"Воображаемые сообщества" Андерсон. Конспект

Конспект от Пространства Политика по книге Бенедикта Андерсона ВООБРАЖАЕМЫЕ СООБЩЕСТВА

ВВЕДЕНИЕ

Андерсон начинает свою работу с рассказа о склонности государств после второй мировой войны определять самих себя в «националистических категориях», даже если до этого (на примере коммунистических режимов) они мыслили себя в категориях класса, прежде всего. Эта тенденция имеет свои корни и свое бурное развитие в современности.
«Реальность вполне ясна: «конец эпохи национализма», который так долго пророчили, еще очень и очень далеко. Быть нацией— это по сути самая универсальная легитимная ценность в политической жизни нашего времени».
Андерсон сетует, что строгого понимания понятий нация и национализм так и не появилось, и формулирует цель книги: «высказать ряд предварительных предложений по поводу более удовлетворительной интерпретации «аномалии» национализма».
Для Андерсона национализм является особо рода культурным артефактом, и «чтобы надлежащим образом их понять, мы должны внимательно рассмотреть, как они обрели свое историческое бытие, какими путями изменялись во времени их смыслы и почему сегодня они обладают такой глубокой эмоциональной легитимностью».
Автор вырабатывает собственное определение «нации», комментируя три парадокса, которые ставили в тупик теоретиков национализма:
Для историков нации появились относительно недавно, в то время как для националистов нация имеет древние корни;
Нация есть у каждого (как пол), т.е. универсальна, но каждая нация уникальна в конкретных проявлениях;
«С одной стороны, «политическое» могущество национализмов — и, с другой, их философская нищета и даже внутренняя несогласованность». В отличие от других -измов, национализм не породил великих мыслителей.
Из этого автор, в том числе, делает вывод о невозможности рассмотрения национализма в одном ряду с либерализмом или марксизмом, предлагая поставить его в один ряд скорее с родством и религией.
«Таким образом, поступая так, как обычно поступают в антропологии, я предлагаю следующее определение нации: это воображенное политическое сообщество, и воображается оно как что-то неизбежно ограниченное, но в то же время суверенное.
Оно воображенное, поскольку члены даже самой маленькой нации никогда не будут знать большинства своих собратьев-по-нации, встречаться с ними или даже слышать о них, в то время как в умах каждого из них живет образ их общности».
Воображенность в терминах автора не несет негативной коннотации и не обесценивает тем самым явление. «На самом деле, все сообщества крупнее первобытных деревень, объединенных контактом лицом-к-лицу (а, может быть, даже и они), — воображаемые. Сообщества следует различать не по их ложности/подлинности, а по тому стилю, в котором они воображаются».
Нация ограничена, так как имеет конечные границы, за пределами которых находятся другие нации.
Нация суверенна, так как свободна в рамках своего государства.
Нация — это сообщество, которое «всегда понимается как глубокое, горизонтальное товарищество».

КУЛЬТУРНЫЕ КОРНИ

Андерсон пытается нащупать корни, из которых вырос национализм. Он приходит к выводу, что националистическое воображение имеет много общего с религиозным сознанием и темой смерти.
Религия способна дать ответы на многие вопросы о работе мира, в то время как политические теории («эволюционно-прогрессистского стиля мышления») не вмещают в себя размышления о тонкостях жизни и смерти. Национализм, в итоге, находится где-то между. Восхождение эпохи национализма пришлось на закат религиозных способов мышления, и хотя нельзя утверждать, что одно прямо вытекло из другого, факт смены важно отметить.
Национализм стал новым способом зафиксировать себя в большой общности. «И мы могли бы сказать вместе с Дебре: “Да, то, что я родился французом — совершенно случайно; но, в конце концов, Франция вечна”».
Две культурные системы — религиозное сообщество и династическое государство — были основами миропорядка до появления национальных государств, и ощущались такими же естественными. Ключевые элементы их распада помогают понять корни национализма.
В главных религиях основа — священный текст, написанный священным языком, объединяющий под собой целый мир (например, христианский или мусульманский). Язык для Андерсона становится одним из фундаментов национального сознания, разные стадии развития которого разделяются методом использования языка: чтение священных текстов, использование в бюрократических процедурах, в разговорной речи или в дипломатических целях. Упадок религиозных сообществ Андерсон связывает с двумя факторами: «воздействие освоения неевропейского мира» и «постепенное падение статуса самого священного языка».
Что касается династического государства, то его особенностью являлась предельная центричность, где суверенитет концентрируется в месте присутствия монарха, а не на всей территории «государства». Из-за этого границы между государствами были более размытыми. Упадок династической власти также составляет фундамент национализма.
Важным аспектом понимания корней национализма является восприятие времени, которое сделало нацию «мыслимой». Андерсон концентрирует внимание на представлении об одновременности, которое в Средневековье отличалось от современного. «Тем, что явилось на место средневековой концепции одновременности-все-время, было (позаимствуем у Беньямина еще один термин) представление о «гомогенном, пустом времени», в котором одновременность, так сказать, поперечна, перпендикулярна времени, отмечена не предзнаменованием события и его исполнением, а совпадением во времени, и измеряется с помощью часов и календаря».
Дело в том, что способность большого числа людей мыслить себя и остальных, находящихся в одном времени, но распределенных в ограниченном пространстве, позволила сформироваться национальному сознанию. Ежедневные газеты и книги сыграли в этом значительную роль.
На последних двух страницах главы Андерсон дает собственное саммари главы, можно ознакомиться дополнительно.

ИСТОКИ НАЦИОНАЛЬНОГО СОЗНАНИЯ

Своим появлением нации обязаны книгопечатному капитализму. Насыщенность рынка элитной латинской литературой привела издателей книг к поиску новых рынков; новой нишей для издателей стали рынки, представленные одноязычными массами. Таким образом произошло укрепление национальных языков и зарождение национального сознания. Важно отметить, что не во всех странах национальные книгопечатные языки стали «общими», (т.е. использующимися в разговоре и на бумаге обычными людьми). Яркими примерами таких стран служат многие бывшие колониальные государства (особенно в Африке). Иначе говоря, конкретные территориальные очертания нынешних национальных государств никоим образом не изоморфны установившимся границам распространения тех или иных печатных языков. Однако существует группа стран, возникших в 18-19 веках в Западном полушарии, которые сознательно определили себя как не-династические нации (за исключением Бразилии).

КРЕОЛЬСКИЕ ПИОНЕРЫ.

Новые американские государства необычайно интересны, так как они имели общий язык со своими метрополиями, и на ранних стадиях борьбы за национальное освобождение вопрос языка даже не ставился. Сообщества американских колоний, потомков колониалистов (креолы), сформировали представление о нации задолго до большинства сообществ Европы, приведя испано-американскую империю к распаду на 18 государств.
Американские колонии представляли из себя четко ограниченные административные единицы, слабо сообщающиеся друг с другом, но имеющие жесткое управление из центра. Американские колонии состояли из индейцев, рабов, колонистов, а также их потомков (которых называли креолами). Креолы представляли собой одновременно и колониальное сообщество, и высший класс. Но несмотря на то, что креолы, по сути, говорили на языке метрополии, имели общую культуру, на креолов накладывались разнообразные ограничения: от передвижения до занятия различных должностей.
В отличие от Европы, в американских колониях как раз креолы (местный высший класс) формировали запрос на независимость, так как Мадрид насаждал большие налоги, утверждал торговые монополии, централизовывал административную иерархию, а взамен не мог предоставить креолам должную защиту как раз от «низшего класса» рабов и индейцев.
Таким образом, Мадрид контролировал множество колоний, четко административно ограниченных и находящихся на большой протяженности Америки. А также не имевших самоуправления, ибо Мадрид назначал руководителей колоний из центра. Все это дало почву как для борьбы за независимость и национальное самоопределение, так и для четких административных границ новых государств в Америке.
Появление первых типографий и газет в 18 веке ускорили процесс самоопределения. Что примечательно, из-за удаленности колоний от метрополии, новости из Испании казались креолам весьма бесполезными, а чиновникам (которые назначались центром) только такие газеты и были интересны. Провинциальные газеты, в которых было полное осознание мира американских колоний, внесли свой вклад в создание воображаемого сообщества креолов, а информационная асимметрия между чиновниками и местными лишь отдаляла провинции от метрополии. Поэтому борьба за независимость американских колоний с 1760 по 1830 годы приобрела национальный характер.

СТАРЫЕ ЯЗЫКИ. НОВЫЕ МОДЕЛИ.

Закат эры успешных национально-освободительных движений в обеих Америках довольно точно совпал с началом эпохи национализма в Европе в 1820-1920 гг. В отличие от Америк, в Европе центральное политическое значение имели «национальные языки». К тому же, европейские национализмы могли опираться на зримые модели Америк.
Благодаря развитому книгопечатанию, о борьбе за независимость в Америке (а также Французской революции) могли узнать многие люди. Из печати они получали сформулированные «понятия», «модели», в газетах печаталось о целях и результатах революций. Из неразберих революции в печати родились эти воображенные реальности: национальные государства, республиканские институты, общие гражданства, суверенитет народа, национальные флаги и гимны и т.д.
Это привело к тому, что к 1920-м годам модель независимого национального государства стала доступна для пиратства. И первыми группами, совершившими такое пиратство, были те самые маргинализированные коалиции образованных, сложившиеся на базе родного языка. «Популистский» характер ранних европейских национализмов, даже если их демагогически возглавляли самые отсталые социальные группы, был глубже, чем в Америках: крепостничество должно было уйти, легальное рабство было невообразимо — и не в последнюю очередь потому, что концептуальная модель укоренилась окончательно.

ОФИЦИАЛЬНЫЙ НАЦИОНАЛИЗМ И ИМПЕРИАЛИЗМ

Русификация — в царской России — насильственное подавление местной национальной культуры, внедрение среди национальных меньшинств, населявших царскую Россию, православия, русского языка с целью их ассимиляции (один из примеров проявления «официального национализма» наряду с англизацией и др).
В шестой главе автор рассматривает проявления «официального национализма».
Поскольку к середине века все династические монархи использовали какой-нибудь бытующий на их территории язык как государственный, а также в силу быстро растущего по всей Европе престижа национальной идеи, в евросредиземноморских монархиях наметилась отчетливая тенденция незаметно подбираться к манящей национальной идентификации.
«Натурализации» династий Европы постепенно привела к возникновению «официальных национализмамов», в числе которых царистская русификация является лишь самым известным примером.
С одной стороны, эти новые идентификации укрепляли легитимности, которые в эпоху капитализма, скептицизма и науки все менее и менее могли опираться на мнимую священность и одну только древность. С другой стороны, они создавали новые опасности. Когда кайзер Вильгельм II назвал себя «немцем номер один», он неявно признал тем самым, что является одним из многих ему подобных, выполняет представительскую функцию, а следовательно, может быть в принципе изменником своих собратьев-немцев
Эти «официальные национализмы» лучше всего понимать как средство совмещения натурализации с удержанием династической власти — в частности, над огромными многоязычными владениями.

ПОСЛЕДНЯЯ ВОЛНА

В седьмой главе автор описывает особенности национализмов «последней волны», возникших в бывших колониях.
«Последняя волна» национализмов, большинство из которых возникло в колониальных территориях Азии и Африки, была по своему происхождению ответом на глобальный империализм нового стиля, ставший возможным благодаря достижениям промышленного капитализма.
В колониях появились «русифицирующие» системы школьного образования, нацеленные помимо всего прочего на производство требуемых исполнительских кадров для государственных и корпоративных бюрократий. Эти централизованные и стандартизированные школьные системы создавали совершенно новые паломничества, «Римы» которых располагались, как правило, в разных колониальных столицах, ибо нации, скрытые в ядре этих империй, не могли допустить восхождения паломников в самую их сердцевину.
Обычно, хотя далеко не всегда, эти образовательные паломничества воспроизводились, или дублировались, в административной сфере. Сращение конкретных образовательных и административных паломничеств создавало территориальную основу для новых «воображаемых сообществ», в которых коренное население могло в какой-то момент увидеть себя «национальным»
В мире, где всепреобладающей нормой стало национальное государство, все это означает, что теперь нации могут представляться в воображении и при отсутствии языковой общности — на основе общего осознания того, возможность чего доказала современная история.

ПАТРИОТИЗМ И РАСИЗМ

Почему народы так привязаны к продуктам своего воображения, почему люди готовы отдать жизнь за эти изобретения?
Культурные продукты национализма — поэзия, художественная проза, музыка, пластические искусства — предельно ясно изображают эту любовь в тысячах всевозможных форм и стилей. С другой стороны, насколько редко на самом деле встречаются аналогичные националистические продукты, выражающие страх и ненависть!
В то время как историки, дипломаты, политики и социальные ученые легко оперируют «национальным интересом», для большинства обычных людей, к какому бы классу они ни принадлежали, самая суть нации состоит в том, что в нее не вкладывается никакого корыстного интереса. Именно поэтому она и может требовать принесения жертв.
Ключевой элемент патриотизма — язык.
На самом деле грезы расизма имеют свои истоки в идеологиях класса, а не нации: и прежде всего в претензиях правителей на божественность и в притязаниях аристократий на «голубую» или «белую» кровь и «породу».
Расизм и антисемитизм проявляют себя в целом не поверх национальных границ, а внутри них. Иначе говоря, они оправдывают не столько внешние войны, сколько внутренние репрессии и господство. Там, где в XIX в. за пределами Европы развился расизм, он всегда был связан с европейским господством.

АНГЕЛЫ ИСТОРИИ

Глава о связи национализма и революции.

Модель большевистской революции оказала решающее воздействие на все революции ХХ в., поскольку сделала их вообразимыми в обществах даже еще более отсталых, чем Россия. Отсюда: “пиратство” этой идеи в страны, где существует подобная аномалия (низкий уровень жизни + революционно-социалистическое общество) — Куба, Албания, Вьетнам, Камбоджа.

Революция + печатный капитализм — неискоренимый исторический опыт. Соответственно, на этом опыте можно учиться. Отсюда: возможность революций в Камбодже и Вьетнаме («планирование революции» и «воображение нации»).

В большей степени именно постреволюционное руководство наследует официальный национализм и усваивает мнимую национальность прежних династических монархов и династического государства (пример с Джугашвили/Иваном Грозным, Мао/Цинь Ши-хуанди и Тито/руританская помпа и церемониальность).

ПЕРЕПИСЬ, КАРТА, МУЗЕЙ

Это три института власти: то, как колониальное государство созерцало в воображении свой доминион — природу людей, которыми оно правило, географию своих владений и легитимность своего происхождения.

1. Перепись
Постепенно (по исследованию социолога Хиршмана) религиозная идентичность утрачивала роль важной учетной классификации и на первый план выступала расовая идентичность. Андерсон подчеркивает страсть изготовителей переписи к завершенности и однозначности, а отсюда — их нетерпимость к множественным, политически «трансвеститным», неясным и изменчивым идентификациям. Поэтому в переписях каждую расовую группу сопровождала подкатегория “Другие”.

Доколониальная перепись (до 1870-х) — о конструировании этно-расовых классификаций. Колониальная перепись: систематическая квантификация (сколько мужчин, сколько налогов и пр.).

2. Карта
Как и переписи, карты европейского стиля базировались на тотализирующей классификации и подталкивали их бюрократических производителей и потребителей к проведению политики, имевшей революционные последствия.

Карта выполняла две функции:
а) Наследование географического пространства и передача его от одного хозяина к другому, карты должны были демонстрировать древность различных единиц и легитимность династического государства. В свою очередь, этот нарратив заимствовали, пусть часто и в адаптированном виде, национальные государства, ставшие в ХХ в. правопреемниками колониальных государств.
б) Карта-как-логотип. Мгновенно узнаваемый и повсюду замечаемый логотип карты глубоко внедрялся в массовое воображение, формируя могущественный символ для зарождающихся антиколониальных национализмов.

3. Музей
Мода на Восточное + упадок торгово-колониальных режимов двух Ост-Индских компаний > археологические усилия были направлены на восстановление памятников и создание музеев, так как теперь престиж колониального государства был теперь тесно связан с престижем его заморского господина.

Ещё причины развития музея, которые называет Андерсон:
1) Археологический бум совпал по времени с началом политической борьбы вокруг стратегии государства в сфере образования. Музеи — своего рода консервативная образовательная программа для аборигенов.
2) Официальная идеологическая программа реконструкций всегда располагала строителей памятников и колониальных туземцев в некоторого рода иерархию. Памятники — месседж коренным жителям, что “они всегда не были способны к самоуправлению и величию”.
3) Альтернативная легитимность (раньше: легитимность через открытое завоевание). Музей — безлюдная светская туристическая институция с ровным аккуратным газоном вокруг и пояснительными табличками. Это еще один след колониального государства. Также необходимо нанести эти музеи на карту.

Атрибуты политической музеизации: 1) огромные технические отчёты 2) роскошные книги для массового потребления со множеством вклеенных иллюстраций, на которых изображаются все основные достопримечательности, реконструированные в пределах колонии 3) общая логотипизация (марки, открытки, учебники, магнитики), ставшая возможной благодаря процессам профанирования.

ПАМЯТЬ И ЗАБВЕНИЕ

Автор вновь возвращается в Америки и объясняет возникновение генеалогического прочтения национализма — прочтения его как выражения поступательно непрерывной исторической традиции. То есть что-то, что можно унаследовать.

Троп “пробудившихся ото сна” чрезвычайно важен для таких “воображаемых сообществ”. Также на государственном уровне продвигается нарратив “родовой истории”, цель которого в том, чтобы систематической историографической кампанией через государственную систему образования напоминать каждой молодой француженке и каждому молодому французу о серии древних массовых убийств. Воспоминания о древней и не очень трагедии — типичный механизм позднейшего конструирования национальных генеалогий.