Псевдоэмиграции по поэтическим причинам
Со скоростью, не превышающей скорости лунной сонаты, прогуливаюсь, сочиняю вводную статью
о предстоящих трансформациях этого журнала.
Вокруг дома в настоящую минуту неприятный острый дождь. Мне выходить не надо, я по звуку знаю, чувствую из глубины гостиной.
Ветер сегодня злой. Только что подходила к окну, видела, какими резкими движениями он портит деревьям прически, хаотично и грубо
встряхивает лиственную массу, расталкивает молодые стволы. Окна мои возмущенно дышат вспухающими занавесками — он и в них с разбега нырнул:
рас-ш-вырял ткани в стороны, помчался на второй, захлопал дверьми, а спустившись,
кинулся было ко мне, но под вопросительным взглядом затих, съежился и вышел через дверь. Нашел кого пугать, иди листья подметай.
Не вместив себя в узкие специализации и замкнутые пространства, переживая что упущу знания, опыт, а главное — чувство в других областях,
я осознала себя поэт-испытателем и организовала по-новому свою жизнь-поход.
Движет мною некое магнитное направление, это как если идти слепому по земле и вся почва комковато-липкая,
чем-то острым впивается больно в стопу и лишь узкая полоса сухая теплая, торфянистый такой ковер, по нему приятно ступать — вот и двигаюсь ощупыванием вдоль этого чувства.
Магнитное чувство не пассивное ожидание «судьбы», оно лишь указывает приблизительный периметр места, где копать, но всю черную работу проделываешь ты
и начинаешь не тупо с середины, а с аккуратного обкопа по краям, чтоб не повредить драгоценность, размеров которой предчувствием даже не можешь охватить.
(мои значения по шкале «драгоценностей» сильно смещены относительно господствующих).
Мне интересно открывать и разгадывать то, что человек способен постичь по природе своей самостоятельно.
Удивительные инструменты исследований, о которых я поведу беседы способны дать знаний не меньше, чем институты людей.
А в институты людей я отправляюсь после яркого самостоятельного переживания, чтобы закрепить интуитивно собранные материалы,
сопоставить их адекватность с классическими школами, запастись списками питательной литературы и вновь открыть дверь теплой избы и шагнуть в колючую вьюгу.
По пути долгом своим считаю-чувствую поправлять покосившиеся заборы и проветривать грустные сердца (оказалось, мне это под силу).
В рюкзаке моем пестрые тетради по любованию, учебники по наблюдательности, двухуровневый пенал с терпением, ну и... спички, там, шпроты, черный хлеб.
Задаваемые мною вопросы лежат в трех взаимосвязанных плоскостях: музыкальной, окололитературной и дизайнерской, с их необъятным разветвлением.
А над этим всем плавают аналитические размышления о творческом действии, через которое я с вышеописанными стихиями психически,
в первую очередь, соединена. Не желаю быть слепым их проводником, учусь осмысленно направлять эти токи в нужную мне сторону.
Главой всех своих процессов назначаю дизайнерскую мысль, именно она, простая, точная, ложится в основу музыкального рисунка,
литературного отрывка, становится поводом для фотографии и чем угодно, что только волны воображения не принесут, к чему только свет дня не призовет.
Теперь, когда фактическая реальность, госпожа «Наружа», сложила ядовитые копья, cтала особенно податливой,
размягчилась в моих теплых руках, я, наконец, придаю ей изящную форму собственной мысли и, прежде непокорная, она принимает мой вид.
***
Провернув себя на Бали через грубые материи, неприятные отталкивающие эмоции, запахи и звуки я довела до абсурда, до предела отвращение к бесформенному, неряшливому образу жизни,
который изначально мне демонстрировала моя страна и выработала тем самым крепкий иммунитет к международному, в общем-то, паразиту.
Я расширила и усложнила спектр своих впечатлений, выкристаллизовала высокую цену явлениям авкарельной тонкости,
стала старше угнетавших меня ужасов и даже нашла полезным этот раздражитель — освобождение из его липких зловонных лап обостряет чувство радости при виде аккуратной законченной работы.
О внешности я забыла, личность стерла, перестала смотреть в зеркала. Игнорируя усталости, зной, пыль на лице, скрип песка на зубах, энергично спешила вытащить наружу то, что задумала
и чтоб задать темп сонной бригаде, приняла активное участие в труде наемных рабочих: запускала их механические бездумные действия по нужным мне наравляющим, сама выстукивала наскальную живопись,
иначе бы растянули все не на один год.
Теперь, на контрасте, перехожу на уровень восприятия, при котором могу пожать лапку муравью, не оторвав ее,
считать пальцами комок пуха, не смяв его форму, но в отличие от кисейных барышень, в очередном столкновении с грубой материей не растеряюсь,
в секунду призову-активирую опыт простолюдинки; первобытность, отточенную, в густой индонезийской природе.
Испытав свою выносливость в неуютных, прямо скажем, условиях, я за себя спокойна — не пропаду. Перехожу к раскрытию мягкости (не путать с розовыми соплями).
Ни моим рабочим, ни другим людям, окружавшим на тот момент снаружи, не было понятно, чем я занимаюсь. Из реальности им казалось,
что я строю дом, в то время как многоуровневые динамические задачи и сложные акробатические композиции, которые я в этих условиях сочиняла,
были моей безмолвной работой над глубоким формированием точного звука в теле.
Теперь, когда телу для его контроля стало недостаточно подъема на свои носочки, я отправляюсь за — ??? — пуантами.
Как они вспыхнули, балетом я прежде не интересовалась, а слово «хореография»
долго еще будоражило воображение впечатлениями ранних лет, связанных с хореографической студией норой «Улыбка».
Но тем удивительнее наблюдать, как все более непредсказуемые инструменты раскрытия чувства начинаются сами собой.
И что вы думаете, перестала я ступеньки цементировать?
Пуанто-цементы для меня равнозначно интересные единицы и каждая неповторимо—по-своему утоляет любовь к пространству,
в которое мы погружены в образе человека и по которому совершаем незабываемую прогулку, каждый в рамках своего столетия.
Кроме того, мне придумалась (и продолжает пополняться) бессистема естесственных динамических игр, которые сами по себе
никак не связаны (как мне поначалу казалось), изумляют прохожих, но в сумме благодаря безостановочному эффекту,
спонтанности и разнообразию, дали мощное становление комплексной крепости — физической и созидательной.
Отречение от некоторых форм современного комфорта обернулось мне неведомой прежде глубиной.
Легкое, пружинистое тело готово к дикому, головокружительному прыжку в любой момент.
Внешняя подтянутость — результат перемен внутренних и более тонкой организации каждого движения.
Такая подвижность, безусловно, нужна мне для лучшей координации в неуловимых физическим зрением мирах, в которые не ходят по двое.
Тело и дух я воспитываю таким образом, что если в мой мирный дом, повторюсь, в мой мирный светлый дом,
где я, в изящном платье из тонких шелков, подаю гостям ювелирный яблоневый чай и веду беседы полушепотом,
если вдруг в каком-то виде неожиданно ворвется (как бывало) разъяренный тигр, я в два прыжка через комнату
всажу ему все свои зубы в шерстяную глотку и выну глаз, прежде чем он разорвет меня, cама обернусь тигром. С незапертой дверью живу.
Так что, тигр, веди теперь себя хорошо. Чай буишь?
Хватайте свои страхи за ноздри и с жаром таскайте по городу, громко поясняя — кто, вашей, жизни, хозяин.
Я своим объяснила, сразу затихли.
***
«Красиво жить...» не заставишь, — подумала я и перестала трепать вас за рукав, уговаривать. Дальше пошла одна.
А вы, истязатели мои, словно почувствовали, сами начали писать мне письма с просьбами дать интерьер-совет, проявляя желание менять свою-нашу жизнь.
Писем не храню, но вот приблизительная цитата, хорошо подчеркивающая суть:
«Я посмотрел на дома, которые ты построила, они как бы сказали мне — посмотри, в каком говне ты живешь. И я посмотрел...»
На самом деле зашевелилось еще в студенчестве. В то время я дружила (по тем впечатлениям) с разлагающейся интеллигенцией в одном из домов на Патриарших.
В эту темную грязную квартиру к умным дядькам я приходила в первой половине дня и задавала вопросы.
Я выбирала не диван и не стул, а глубокий подоконник, чтобы природу через окно было видно больше, чем квартиру.
Что там происходило ночью — не мне знать, меня притягивала светлая сторона этих людей, их образ мыслей, через который я обретала поддержку и начинала, пошатываясь, искать себя.
Через несколько лет там же, на Патриарших, один прохожий (не вспомню его) узнал меня и подошел поблагодарить — оказалось, в квартире Олега,
в общем смраде он увидел, как я вытерла пыль (всего лишь) на книжных полках и это впечатлило его поехать к матери в загородный дом, починить крышу и бросить «бухать».
Должно быть, за интерьер вы приняли мою особенность трепетных отношений с окружающим пространством,
в которое (как уже сказала) я погружена в образе человека и по которому с огромным любопытством совершаю самую незабываемую для себя прогулку в рамках своего столетия.
Расскажу лучше, как формируется то неуловимое, что исчезает вместе с моим отъездом, даже если все предметы оставить на своих местах;
расскажу, как удается мне в момент переключаться между непохожими реальностями и склеивать их в одну, какая у всего этого середина.
В нашей с Искандером окололитературной, в сторону дизайна, «семье», дом — это часто меняющаяся конфигурация помещений
с сохранением ряда сложившихся формул, подвижная система грамотно поставленной циркуляции всех процессов лишь для того,
чтобы на пути творческого становления ни минуты не было потрачено на «квартирный» быт. В юности, насмотревшись, я договорилась с собой,
что не буду участником «квартир», а другом мне, предполагала я, станет оригинальный живой человек, который поймет, что это значит.
Наша дружба с И. началась на взаимоотрицании тупой семьи, построенной на автоматических механизмах, рефлексах и обрядах.
Видимо поэтому место, где мы собираемся с ним на протяжении стольких лет, остается самым смешным, радостным и добрым местом на планете.
Чтоб не вышло какой «квартирщИны», cвоим помещениям я даю аккуратные определения — на Спиридоновке у нас академический класс и мастерская;
дом на Бали я называю «смешной мой замок» — он крохотный и, тем не менее, я в полной уверенности, что нахожусь в старинном замке, каждый вечер
обхожу свой индонезийский сарай по периметру и радостно зажигаю огни.
В наших домах (сейчас их три, сплетенные воедино: Ромызия, Амдорессио, Индерика) благодаря четкой организации всех элементов, я могу ориентироваться в полной темноте по визуальной памяти или же,
имея договоренности с людьми, управлять своими предметами на расстоянии (недавно, к примеру, из Москвы прилетели мои половники №20 и №40 для мятного чая (Леля, Настя — девочки, спасибо).
Заварила чай, жду из аэропорта нашего дизайнера интерфейсов, Анну Клейменову. Она живет и работает со студией из Тель-а-вива.
Я же не первый день пишу эту статью — сейчас то идет, то закончится мелкий дождь;
стою у окна, в рай помещена, слушаю птиц; куча дерева за окном, в которое они набились, покачивается спокойно.
Стою и не знаю еще, каким светом украсят гостиную, подаренные Аней, мои любимые огоньки (хорошо помню, они из магазина на Shenkin street)
Живем сейчас в трех странах одновременно.
Спасибо команде всех моих людей, благодаря которым это возможно.
Этот опыт я распишу на статьи.
При этом моего дома еще никогда не было, он где-то впереди, в сознании лишь формируются его контуры, происходит сбор информации о том, каким бы он мог быть.
Прежние дома, туманные наброски, постановка руки, я ими не довольна — каждый раз, заканчивая, хочется все оставить, пешком уйти прочь.
Брасом пытаюсь плыть сквозь густое болото собственного несовершенства. Доберусь ли до чистой воды...
К нашему основному дому часто приплетаются сезонные микротрадиции, вызванные сменой географического условия и нахождением внутри чужих культур.
Одни прочно врастают в наш основной мир и едут с нами дальше, другие отваливаются, оставаясь теплым воспоминанием о периоде жизни в другой стране.
Не люблю быть туристом на коротких временных дистанциях (да и туристом вообще) мне нужно очнуться где-нибудь и продолжить работу, которую я веду вне времени и мест.
Мне нужно очнуться и поверить, что так было всегда: привычно сходить за молоком, не о молоке по дороге раздумывая; подкрутить ручки на дверцах, разболтались;
увидеть как дерево в саду сначала покроется листвой, потом зацветет и узнать, наконец, какие дивные плоды с него выйдут. На этот раз — сладкий американский инжир (да тут-вот, за углом). Пойду, Аню угощу.
И три поколения салфеток в бейглочной сменилось за полгода, не помню, в какой последовательности.
Уютный и умный дом, на мой взгляд, это система ювелирно выстроенных отношений между человеком, предметами и веществами,
место, в котором разворачиваются различные сюжеты взаимодействия с их физическими и химическими свойствами.
В свои домашние движения я прописала машинальную регулировку мелких действий на разных перекрестках бытового дня.
И сделала их частью своих интеллектуальных работ — быт теперь работает на меня, у меня больше нет быта.
Спектакли разворачиваются на моем кухонном столе. Физико-химические опыты я ставлю над домашними веществами, скрещивая их с дизайнерской мыслью.
Умный дом помогает человеку молниеносно переходить от мысли к действию и быстро переключаться между множеством интересов и увлечений.
И чем их больше, тем четче должна быть поставлена система дома. Нужно создавать ловко продуманные островки действия по темам,
чтобы успевать за мыслью, которая имеет способность не только взрослеть, но и ускоряться.
Медленно реагирующий на ваши замыслы дом — неспортивен, неповоротлив, а вместе с ним и вы.
Идите сейчас на кухню, в ванную, определите сколько вашему дому лет — молод ли он, подвижен, достаточно ли в нем свежего воздуха, опрятно ли он одет, способен ли быстро
собраться и готовым быть к перезду, путешествию. Cпросите себя, есть ли в моем доме подозрительные липкие углы, пыльно-жирные хламозавалы,
до которых не хотелось бы дотрагиваться рукой? Если да, отправляйтесь туда и взгляните на свой портрет.
Нередко можно наблюдать, как неповоротливый современник с плохо выстроенным, все еще советским, бытом раздумывает, в живописцы пойти или в музыканты.
Я же считаю, что для прорыва к своим тонким способностям нужно для начала превратить в исскусство самые примитивные свои проявления и стать более изящным «обычным» человеком.
А там и откроется, что «обычного» здесь ничего нет.
*
Продолжение статьи ставлю на паузу — ||
Начнем с праздничных заметок о повседневности.
Сама пока не представляю, с какой интенсивностью и в какой непоследовательности буду вытряхивать огромный материал,
который случился со мной за последние три года (не писала, не до интернета было, выправляла русло «Кубани» в нужную мне сторону) и в особенности за это короткое
сверхконцентрированное лето (говорила же, вступаю в новую эру — вот мы ее вчера и проводили, в подарок осталось море эскизов, текстов, фотографий и большая работа впереди).
