Негативная симптоматика и теперешние сообщества иного рассудка.

Известен факт: т.н. негативная симптоматика, или сокращение субъектности при ментальной специфичности, – не склонны демонстрировать в культуре, особенно том ее сегменте, который называется “популярным”, т.е. ориентированным на общепонятную зрелищность. Причины на то самые тривиальные: сокращение субъектности совершенно не-перформативно, оно не выпрыгивает наружу и не бьет по чувственному восприятию — человек находящийся в депрессии редко вступает в контакт (хоть сколько-то интенсивный), не покидает жилища, зачастую и конкретной его комнаты – оттого демонстрировать сокращение, вырывать из него особенную выразительность — дело скорее искусственное. Подверженный сокращению не устраивает “акций собственной боли”, как бывает это при “позитивной симптоматике”.

Однако, если посмотрим данное видео (https://www.youtube.com/watch?v=F9h4OYeWTHM&t=399s&ab_channel=ME%D0%94%D0%A4%D0%98%D0%9B%D0%AC%D0%9C), то станет достаточно ясно — демонстрация сокращения субъектности происходит через навязчивое выпытывание какой-либо выразительности, а заканчивается неудачей. Т.е. демонстрация общей не-выразительности психической затрудненности при требовании продемонстрировать экзотическую психичность наталкивается на проем, который и становится знаком сокращения.

Знак сокращения вряд ли может соперничать с парафренным бредом или видением\галлюцинацией в открытой публичности, где его выразительность неизменно окажется затенена, а следовательно и перестанет существовать для западного человека, бессознательно отождествляющего зримость и существование. Однако, может быть следует говорить, что знак сокращения распространяется через, так сказать, косвенную публичность: случайно пойманное взглядом в повседневности, расслышанная структура отмалчивающейся речи, все более явственное исчезновение человека из обыденной для него среды. Гипотеза распространения вычитания\сокращения субъектности через косвенную публичность пока не очень готова, но док-вом ее существования служит следующее:

Видимо, сообщества иного рассудка, наподобие бегинских\исихастских монастырей, существуют и сегодня, но эпистемологией своей полагают психиатрическую. Группы людей собираются в интернетных пространствах из целей дискуссии касательно своего опыта психической затрудненности, постепенно осваивают в частном порядке пси-знание, ранее принадлежавшее только господской инстанции, опыт психической затрудненности постепенно универсализируется в рамках таких сообществ. Зачастую носители некоторого диагноза\группы таковых могут полагать себя отдельной субкультурой, со своей художественной+теоретической повесткой, называя сторонних лиц "нормисами", что является вполне весомым знаком обособления + переживания общности, обладания коллективной чувственностью хотя бы в какой-то мере.

Не могу сказать, насколько сейчас это распространено, но повседневные наблюдения склоняют к представлению, что представители ментальной специфичности начинают постепенно входить на правах профессионалов в пси-сферы, где до того существовала отчетливая грань не-репрезентативного здоровья между лицом знающим о душевных процессах и носителем подсудной специфичности. Процесс этот, если происходит он действительно повсеместно и хоть какую-то выборку ментально-специфичных лиц охватывает — видимо это рискует постепенно сложиться в целостные сообщества иного рассудка, проживающие во все той же городской среде, допускающей теперь (в силу большей атомизации жителей) немалые возможности создания локальной идентичности, которая может в условиях отчужденного общежительства сохранить относительную автономию.

Эпидемию истерии в конце 19-ого века и сегодняшний бум депрессии+бар, постепенно приобретающий все более полиморфические черты (сдвг, рас, прл + зачастую некоторые степени психотизации) можно объяснить политично, создается впечатление, только через теорию подражательного желания. Предположим: на определенном этапе существования социальности нечто оказывается под буйным ударом инстанции сверх-я, следовательно оно начинает вытесняться. Деваться, однако, куда-то этому явлению надо, но работа цивилизации не может происходить оптимально, если не выселять это явление в отдельное место. Видимо, посредством некоторых механик косвенной публичности, сейчас, увы, не могу понять каких конкретно — вытесненное загоняется в отдельное лицо — отделенное таким образом еще более, оно становится заместительной жертвой, избавляющей сообщество от самостоятельного выдерживания вытеснения, т.е. превращается в некое подобие жераровского козла отпущения. Когда формируется критическая масса лиц, объединенных идентифицирующим знанием, будь то психиатрическое, приобретенное в частном порядке, или знание о божественном, как было это в монастырских сообществах — создается череда сообществ иного рассудка, разрабатывающих на основании устройства своих душ специфический продукт, отправляемый в качестве "возвращенного вытесненного" сообществу, производящему вытеснение. Закономерно, это вызывает у "нормального" сообщества недовольство и напряжение, с дальнейшим риском попыток активного подавления сообществ иного рассудка, на деле обслуживающих относительную выносимость жизни под натиском вытеснения.

Может быть именно раскрытие ментальных специфичностей в череде регионов указывает на подспудное существование до того не обнаруженного сообщества, где косвенная публичность работает. Может быть именно эпидемия депрессии в т.н. западном обществе может свидетельствовать о его сообщественной целостности, которая существует несмотря на государственные границы, языковые барьеры и т.п.. Этот вопрос следует рассматривать отдельно.

Повторение предоставляет место кошмару, который оказывается единственным уравнителем разнообразных политических участников, отстаивающих свою особливость перед обликом “не таких как:”. Речь идет не только об идентичностях, которые были долгое время подавляемы в т.ч. на законодательном уровне — мужчины тоже стали способны замечать свое маргинальное положение, оскорбляться своими тяжелыми социальными ролями, вбирая феминистическую критику, обнаруживать свою идентичность проблематичной. Что выходит из такого рода осознаний — другой вопрос. Локальные идентичности, которые к “обществу”\”нормальным” относятся с недоверием, видят в других представителях локальных идентичностей помеху на пути реализации насущных амбиций, проживают в мире срочных новостей и прочих количеств — одинаково переживают кошмар, подобный делириозному видению клубящегося роя крыс, который невозможно выбросить за пределы зрения, в отличие от представителей прочих локальных идентичностей.

Создается впечатление, что уравнивающий кошмар создает сегодня пространство, которое дает простор участию — после получения этого простора участник приобретает возможность не только говорить от лица разрыва, но и быть разрывом в моменте занятия должного места в осуществлении переустройства. Кошмар выравнивает пространство, предоставленное участию, и только при участии, насколько судить теперь можно, обретается духовный опыт проживания в “том самом времени” важнейшего события. Следовательно, если духовный опыт переживается именно во мгновение участия, где все элементы числа+различия перестают замечаться, то требуется сформулировать богословие участия, где локализованно может быть описана та утопия, которая обретается в полноте духовного опыта. Видимо, утопические сочинения, в т.ч. космологического характера, описывают именно тот духовный опыт, который оказался предоставлен в конкретном участии, оттого происходят полиморфизм утопий и противоположность одного чудесного места другому.