«Это уничтожение людей. Это приводит к смертям». Четыре истории транслюдей из России
Закон о запрете «смены пола» действует в России с 24 июля 2023 года. Верховный суд России 30 ноября признал несуществующее «международное движение ЛГБТ» экстремистским и запретил его деятельность на территории России. Эти репрессивные решения жестоко отразились на судьбе трансгендерных людей. Четыре трансперсоны рассказывают Port о своей жизни и о том, как она поменялась в новых реалиях.
С момента принятия закона, запрещающего трансгендерный переход, по данным центра, который занимается защитой прав трансгендерных людей в России (мы не называем его из соображений безопасности), их гораздо чаще стали выгонять из дома родители, выселять из съемных квартир арендодатели, увольнять с работы. Запросы об убежище увеличились на 50%.
— Людей околосуицидных очень много, — рассказывает сотрудник центра, — В первые же два дня после принятия закона о «запрете смены пола» поступила информация, что одна из знакомых убила себя. Потом еще одна девушка совершила суицид. Это сразу в первые дни после принятия закона. Если переход будет совершенно невозможен, очень много людей, кто не может отсюда уехать, начнут я думаю, также сводить счеты с жизнью. С гендерной дисфорией — сильным стрессом, который человек испытывает из-за несовпадения между своей гендерной идентичностью и полом, приписанным при рождении, всегда рука об руку идет депрессия из-за того, что сложно себя реализовывать, социализироваться. И трансфобные законы, конечно, усиливают депрессию.
История Алины: «Ребята называли меня и пидором и забивали мне стрелки»
Алине 18 лет, она высокая, красивая девушка. Любит аниме и одевается соответствующе. Ботинки на высокой подошве, колготки в сеточку, короткая юбка, розовая подводка. На лице черная маска. Она носит ее всегда, даже спит в ней. Алина трансгендерная женщина, она родилась с мужскими половым признаками, но всегда ощущала себя девушкой. Ей пришлось бежать из дома, потому что ее избивал отчим. Сейчас Алина живет в шелтере. После решения Верховного суда она не знает, сколько еще сможет там находиться, как долго просуществует шелтер. Алина ощущала себя девочкой всегда:
— Мне было года 4, — вспоминает она, — я играла в песочнице и мне так нравились игрушки для девочек. Я у мамы попросила на какой-то праздник такую игрушку. А она сказала, что это не для меня, это для девочек. Помню я так плакала. Мы шли по дорожке от детской площадки до подъезда, у меня была истерика. Я плакала и говорила маме: «Почему ты меня девочкой не родила?». Я очень хорошо это помню, и мама помнит.
До 7 лет она жила с бабушкой и мамой, потом у нее появился отчим, который регулярно избивает мать, иногда бьет бабушку, а с 14 лет начал бить и саму Алину:
— Однажды он меня душил, когда никого не было дома. Он был сильно пьяный, сделал мне какое-то замечание, начал на меня орать, я ушла в другую комнату, он разбил дверь, накинулся на меня и начал душить. Отчим меня ненавидит и называет «пидорасом». Кричал много раз «из-за того, что ты существуешь, проблемы у всей семьи, ты нас позоришь». С мамой у меня более-менее нормальные отношения, хотя она много пьет. А бабушка всегда ко мне хорошо относилась».
В 13 лет Алина начала краситься и одеваться унисекс:
— Мне не нравилось, как я выгляжу. Я была жуткая худая, еще начало появляться это (щетина на лице). Я смотрела в зеркало и меня тошнило от себя. Я понимала, что со мной что-то не так. Но не знала, что делать.
У Алины началась сильная депрессия и она просто лежала на кровати. Не было сил мыться:
—Все, что я делала — это лежала и просила бабушку принести поесть. Я не понимала, как жить с этой внешностью. Потому что она не моя.
О трансгендерности Алина узнала из интернета. Познакомилась с трансгендерными людьми. В 16 лет решила пить гормоны. В школе к Алине относились по-разному:
— Я была эксцентричная личность, даже эпатажная, можно сказать. Я в школу красилась, одевалась, как хотела. Мне на все было наплевать. Как хочу, так и выгляжу. Мои одноклассники нормально ко мне относились, они хорошие. И классная руководительница у меня была хорошая. Она меня защищала. Но вот ребята из других классов называли меня и пидором и клоуном. Как только не называли. И стрелки мне забивали. Но я на них не приходила, конечно».
Маме Алина призналась через 4 месяца гормональной терапии:
— Она плакала, потом пошла напилась, — вспоминает девушка, — Я просила маму обращаться ко мне в женском роде. Она долго была против, но потом начала. А бабушка всегда была на моей стороне. Какое-то время я только с бабушкой могла общаться.
До восьмого класса Алина училась на тройки и четверки. Девятый класс практически полностью прогуляла, так как ей было некомфортно находиться в школе. В результате ее оставили на второй год. Алина попробовала перейти на домашнюю форму обучения, но не смогла из-за обстановки дома. ОГЭ Алина не сдала, аттестат не получила.
В состоянии тревоги и депрессии Алина наносила себе порезы на руки и ноги, а маску начала носить после того, как ее стали хейтить в интернете (у девушки есть аккаунт в ТикТоке).
Несколько месяцев назад отчим сильно избил девушку, она ушла из дома и переехала в шелтер, о котором ей рассказали друзья.
Восемнадцать лет ей исполнилось в мае 2023 года. Паспорт и пол до принятия закона, запрещающего трансгендерный переход, можно было менять только с 18 с половиной лет. Алина не успела. Она не могла устроиться на работу с документом, в котором стоит мужское имя и пол, потому что везде просили военный билет.
Сейчас Алина не знает, что делать дальше. Из-за решения Верховного суда она в любой момент может лишиться убежища:
— Я не понимаю, я что теперь ходячая пропаганда ЛГБТ? Если кто-то на меня посмотрит, он немедленно трансом станет? Это все такой бред. Теперь я часто думаю о бабушке. У меня хорошие отношения только с бабушкой были. Но у нее случился инсульт, она теперь лежачая. Мне часто снится, что она встает. Может ходить.
История Фрейлы: «Вы – не люди. Вы не существуете вообще»
Фрейла пришла на интервью со своей девушкой (также трансгендерной) Миланой. Они держались за руки и обнимались. Фрейле 45, Милане 26. Они красивые, нежные, деликатные. После решения Верховного суда пара уехала из России. Для Фрейлы это было очень тяжелым решением. До отъезда в их квартире был настоящий приют — там жили трансгендерные люди, которым некуда идти. Перед отъездом у них одновременно жили шесть человек. Многие из других регионов. Были и те, кто бежал от побоев родителей. Сейчас она проводит консультации онлайн.
— Каждое принятие трансфобного закона, — говорит Фрейла — это как будто нам сверху кричат: “Вы – не люди. Вы не существуете вообще. Мы вас ненавидим, мы вас презираем, мы не хотим вас видеть вообще никогда”. Решение о признании экстремистской несуществующей «международной организации ЛГБТ» — это уничтожение людей. Становится абсолютно невозможно найти работу. Остается очень мало возможности жить нормальной жизнью. Это приводит к смертям. Нам запрещают жить!
Мальчика знакомого уволили с работы из кафе в Петербурге. Так и сказали — «уходи, ты нам такой больше не нужен». Знакомая девушка покончила с собой. Люди уезжают из своих городов, сел. Потому что гомофобия растет. Девушка одна есть, ей все окна разбили. Мы как лакмусовые бумажки — мы отражаем растущую злобу и ненависть в обществе. Существует государственная пропаганда ненависти, которая призывает разделять людей, указывает на врага и просто оболванивает. Те, кто нас ненавидит — думаю на самом деле они ненавидят не нас, а свою бедную, неустроенную жизнь.
В метро пристают к трансгендерам. Когда нас кто-то замечает, тогда очень часто какие-то гадости можно услышать в свой адрес: «Я не понял, ты кто вообще?» Поэтому даже в выходные мы старались особо не гулять. Не отсвечивать.
Ты стоишь на автобусной остановке с рандомными людьми и думаешь: “Если вдруг они узнают, что ты — транс-персона. Что с тобой будет?” Бывает, что я не вижу человека, но я чувствую, что он на меня смотрит с ненавистью. Или, наоборот, я чувствую, что на меня смотрят с добротой. Каждый раз на улицу как на войну выходишь.
Фрейла как и многие трансгендерные люди ощутила себя не в своем теле рано, около 6 лет,
— Это типичная история, — вспоминает она, — Где-то в шесть лет я начала понимать, что мне не просто девочки нравятся, а хочется самой быть девочкой. Я пробовала переодеваться. Один раз оделась в шутку девочкой. Мама с сестрой смеялись. Мама сначала смеялась, а потом посерьезнела и говорит: «Снимай с себя это».
Фрейла выросла в неблагополучном районе, «среди рецидивистов». Вынуждена была в 17 лет бросить учебу и пойти работать. Трудилась маляром, плотником, промышленным альпинистом, крановщицей на мостовом кране в цеху, была бригадиркой на заводе. Но всегда носила длинные волосы.
У Фрейлы даже была жена. Они прожили вместе пять лет. И все это время, считает наша героиня, она себя психически уродовала.
— Я начала переход в 41 год. Это поздно, конечно. Мне это далось сложнее, чем тем, кто начал раньше. Я наконец решила, что буду честна перед собой. И это такое удовольствие. Ты восхищаешься теми вещами, которые раньше тебе были запрещены. Ты позволяешь себе красиво выглядеть — так, как ты хочешь. Ты радуешь себя тем, что ты можешь быть просто собой, и тебе от этого хорошо. Ты едешь где-то в транспорте и получаешь удовольствие от того, что ты — это ты.
Переход занимает год или два. Фрейла уволилась с работы, так как не хотела, чтобы коллеги видели изменения. Она подрабатывала как разнорабочий. Родные Фрейлы к переходу отнеслись нормально. Иногда путались в местоимениях, но потом привыкли. Несколько лет назад Фрейла начала помогать трансгендерным людям, которых выгнали из дома с жильем, с адаптацией после операции. Некоторым после операции сложно ходить в МФЦ, государственные органы оформлять документы. У них сильная социофобия:
— Я помогала девушке, которая сделала вагинопластику. Жить ей было негде. Она квартиру свою продала до этого. Я с ней где-то два месяца в гостинице жила. Я бегала постоянно в аптеки, в магазины. Потом она уже ходить сама начала более-менее, и мы уже вместе в магазины ходили, в ресторан ходили. Операция — огромная травма для организма. Некоторые люди после этого ходить не могут, не могут воспользоваться уборной полноценно. Человеку нужен постоянный уход. Это сложно пережить в одиночку. А многие трансгендерные люди остаются совсем одни. От них отворачиваются все родные.
История Яши: «Я понял, что мне некомфортно в платье, когда пошел в первый класс»
Яше 23 года. Он интеллигентный мужчина. Очки, стильный образ. Яша родился в женском теле. На изменение пола в паспорте он подал документы за месяц до принятия закона о запрете трансгендерного перехода. И получил отказ.
— Там в ответе так и сказано: “вам отказано в смене пола в связи с принятием закона о запрете гендерного перехода”, если бы они на месяц позже закон приняли, я бы успел — рассказывает Яша, — Я хотел делать операцию. Но теперь видимо в России в документах я не смогу пол поменять в ближайшие годы.
По словам юриста центра, который помогает трансгендерным людям в России, после принятия «закона о смене пола», была лазейка. Можно было сделать операцию за границей и потом добиваться изменения официального статуса через суд, чтобы реальный пол соответствовал задокументированному. И было даже несколько выигранных дел. Но после одиозного решения Верховного суда юристы, защищавшие права таких людей, скорее всего не рискнут брать их дела. Кроме того, государство стало аннулировать браки, если один из партнеров или оба поменяли пол и брак стал однополым. Уведомления о таких изменениях приходят через госуслуги.
— Я понял, что мне некомфортно в платье, когда пошел в первый класс, — вспоминает Яша, — вот эти банты, эти платья — было ощущение внутри — что-то не так. Какой-то дискомфорт. Сначала это больше было связано именно с одеждой. А когда, начиная с 10 лет, тело начало меняться, я понимал, что мне не нравятся вот эти вторичные половые признаки. Грудь, месячные. У меня было ощущение, что у меня их не должно быть.
В 13 лет Яков начал искать в чем причина. Сначала он нашел информацию о людях с двойными половыми признаки, но понял, что к нему это не относится.
— Потом я нашел людей, которые просто одеваются как мальчики, но при этом позиционируют себя как девочки. Я понял, что я к ним тоже не отношусь. У меня дискомфорт другого характера. Я одеваю мужскую одежду, но мне этого недостаточно. Мне надо, чтобы меня воспринимали как парня, и обращались уже как к парню.
Выглядел он необычно и в школе Якова травили. Выкидывали вещи из класса, обзывали. В 13 лет он сам сшил себе «перетяжку», чтобы скрыть грудь. Сначала он говорил о себе в гендерно-нейтральном роде, в 15—16 лет перешел не местоимение «он». В 18 попросил маму называть его мужским именем:
— Я просто понимал, что я не могу так дальше жить,— говорит Яков, — Я сказал маме, что в дальнейшем собираюсь делать операции, собираюсь поменять имя. Она все видела, все понимала, но думала, что это пройдет само собой. И ей потребовалось много времени, чтобы принять и привыкнуть. Но сейчас у нас хорошие отношения.
Яков начал колоть мужские гормоны. В паспорте он сменил имя на гендерно нейтральное. Но получить паспорт с именем, которое ему нравилось — Яков — было невозможно. Справка, подтверждающая «гендерное несоответствие» оказалась у него в руках в июне 2023 года. Сейчас он не может найти работу:
— Оформить меня как женщину они не могут, потому что они видят, что перед ними не женщина. Конечно, все от сотрудника в отделе кадров зависит, но пока мне только в магазине удалось спокойно поработать, где никого мой пол в паспорте не заинтересовал. Как противодействовать тому, что с нами делает государство я не знаю. У меня ощущение внутри, чтобы я ни сделал — это никак не повлияет. Почему они это делают? Мне кажется, они просто создают какой-то закрытый клуб по интересам, куда входят только любители скреп».
История Игла: «Не снимал эластичные бинты год, одна булавка вросла в тело»
Игл резкий, грубоватый. У него разноцветные волосы, борода и пацанская речь. Игл рассказывает, что до 12 лет не задумывался, что такое пол. В 12 лет появилось желание коротко стричь волосы.
— Я коротко постригся. Впервые покрасил волосы. У меня начала расти грудь, и я не хотел это видеть, — вспоминает он. — Мне казалось, что это ужасно некрасиво, это все портит. Я смотрел на это и видел, что это чужое, это не мое. Я даже начал бить себя по груди, чтобы это не росло. Я думал – типа я же вроде баба, да? Это вроде же должно быть нормально. Все наоборот хотят побольше. Да почему так противно-то, так всрато тогда?
Игл начал утягивать грудь эластичными бинтами в 14 лет:
— Каждый раз это затягивать больно. Мне нужно было найти еще баланс. То есть затянуть так, чтобы и не выпирало ничего, и дышать я мог. Вот, и этот баланс найти мне поначалу было безумно сложно. И однажды я так хорошо завязал. Идеально. И решил не снимать. И не снимал эти эластичные бинты год. Удерживали бинт 40 булавок. Одна булавка за год вросла в тело. Человек может привыкнуть абсолютно ко всему. Я просто привык к этому ощущению. Когда я снял бинты через год, я с этой булавкой ходил еще несколько месяцев. Потом достал ее. За год грудь у меня стала меньше в два раза. И благодаря этому потом удалось сделать операцию без шрамов.
Игл одевался по-пацански. Но улице его принимали за парня:
— Если меня окликали как пацана, я придумывал какое-то мужское имя. И когда человек разговаривал со мной как с парнем, я ощущал себя на своем месте. Ощущал, как это круто. На улице, в интернете я всегда представлялся как парень. Но мне не нравилось мое лицо, не нравилась его смазливость. Я смотрел на себя в зеркало и видел, что моя внешность не соответствует тому, кем я являюсь. Доходило до того, что я старался не улыбаться, чтобы выглядеть грубее. Потому что, когда я улыбался, я ощущал, что проступают черты лица как будто не мои. Мне не нравился мой голос. И около двух лет я говорил, понижая голос.
Игл ничего не знал о трансгендерности до 15 лет, пока не встретил свою первую девушку. Это произошло на летних каникулах в деревне. Он познакомился с компанией, где все его воспринимали как парня, и он очень понравился одной девушке:
— Глухая деревня, ни интернета, ничего, сено какое-то. Я понимал, что мне нравится эта девочка. Но ничего не понимал про отношения. Я знал про гомосексуалов, про лесбиянок. Но знал, что я ни туда, и не туда. У меня не было ответа на вопрос — кто я? Мы погуляли с этой девочкой раз, другой. И я чувствую, что она ко мне подкатывает. Ну там голову на плечо кладет и все такое. И я говорю: “Так, стоп, у меня нет хрена!” Дальше минута полного молчания. И через минуту, она говорит, что это очень неожиданно. И она мне задала какие-то вопросы, я уже не помню какие. И говорит: “А, ты, получается, трансгендер?“ А я спрашиваю: “Что это?!” И именно от нее я узнал об этой теме. Для меня было неожиданностью и облегчением узнать, кто я и что я не один такой. У нас с ней было прекрасное лето.
Игл не сразу принял себя. Долго решался на переход, на операцию, на прием гормонов. На семейном празднике Игл сообщил всем родственникам, чтоб к нему нужно обращаться только в мужском роде. Не все отнеслись к этому серьезно, так как он из православной семьи:
— Я говорил, что они меня могут считать хорошим человеком, гандоном, мужчиной, женщиной, кем угодно. Но местоимение это я вправе выбрать себе самостоятельно. Люди, которые с этим не считаются — мне в этой жизни не нужны. А люди, которые принимают это, которые уважают это – добро пожаловать в мой круг общения. Именно вот на таких условиях. И отец и мать не сразу, но в конце концов это приняли.
С 13-ти лет Игл начал работать, хотел быть самостоятельным. Раздавал листовки. Гормоны он начал колоть себе в 17 лет. К моменту принятия репрессивных законов Игл успел сделать операцию — удалить грудь и сменить надпись в графе «пол» в паспорте:
— У меня было много таких уличных друзей. Был один скинхед, националист даже. Он не знал, что такое трансгендерность. Я объяснял. Последние два года взгляды у нас разошлись абсолютно, но мы все равно соприкасались. Общались. И как-то мы сидим за бутылочкой пивка и он говорит: “Всех трансов, лгбтшников — на отдельный остров”. И мне такой – “Ты-то нормальный, чего смотришь?” Он о трансах знал от меня и из видосиков Тесака, где он нас приравнивает к педофилам. И вот ко мне он нормально относился, дружил со мной, а абстрактных трансгендеров ненавидел.
Людям в голову вбивают всякий бред про ЛГБТ, а когда они видят нас, знакомятся с нами, они понимают, что все это ахинея. Сейчас некоторые депутаты предлагают обратно менять нам пол в документах. Они относятся к нам так как будто владеют нашими жизнями. Сейчас многие не могут уехать в другую страну, чтобы сменить пол. И если начнут подпольно делать операции по смене пола, по удалению груди – молодежь трансовая начнет умирать. Это беспредел просто. Взять и лишить людей прав, просто потому что они существуют. Просто потому, что мы есть, мы здесь живем.
Трансгендерный переход включает себя длительную гормональную терапию, операции — создание или удаление груди, вагинопластику, фаллопластику, удаление матки, операции по изменению черт лица, хирургию голоса. Трансгендерные люди называют это не «сменой пола», как российское государство, а «движением к своему полу».
Сейчас гормональную терапию невозможно проводить легально, под надзором эндокринолога. Гормоны приходится покупать на черном рынке. Они могут быть сомнительного качества:
— Без смененных документов пройти легально гормонотерапию в России теперь невозможно даже если поставлен диагноз “гендерное несоответствие” — это большой риск, — объясняет юрист, которая занимается защитой прав трансгендеров, — Если человек уже принимает гормоны и нужно контролировать гормональный фон, эндокринолог может действовать из соображения, что это вопрос здоровья. Может направить сдать кровь на гормоны, но не будет говорить — в какой дозировке их нужно принимать. Это нелегально теперь. И в целом это опасно — это все равно, что прийти к врачу и сказать: «я принимаю наркотики», мне нужна помощь. Как он отреагирует? Позвонит в полицию или на анализы направит? Самостоятельная гормонотерапия связана с рисками. Кто-то обращается к врачам не из России на онлайн приемы, получает назначения и потом покупает все на черном рынке.