Холодная земля.

В Первом складе, носящем такое название из-за размера и того, что его тяжёлые гермодвери выходили сразу на морозную полярную ночь планеты, было не протолкнуться. Около высоченных дверей, толщиной в метр с лишним, горели костры, и они отделяли небольшой свободный пятачок от толчеи народа. В ближних рядах стояли мужчины, первые лица посёлка, они сдерживали теснящуюся толпу, гомон которой наполнял огромное помещение. Отдельные реплики людей всплывали в шумном море.
- Правда, мэрский сынок?
- А ты что, глухой, не слышал?
- Не толкайся ты, я уже почти в топку залез!
- Да могли бы и простить.
- Ага, могли бы, твой нос и дочь ведь целы остались.
- Перегибаешь палку, Рыжий!
- Я ключи уронил. Подвинься!
- Проверку даже раньше обычного февральского срока перенесли. Представляешь? Мэр сам указ дал.
- Да там за воротами точно его с шубами ждут!
- Вот судье это и расскажешь, бунтарь!
Горели торф и уголь. Густой дым сразу поднимался в вверх, тонул в бездонном тёмном потолке склада, и ближние ряды начали понемногу расстегивать задеревеневшие от пота и кожного сала многослойные одежды. Единственным светом и источником тепла в гулком помещении были костры у гермодвери, полукругом сложенные в топках вокруг главного, на котором стоял большой чан с топлёной водой ледника. Замкнутый стенами воздух склада нагревался, гомон толпы нарастал, нетерпение и ожидание сквозило в чумазых лицах, оттого контрастом стала полная тишина, когда на подиум возле чана вывели полуголого обвиняемого.
Жилистый, широкоплечий юноша с иссиня-белой кожей, не видевшей солнца, встал, задрав подбородок. Мышцы бугрились на его обнажённом торсе, и облегающие термоштаны обтягивали такие же крепкие ноги. Острые, ястребиные черты лица придавали парню хищную стать. Не смотря на скованные руки, он смотрел свысока на затихших людей вокруг, и властный взгляд поднимал его гораздо выше деревянного постамента к чану, выше ощетинившейся охраны и каждого человека на складе.
Бугаи-охранники в латах сошли вниз. Рядом встал худой, высокий священник. Он вглянул на книжицу, зажатую в дрожащих от старости пальцах, и подходя то к правому, то к левому плечу осуждённого, начал шептать под нос нехитрую молитву.
Толпа тем временем ожила и гомон возобновился.
- Глянь, какой здоровый. Явно вторую норму жрал.
- Хватит чихать на меня!
- Да могли бы и оправдать.
- Такой генофонд пропадает. Надо было хоть материалы взять.
- Какие? Преступные? Чтоб твой сынок тебя и порешал?
- Его даже из рейдеров выгнали, это ж надо таким отбитым быть.
- Ты опять мне на ногу наступил.
- Он правда дочь бакалейщика осквернил?
На узкий постамент поднялись три жрицы. Они встали позади исполняющего ритуал священника, ожидая своей очереди. Лёгкие, полупрозрачные тоги еле скрывали изгибы тел женщин - совсем юной, среднего возраста, и дряхлой старухи. Их полупрозрачные одеяния казались даже более неестественными, чем голый торс преступника, ведь зайди они вчетвером на склад минут двадцать назад - уже замёрзли бы насмерть.
Мужчины первых рядов потупили взоры. Огромный чан тёплой воды, такой желанный, тепло костров вместе с голыми женщинами, жаждой плоти, манил каждого. Но он так же означал, что беспечное расточительство живительной влаги, каллорий тепла и похоть тела были доступны тебе лишь один раз в жизни - перед проверкой холодом.
Тем временем священник закончил и отошёл в сторону, поправляя подол длинного, вышитого красным одеяния. Женщины подняли с пола по тряпице, подошли к чану и опустили их в горячую воду. После, тёплая вода уже омывала плечи и грудь осуждённого, пока он так же горделиво смотрел вперёд и вдаль. Тряпки с водой окунались в чан, возвращались к юноше, и так несколько раз, пока он не стал совершенно мокрым. Жрицы закончили свою часть ритуала, поцеловали каждая осуждённого в обе щеки и скрылись из виду.
Передние ряды подняли глаза.
Вновь встал рядом с юношей священник, теперь со свитой охраны.
- Соли тела твоего принадлежат народу! Вода тела твоего принадлежит народу! Возьми же тепло народа своего перед отбытием в долгий путь холода, сын народа! Ибо народ твой отворачивается от тебя! Дарит тебе последнюю доброту его, дабы ты покаялся в грехах своих, обретя Рай на небесах после проверки стужей белой! Покайся, сын, народ твой тут, внемлет тебе! Да не отяготят тебя грехи твои в пути!
Он замолчал, глядя на юношу. Тот сжал губы. Кивнув страже, священник спустился с постамента.
Двое охранников взяли осуждённого под руки и, кряхтя от натуги, окунули в чан. Он молчал, так же смотря вдаль поверх голов, где в темноте, у маленькой входной двери со стороны поселения на стене висела камера. Отец точно наблюдал.
Третий охранник пришёл с охапкой одежды, и когда юношу достали, бросил одежду в чан и тщательно пропитал водой. Наручники расстегнули, и осуждённый, глядя в ту же далёкую точку, начал механически одеваться. Одежда исходила паром пока он натягивал вторые и третьи штаны, пару свитеров, длинные толстые носки до колена и высокие утеплённые сапоги. Огромная куртка, шапка, капюшон, маска. Очки остались на лбу, юноша по привычке проверил каждую застёжку капающих одежд и в последний раз посмотрел в одному ему известную точку.
- Прощай, отец... - прошептал он, но никто не услышал его слов из-за скрежета открываемой гермодвери.
Холод и снег ворвались в склад, мгновенно уничтожая скопившееся там тепло. Люди начали быстро запахивать куртки и натягивать шапки, за дверью градусов 50 мороза, не меньше. С улицы двери склада освещались роскошью - ярким электрическим фонарём. Охранники подвели юношу к двери и вытолкнули на мороз. Он сделал пару быстых шагов вперёд, в тяжёлых от воды одеждах сохраняя равновесие, затем обернулся на кучкующихся, жмущихся от холода людей и ушёл в пургу.

В кабинете мэра щуплая угловатая фигура и большая голова явственно выдавали в Майлзе Форкорсигане иноземца - такой бы не выжил в суровых местных условиях. Другой человек в кабинете, сам мэр, посмотрел на второй экран, где его сын исчез в ночи.
- На моей родной планете тоже суровые законы порядка и чести. Думаю, мой отец поступил бы так же.
- Утешение мне не нужно, чужак. Мы выработали правила и ограничения, неукоснительно исполняющиеся для каждого. Трудные условия очень быстро превращают человека в животное. В такой ситуации либо строгие правила, либо тотальная диктатура одного правителя, которая в нашей истории тоже была, и оказалась ошибкой. Власть меняет людей, превращая их в нечто ещё худшее, чем животное. У меня, например, четвёртый срок подряд. Народ избрал меня. Но он и меня проверит холодом после окончания четвёртого срока, так же, как моего сына, преступившего закон.
Мэр отвернулся от экрана и посмотрел на Майлза.
- Он получил по заслугам. Но я не скажу, что мне не больно.
Наступила пауза. Майлз потихоньку замерзал, хотя хозяину кабинета, видимо, даже было жарко.
- У вас ещё есть дети?
- Нет, у меня была одна норма. Я её использовал, больше у меня детей не было и не будет.
В отсветах экранов лицо мэра отражало родственные узы - такие же острые, ястребиные черты лица, увесистый нос, лишь чуть смазанные возрастом.
- Может, сегодня не подходящий момент для нашей беседы? - вновь прервал тишину Майлз.
- Нет, почему же. Мы нужны вам, вы нужны нам. Тем более, вы слышали, это ведь не казнь, это проверка холодом.
- Зачем нужна эта проверка? Странный метод. Можно было бы по-другому реализовать борьбу с преступниками в условиях ограниченных ресурсов, как у вас. А ещё не понимаю, зачем вас лично проверять, вы ведь даже преступлений не совершали?
- Проверка холодом сталкивает тебя с реальностью. Показывает, что главное в нашем жестоком мире это выживание нашего малочисленного народа. Трудно выжить в одиночку, трудно выжить, когда ты обуян страстями, желаниями, властью. Например, для меня эта проверка нужна чтобы понять, не стал ли я просто засидевшимся администратором, использующим блага своего положения. К четвёртому сроку я разжился связями и уважением, и даже после ухода с должности мог бы пользоваться ими в своих интересах, а не интересах народа. Сын же совершил преступление на поводу страсти, отойдя от основной идеи нашего общества - выживания для народа и себя. Ему нужно пройти пять километров на юг, до заставы. Если он пройдёт, то будет оправдан и возвращён в обиталище. В прошлый заезд в убежище, говорят, у одного получилось.
Майлз посмотрел на экраны через плечо мэра. На одном медленно разбредалась со склада толпа, на другом снег и ветер сокращали обзор камеры до пары метров.
- Хорошо, тогда о торговле. Какие архивы вы хотите мне предложить?
- Документы первых поселенцев, как я уже говорил. Небольшую часть мы расшифровали. Как вы уже знаете, наша уютная планета заселена первой большой волной с Земли. Её даже поначалу называли Земля-2. Удивительным образом совпадали погодные условия, умеренный тропический климат, да и длительность календарного года отличалась на пару дней всего. Кто ж знал, что раз в сто лет вторая Земля уходит в затяжное пике на полвека, замерзая в затяжной зиме. Тогда о подобных гравитационных аномалиях не знали.
- Да, кто мог знать об ещё одном газовом гиганте.
- Майлз, давайте будем честны. У нас уже давно никого не было. По крайней мере, я о таком не слышал за свою довольно долгую жизнь. Продавать нам особо нечего, мы ничего существенного не производим. Мне кажется, вы именно за этими архивами и пришли, потому я вам их и предложил.
- Вы проницательны, господин Мэр. У меня поручение от правительства Барраяра. Мы разыскиваем данные о первых поселениях с Земли. Большинства планет из первой волны уже нет, они либо вымерли, либо уничтожены войнами. А ваша удивительным образом жива.
- Не живёт, скорее существует. Я вообще удивлён, что вы нас нашли. Мы переселились сюда, когда я был мальчишкой. Шахты у полюсов были основаны первыми поселенцами для добычи угля и прочих ископаемых, которые у нас лишь в полярных широтах имеются. И поколения спустя, во время первой долгой зимы, шахты стали убежищами. Потихоньку обустраивались, расширялись. Но население планеты уменьшается, ресурсы убежищ ограничены, поэтому некоторые уровни шахт давно заброшены.
Мэр выключил экран, который показывал уже пустой склад.
- Когда я пошёл на второй срок, я предложил расчистить один из нижних уровней под новую оранжерею. Тогда я был молод, ещё мечтал об отмене норм на рождаемость. К тому же, у меня только родился сын и я смотрел на десятки лет вперёд. Вот там мы и нашли старые компьютеры и бумажные архивы. Бумага сохранилась плохо, а вот часть компьютеров в отличном состоянии.
- А материалы на них?
- Тоже хорошо сохранились. Как я уже говорил, кое-что мы расшифровали. Но забросили это дело, там мало чего полезного для нас. Зато вам нужно.
- Почему вы так уверены? Может, просто набиваете цену за документы по урожаю пшеницы.
- Нет. Там исторические данные, литература, искусство, астронавигация, достижения фундаментальной науки. Музыки много. Но мы живём приземлённо. Даже под землёй, как видите. Нам нужны технологии для оранжерей, повышение урожайности, новые материалы для костюмов, методы борьбы с болезнями и зимней депрессией. А не культурное наследие предков. Оно привлекает цивилизации вроде вашей.
- Хм, я могу вам продать то, что вам интересно. Но как вы докажете, что у вас именно то, о чём вы говорите?
- Для начала, кучей занятных мелочей, бесполезных для нашего народа. Например, вы знали, что даже названия месяцев перекочевали со старушки Земли в нашу жизнь? Мы ещё удивлялись, почему декабрь, январь и февраль называются "зимой" - зима ведь длится пятьдесят с лишним лет. Ритуальные проверки холодом у нас традиционно проводились в феврале, как оказалось, он считался по земным файлам самым холодным месяцем их короткой зимы. А июнь, июль, август посреди долгой зимы с манящим названием "лето". Обманное лето - так называли мы его в школе.
В наступившей тишине Майлз обдумывал, что он может предложить за архив, а мэр смотрел в оставшийся включённым экран на пургу. Майлзу очень хотелось вопреки натуре переплатить. Пригнать сюда пару кораблей с продовольствием. Или вовсе увезти всех людей отсюда. Далёкая колония с чудным климатом вряд ли нужна Барраяру, а вот прироста в десяток тысяч человек, то есть всего населения Земли-2, раскиданного в нескольких шахтах у полюсов, славная родина даже не заметит.
- Сегодня, кстати, знаменательный день по старому земному календарю. Новый Год.
Переводчик Майлза на поясе беспомощно запищал, отмечая недостаточно понятный термин.
- Простите, можете пояснить?
- Это праздник, который у нас давно забыли. В нормальной регулярности сезонов наши далёкие предки отмечали уход одного года и приход нового. Это имеет мало смысла, дата совершенно случайно выбрана, наверное. Но год за годом люди Земли отмечали приход новой последовательности сезонов большим праздником - Новым годом. Сегодня как раз 31 декабря. Уходит старый год, приходит новый. Люди прощались со всём плохим и желали друг другу хорошего будущего.
Мэр посмотрел на экран, где снежинки мчались в бешеном танце.
- А я вот, наоборот, попрощался с сыном. И в следующий февраль кончается мой четвёртый срок, значит собственный народ меня казнит. Счастливого Нового Года, Майлз Форкорсиган! Предложите мне что-нибудь стоящее за мой единственный товар!