Третья часть сообщения для Матвея Ш., где сообщество приоткрывается для критики.
Критика предполагает куда большее согласие с подвергаемым критике явлением, чем несогласие, в обратном случае произойдет лишь плоское обличение, но никак не разбирательствующая встреча подходов, которую мы называем критикой. Критика — это рукопожатие одного мышления другому. Создаваемое здесь мышление не разбивает палатки посреди того, что речи не поддается; оно находится на границе речевого и постороннего речи, его приграничное положение создает много ограничений, но позволяет через косвенно подверженное речи раскрыть постороннее ей.
Сообщество является не следствием аномии, но обнаружением за стенкой неисполнимой всеобщей этики пространства аномии, от которого посредством сообщество предполагается отдаление. Сообщество без прилагательных полагает пространство вне себя в той или иной мере подверженным аномии. Сообществу следует полагать затруднительность затем, чтобы оно представляло из себя задачу, но не поздравительную открытку. Сообщество в мышлении о созерцании полагается всегда уже доступным к обнаружению, но концептуализация сообщества как наличествующего пока произведена не была. Как высказывалось в некоторых текстах по данной теме, наиболее оптимальным было бы мыслить сообщество как доступное к обнаружению, расположенное где-то неподалеку. Если бы мы начали описывать сообщество как наличествующее, то стали бы разбирать исторические события и скорее изобретать технологию по обхождению с их последствиями. Технология общения внутри сообщества, как и методология в познании того, что речи не поддается — вещь неспособная занять какое-то место, непригодный к употреблению познавательный инструмент. Внутри сообщества каждое обхождение отсылает одновременно и ко всему сообществу, и к отдельным его представителям. Двойственная увязка действия уже не позволяет строить прямолинейную деонтологию, а требует скорее чего-то наподобие колоды раскрашенных подробностями карт. Почему мантика, гадание и прочие маргинализированные и одновременно подспудно внедренные в повседневность увеселения могут применяться в этических рассуждениях? Для установления внятного этического полагания требуется гарант, сообщество флюидно и потому надежным гарантом не может выступить. Неминуема так или иначе аномия, и разрешать ее придется подручными средствами.
“Здравый смысл”, который человек предполагает себе в повседневности как некую умозрительную сущность, является сборником различных установок, спровоцированных чувствительностью и предшествующим опытом, понаслышке включающим в себя опыт других. Эта обрывочная и противоречивая как сам опыт связка ограничений и предписаний не способна удовлетворить запрос сверх-я на достойное обхождение с чем-либо. Следовательно аномия неминуема и является данностью ситуации, где перестало полагаться безусловно достоверным общество и продолжает быть доступно обнаружению (увы, флюидное) сообщество.
Почему тотальная\универсальная этика не полагается нами спасительной для обустройства повседневности? Для всякой этики нужен некоторый гарант, удостоверяющий происходящее; таким гарантом может выступить некоторая субъектность, обладающая незыблемой ценностью, таковыми были бог и общество. Неясно, что такое общество, а потому не выйдет пригласить его быть гарантом. Обожествление общества и обобществление божественного несомненно продолжают играть некоторую роль, которую пока не выходит поместить неподалеку от осмысления сообщества. Для прояснения этого вопроса следовало бы помыслить соотнесение сообщества и священного, сообщества и жертвы\жертвоприношения. Несомненно, параллелей между ними имеется уйма, но что серия сходств может нам прояснить? Нечто может быть похоже на другое, но требуется свидетельство значительности этого сходства или пересечения, дабы об этом можно нечто разузнать.
Священное не покинуло повседневность при секуляризации, действительность события которой крайне сомнительна. Священное приобрело большее количество мест, расселилось по другим инстанциям влияния, но продолжило действовать с прежним упорством. Не следует говорить, что (не)происходит некая ре-сакрализация, т.к. если священное выгонят с насиженного места, оно по пожарной лестнице войдет в соседнюю комнату.
Общество больше не может служить незыблемой ценностью, что в локальном его варианте, будь то объединение по половому, языковому\этническому признаку, что в его наиболее обобщенном варианте, который некогда назывался “человечеством”. Стандарты морального и не-морального стали столь шатки, что возможно скоро в рамках психотерапии будут предлагать самоповреждение чуждым этому способу саморегуляции лицам как хороший способ снятия стресса — будут обучать “правильному” самоповреждению и предостерегать от “неправильного”, взимая за это дополнительную плату.
Как возможно непротиворечиво совмещать этику и отрешенность? Этика в теперешнем ее варианте предполагает выправление направлений воли, благоприятное переустройство сверх-я, регуляцию вытеснения и приобретение вследствие того достойного обхождения с тем, что предметом этой этики является.
Отрешенность не предполагает безучастности, но отрешенность предполагается как необходимое условие безучастности. Безучастность невозможна без отрешенности, но отрешенность возможна при отсутствии безучастности.
Отрешенность не предполагает аномии. Не-обусловленность возможна без аномии, например в суверенном поступке или созерцании, предпринятом групповым образом или самостоятельно. Отрешенность может быть помыслена как следствие аномии, и действительно стремление к отрешенности может быть вызвано внешними условиями, но сама отрешенность непричастна им, и в этом ее причастность аномии.
Созерцание не предполагает всеохватной этики, более того, созерцание не дает никакого учения о благоприятном пребывании в повседневности. Благой жизни не выйдет помыслить, если допускать созерцание. Возможно сообщество, но спасение, которое оно способно предоставить, благой жизни никоим образом не равняется. Благая жизнь не допускает себе отрешенности, благая жизнь предполагает удовлетворенную вовлеченность.
Если нельзя построить учения о порождении благоприятной повседневности, то для мысли новоевропейской создается существенная проблема. Для созерцания затруднительность выработки этического учения не является проблемой, ведь при постановке вопроса о спасении повседневные действия утрачивают значение. Тем не менее, если некто желает пребывать в не-обусловленности больше, нежели в повседневности, то какая-то его часть должна продолжать пребывать в повседневности, дабы не-обусловленность могла каким-то образом быть считываема. Т.е. не-обусловленность имеет причины и следствия, т.е. каким-то образом обусловлена, а потому требования повседневности не выйдет предать полному забвению, т.к. это сделает мышление о созерцании совершенно другим мышлением, хоть этой перемены вполне можно будет и не заметить.
Следовательно необходимо тематизировать этическую проблему мышления о созерцании. Основным ее содержанием будет противоречие между этикой повседневного жительства и занятостью спасением. Будет ли занятый спасением поливать цветы в горшке, или предпочтет покурить кальян вместо этого?
Этическое может быть помыслено изнутри сообщества, относительно других участников сообщества и самого сообщества. Этика — это не только настройка сверх-я, но и попытка регуляции вытеснения так, чтобы сообщество могло выполнять собственный же запрос, заключающийся в преображении. Этические рассуждения следует тематизировать не как нечто отдельные, стоящие неподалеку от онтологии и гносеологии, но как часть теории сообщества, т.к. стандартные гаранты универсальной этики потеряли достоверность.
Даже само слово “этика” является слишком философским, слишком устоявшимся в намерении построить всеобщее учение о достойном обхождении. Но какими словами мыслить достойное обхождение относительно других участников сообщества, относительного самого сообщества и пространства, где сообщества нет. Также следует помыслить, возможно ли сообщество сообществ, которое было бы неплохой тропой для возобновления тотальности пространства, покрытого этикой. Уместен ли вообще вопрос о сообществе сообществ, не является ли сообщество без прилагательных, оно же сообщество иного рассудка, единственным и единым безо всякой консолидации, напоминающей образование племенных союзов?
Произведем банальную аналитику: сообщество сообществ предполагает наличие тех сообществ, у которых будут разные прилагательные. Сообщество, например, большое или унылое, древнее или заботливое, такие сообщества имеют прилагательные и поэтому (очевидно) не могут быть названы сообществами без прилагательных. Непроизводящее, неописуемое, грядущее — все это предикаты, выдвинутые соответственно Нанси, Бланшо и Агамбеном, указывающие прежде всего на приверженность этих сообществ самой приверженности, которая не предполагает каких-либо целей по преобразованию повседневности. В сообществе, как может казаться поначалу, дано все, что в сообществе мыслится необходимым. Сообщество иного рассудка, оно же сообщество без прилагательных, имеет внятную цель, которая все же не поддается речи. Как одно сообщество без прилагательных может отличаться от другого сообщества без прилагательных? Нельзя предположить двух сообществ без прилагательных, ведь они предстанут одним сообществом наблюдателю.
Сообщество самостоятельно занято тем преобразованием, ради которого публичная политика так активно плескается в смраде галдежа и пользования. Политика благоприятна для того, чтобы провоцировать сообщество, для этого можно было бы создать партию, но приобретение над кем-либо власти здесь не сделает благоприятного события.
Наиболее сложным вопросом, на который, как кажется, мы не найдем ответа вовсе, назовем вопрос о способе достойного обхождения одного сообщества с другим, если все же некоторая отдельность будет в опыте обнаружена. В предшествующих текстах иной рассудок и сообщество были столь плотно сведены, что сообщество иного рассудка и сообщество без прилагательных стали мыслиться если не синонимично, то тождественно. Но если в опыте два синонимичных сообщества встретятся, то являются ли они частями друг друга, или составляют нечто большее, или представляют из себя нечто отдельное? Здесь стоит сослаться на совпадение противоположностей, которое бы сняло дихотомию части и целого, отдельного и слиянного.