Нос. Часть 1.

Чешется. Чешется-чешется. Тут, рядом, близко, вот. Что чешется?
Нос зачесался. Он чесался очень сильно, свербел и просил ногтя, руки, чесалки, ворса ковра. Только бы почесать. В холодной мгле был только нос, кончик которого стал центром всех ощущений, перископом в реальность, щупом в жизнь. И чесался.
Как же хотелось почесать нос! Ковырнуть, пройтись пальцами, ущипнуть, потереть носом о плечо. Хмыкнуть носом, чихнуть в нос, приложить нос к горячему.
«Ущемленное сознание будет метаться по просыпающимся нейронным цепям и пытаться найти себя». Что это? Откуда эти слова? Смысл каждого отдельно ускользает от понимания, но все вместе они образуют что-то важное.
Но не важнее носа. Чертов нос! Хочется стукнуть по нему кулаком! Исцарапать его, оторвать с корнями, лишь бы убрать этот гадкий зуд!
Какая-то мышца в оживающем теле, вдруг проснувшись и подчинившись импульсу схватиться за нос, взвыла рваной болью. Боль заполняла всё пространство ограниченного сознания, и сознание, спасая себя, отключилось.
Тьма, холод, нос.
Нос опять чесался. Опять, значит, это уже было. Происходило раньше. Раньше. Интересное слово. Слово. Хм.
Нос продолжал чесаться. Ощущение длилось во времени. Столько понятий и слов наполнили здесь и сейчас. Понимание становилось более целостным, более собранным. И появилось что-то еще из ощущений, помимо ненавистного носа. Холод, слизь, зуд, боль. Видимо, также открылся аудиальный канал восприятия. Какие сложные слова! Откуда мне их знать? Мне? Я? Что такое "Я"?
Снаружи был ритм. Повторяющийся ритм. Снаружи? А внутри? Где граница?
Там там там там
Там там пам пам
Там там пам пам
Ритм становился более отчетливым. Делился на мелкие части-звуки, которые стали более различимы, ощутимы, хотя пока ещё не несли смысла.
Тысяча семьсот пятьдесят семь.
Тысяча семьсот пятьдесят восемь
"Отсчёт!" - подумал Джон. Джон? Кто Джон?
С отсчетом связано что-то важное. Что-то очень важное.
"Просыпающееся сознание будет цепляться за ниточки, ритмы, что мы будем ему бросать. Это будет цифровой отсчёт, в секундах, с момента успешного начала процедуры пробуждения. Озвученный моим голосом". В голове всплыл усатый толстый профессор и сотня одетых в серые робы слушателей.
"Музыка слишком сложна для восприятия сразу после пробуждения. А вот порядковый счёт, не смотря на относительную простоту, вовлекает в работу очень много ресурсов и мыслительных операций".
Чтобы мозг работал, нужно считать. Чтобы мозг работал, нужно считать. "Чтобы мозг заработал нужно считать!". Так кричал инструктор, заставляя повторять много-много раз, ритмично бил по кровати дубинкой. "Чтобы запечаталось в подкорке!" - орал он, когда будил нас среди ночи.
"Придумайте ассоциацию к каждой цифре" - это уже пожилой психолог, неясного пола - "Картинку, эмоцию или факт, который связан с этой цифрой. Ассоциации могут быть разные, чем больше областей затронет числовой ряд, тем больше отделов памяти и зон мозга он вовлечет!"
Надо считать. Надо считать. Чтобы мозг заработал, нужно считать! Вслед за часами.
Тысяча восемьсот девяносто один. Один - это я на сыром дождливом причале в шторм, когда младший брат не вернулся с ловли планктона. Пахнет солью и тухлыми водорослями.
Тысяча девятьсот шестьдесят два. Два - это мама с папой, они дарят мне на день рождения игрушку и обнимают, папа пахнет спиртным, а мама выпечкой.
Две тысячи двадцать три. Три - это мама, папа и брат, они выходят из роддома, бегут к машине, где я перелез на водительское, ожидая их. Они бегут, чтобы пыль не попала на новорожденного малыша. В машине запах пыли и едкого освежителя.
Две тысячи двести тридцать четыре. Четыре шота делаю я перед танцем с Алиссией. Забегаловка в нижнем городе полна народу, там жарко и душно, но Алиссия, мой поводырь, тащит меня в центр танцпола и пахнет ванилью.
Две тысячи пятьсот двадцать пять. На пятый день я дал ответ Гордону, что могу попробовать вскрыть терминал оплаты в метро. Каморка Гора воняла потом.
Две тысячи шестьсот шестьдесят шесть. Шесть ножевых ранений получил отец во время драки в баре. Мы с мамой сидим у дверей палаты. Он спорил с кем-то, что судно брата затопили конкуренты с плактоновой фабрики на другом берегу. Через пару минут выйдет врач и начнет нелепо рассказывать, что отца не спасти. От мамы впервые пахнет сигаретами.
Две тысячи семьсот сорок семь. Седьмого Мая Алиссия бросила меня. Выкидыш, мои два подряд привода в полицию за хулиганство и мелкие кражи. Пока я сидел свои три недели, она собрала вещи и уехала. Наша квартира пахнет пустотой и непогашенными счетами.
Две тысячи восемьсот девяносто восемь. Статья, по которой меня судили, оканчивалась на восемь. Когда наконец копы сообразили, что под мелким хулиганством, которое нужно было, чтобы не выделятся на районе, кроется один из двух подрывников, что взломали десятки терминалов по всему городу. А может Гордон меня сдал. Наручники пахнут металлом.
Две тысячи девятьсот девять. Девять - номер общей комнаты, в которой мы жили в центре перевоспитания. На кровати снизу расположился индус, который каким-то образом умудрялся проносить свои резкие приправы. Он скоро умрет, как и я. Но он не проснётся. Девятка пахнет карри.
Три тысячи. Ноль. Ноль это я. Ничто, ничтожество. Ничего не добившийся к тридцати, сбежавший в космос, удачей попав в программу. Я Джон Лесковски. Я это ноль. И я не чувствую своего запаха.