я брезговал. Мы раскатывали под трамваями копеечные монетки, менялись наклейками, ели айву.

***
Я естественно и нормально воспринял еженедельные драки с одноклассниками-чеченцами, благо выставляли против меня постоянно Беслана, которому я всегда вваливал, а не Апти, лучшего, по слухам, бойца класса. Меня, конечно, бесило, что как только меня сбивали на землю, стая моментально начинала орать, мол, добей-прибей ( лиричного "finish him!" тогда не знали), ну а когда я с пинка валил Беслана в пыль, меня оттаскивали за руки, типа все-все, че ты, не по-пацански это.
Я не помню, откуда во школьном дворе взялся этот парень, страшный, косоглазый, вонючий, но я ему страшно не понравился. Он меня зажимал у забора за горло, я бегал от него по кустам. Он был старше года на три, выше, сильнее, звали его кажется Умар и, разумеется, травил он меня не один. В итоге как-то раз Умар и его группа товарищей гнали меня как зайца вдоль высоких заборов домов: чеченского, ингушского, чеченского, чеченского, русского, армянского и на подходе к моему дому практически бы догнали, однако как раз вышел мой папа, сразу понял в чем дело, рявкнул на них что-то - и почему-то Умар отстал. Я по привычке автоматически рванул от него в сторону при случайной встрече, а он почему-то улыбнулся и сказал, мол, вай, успокойся, не к тебе я, все хорошо. И совсем перестал. Не знаю почему.

***
В классе у нас было много чеченцев, поменьше русских, поменьше ингушей, а для экзотики парочка татар и одна еврейка.
Классной руководительницей была Нелли Петровна. Она же была классной руководительницей у моей мамы, вот такая династия получилась. Нелли Петровна меня обожала, выставляя мне круглые пятерки "за гениальные ответы" (цитата), рядом выставляя двойки и тройки за почерк. Ее борьба с моей каллиграфией закончилась ее полным поражением - пишу я до сих пор как курица лапой.
Я получил похвальный лист на третий класс и сменил школу. Так посоветовали сделать моей маме, потому что мальчик был уж слишком светловолосый и русский для этой школы.

***
В доме через дорогу жила Лейла. Мы часто игрались всей детворой вместе во дворе. Мы играли в их девчачьи игры, заполняли их альбомчики - "анкетки", бережно раскрашенные фломастерами, втихомолку шептались, кто чей "кент", это означало, кто в кого влюблен и в этом всем была какая-то тайна и будоражащий интерес начинающей подростковости.
Лейла была красивой. При роскошных черных волосах белейшая кожа и огромные бездонно-голубые, почти прозрачные глаза. Правильные черты лица. Стройная фигура с зачатками девичьей груди. Умная. Мне было интересно с ней.
Однажды, после долгого разговора ни о чем у дома она отвела меня в сторону, в тень огромного ореха и сообщила, чуть покраснев, что я ее кент. От чего я малость офонарел.
Так я впервые в жизни поцеловался. По-настоящему. С красивой чеченской девочкой Лейлой.

Когда российские войска выводили из Чечни, она долго смотрела, как мы грузим вещи в машину, беспокойно крутилась вокруг, а потом сунула мне в руку записку и убежала.
В записке был ее домашний адрес, полное имя и короткая строчка в конце: "Я буду любить тебя всегда".

Я, конечно, не написал ей ничего.
Постеснялся.
А потом стало некуда писать.

p.s. я, пожалуй, потом еще немного напишу про то время.