ОТКУДА БЕРУТСЯ САДИСТЫ В ФОРМЕ 2

Синяки, ссадины, типичный кашель избитого - в мои стройбатовские годы были банальностью. Но случались и события, которые буквально шокировали. Среди них – перевод к нам 14-ти военных строителей из расформированной части. После чего, кстати, подумалось, что наш #869ВСО – отнюдь не самое дно. Прибывшие к нам были русскими и невероятно истощенными. Кожа да кости – это благостно. Не мог и представить, что такими могут быть люди, хотя и видел фото узников фашистских концлагерей. Кости в коленях и локтях казались огромными в сравнении с другими. Сразу бросился искать, как можно официально изменить им питание по рекомендации врача. Мы им сделали отдельный стол в стороне от остальных, ходили эти парни как древние старики. О том, чтобы им работать, долго и речи не шло.  В бане поразил парень, тело которого было густо покрыто татуировками, в основном бессмысленными линиями и фигурами.  Спрашиваю, что это за искусство? Отвечает, что на нем просто тренировались…
     Подобные группы были отправлены по разным частям. Как такое могло случиться? Насколько я понял, в том ВСО было торжество дедовщины. Офицеры не могли (странно, если не хотели) контролировать личный состав. А «деды» проявляли свирепость по полной программе.  Руководствуясь только понятиями и традициями, согласно которым «молодой» - по статусу ниже раба. И поэтому лишить их еды, сна и всего прочего – почетное дело, как бы ублюдочно это не звучало.  Унижать, унижать и унижать – и как только не надоедает такая программа дня?
      В 869ВСО до крайности не доходило, хотя дедовщины было в избытке. Когда приходили очередные новобранцы, то проблемой было оградить их от жестокостей со стороны старших «товарищей», руководствующихся принципом: «Нас били, мы отыграемся на следующих». Это какая-то дьявольская цепочка…
     Живо вспоминается один из новеньких – Уваров. Умненький и симпатичный блондинчик, который обратил внимание тем, что бойко общался и по-азербайджански. И таким образом был своим для двух этнических групп.
 Я тогда единственный раз в жизни (ибо еще не знал порядков) провел политзанятие, что-то рассказывал про войну и Уваров подошел с вопросами, отчего стало понятно, что ему было интересно, и что он в теме. Честно сказать, не помню, за что такой боец оказался в стройбате. Потом я его из виду потерял, он куда-то был отправлен в командировку (наша часть была широко разбросана по Забайкалью). И попал в зону моего внимания, наверное, год спустя. Это был радикально иной человек, изменившийся и внешне, и по манерам, а самое главное – жестокий по отношению к салагам.
     Меня это впечатлило еще и потому, что задумывался над тем, что стало в армии со мной. Нет, я никого не бил, хотя мог и поводы для этого, разумеется, получал. Но, что-то сдерживало, не хотелось опускаться, переступать через себя, быть похожим на остальных. Однажды, правда, не сдержался и за беспорядок на кухне, вылил чайник с холодным киселем за шиворот. Но это был максимум. И, тем не менее, вернулся я домой не таким, как был до армии. Теперь очень сожалею, но там так и не сумел заставить себя вести дневник, фотографировать.  Внутри было словно заморожено. Отвлекала только работа и лишь потому, что она помогала солдатам легче переносить тяготы и лишения, как бы пафосно это не звучало. О том, в каком я состоянии, сам понял, когда будучи в командировке на Северах, услышал за спиной вопрос от местного начальника, опекавшего нашего съемочную группу: «А этот вам зачем?». Мы много видим фильмов про жуткие психологические стрессы у тех, кто прошел войну. Все эти афганские или вьетнамские синдромы, ведущие к трагедиям и суицидам. Так вот, насколько я понимаю, служба в силовых структурах, тюрьмах и прочих местах, где есть право на насилие – для многих пагубна и без войны. И это, увы, просто данность…