«Джульетта и Ромео»: Актриса театра и кино Мария Мацель о любви, сцене и музыке
Главный редактор журнала ПРОБЕЛ — Андрей Азорский — поговорил со звездой фильмов Романа Михайлова и сериалов «Взрослая», «Тайна перевала Дятлова», «ЮЗЗЗ» — Марией Мацель о величии шекспировских трагедий, поиске своего голоса в музыке и кино.
Существует ли любовь, ради которой стоит умереть? С чего начинается сцена? И почему великую пьесу Шекспира нужно было назвать «Джульетта и Ромео»? Об этом сегодняшний театральный диалог.
АНДРЕЙ АЗОРСКИЙ: Вы сказали, что сейчас не в Москве. Где Вы сейчас?
МАРИЯ: Да, я сама из Минска, вот приехала домой к своим.
АНДРЕЙ: Когда планируете возвращаться?
МАРИЯ: Планирую в субботу, кажется. Поэтому я так – на недельку домой приехала.
АНДРЕЙ: Я хотел бы сегодня поговорить во многом о «Ромео и Джульетте». Вы были Джульеттой и на сцене БДТ, и в сериале «ЮЗЗЗ». Насколько трудно найти и создать что-то своё в этой роли с учётом такого огромного количества вариаций и исполнений?
МАРИЯ: Мне кажется, что шекспировская драматургия, она потому и великая, что в ней можно бесконечно находить какие-то свои интерпретации и бесконечно переделывать. Это те вещи, которые будут всегда актуальны и всем понятны.
Скажем, когда мы делали «ЮЗЗЗ», я вообще не воспринимала это как историю Ромео и Джульетты, на самом деле. Это только потом, когда уже стал сериал выходить, стали все сравнивать и говорить, что это очень похожие истории. И я подумала: блин, да, действительно. Но когда мы делали это – я вообще об этом не думала. То есть я просто делала девчонку такую.
А в спектакль БДТ я так быстро ввелась, буквально за неделю, что я даже не думала о том, как бы мне сделать какую-то свою особенную Джульетту. Я просто максимально старалась сделать всё от себя. Как бы я себя вела и что бы я делала в данных обстоятельствах.
Это уже потом, когда мы стали играть спектакль, я как-то стала задумываться о том, что это Джульетта. Пересмотрела почти все экранизации «Ромео и Джульетты». Перечитала пьесу. Стала думать о том, что бы я могла привнести. Я тогда ещё заканчивала институт – была на четвертом курсе. И монолог Джульетты я разбирала со своим педагогом, потому что поняла, что в этом полотне спектакля должен быть пласт того, что я действительно играю Джульетту. Что я не актриса, которая играет Джульетту, а действительно Джульетта. Это было сложно, но в то же время интересно.
АНДРЕЙ: А из просмотренных экранизаций, что можете отметить? Какая самая лучшая, на Ваш взгляд?
МАРИЯ: Мне на самом деле очень нравится экранизация Дзефирелли. Мы её ещё в институте смотрели.
АНДРЕЙ: Такой, каноничный образ.
МАРИЯ: Да. И мне ещё очень понравился фильм 2013 года. Я его ещё в школе, помню, смотрела. Он мне показался таким красивым, и артисты классные, молодые.
АНДРЕЙ: А “Ромео + Джульетта” База Лурмана с Ди Каприо?
МАРИЯ: Честно, я не досмотрела. Что-то она меня как-то не особо вдохновила.
АНДРЕЙ: А вот потом, когда вы уже погрузились в роль, всё перечитав и пересмотрев, проанализировав, что, на ваш взгляд, самое важное в Джульетте?
МАРИЯ: Мне кажется, самое важное и самое классное в ней — жажда жизни. Вообще, я недавно размышляла над тем, что в кино нас всегда очень трогает, когда умирает человек, у которого есть невероятная жажда жизни. И хорошие сценаристы, мне кажется, очень часто этим пользуются.
«А в душе я танцую», «Достучаться до небес» — все эти фильмы, где главный герой умирает в конце. Это кино всегда про людей, которые очень любят жить, в которых очень много витальной энергии. И нам поэтому всегда так больно, обидно и жалко, и нас так разрывает на части. Потому что это человек, который не проживал свою жизнь на все сто процентов, которому бы еще жить и жить.
И вот мне кажется, в Джульетте это самое привлекательное. Она любит жизнь. Она хочет жить. Хочет жить так, как она чувствует, а не так, как ей говорят другие. Ведь это времена, когда у женщины не было ни слова, ни права, когда у неё не могло быть каких-то своих желаний.
А это такая, очень самовольная девочка, которая ещё к тому же в свои 14 лет готова ради своей любви на всё. Вот этот монолог Джульетты, когда она выпивает это снадобье, и она не знает, подействует оно – не подействует, проснётся она – не проснётся. Или она окажется в этом страшном склепе. И как она вообще это переживёт. То есть это просто какой-то ужас, и она идёт на это ради любви.
Это такая огромная смелость, такое огромное сердце — и меня, конечно, это привлекает. Это не функциональная героиня, как часто бывает в кино или ещё где-то. Это не просто девушка главного героя. Я бы даже назвала пьесу «Джульетта и Ромео», а не «Ромео и Джульетта».
АНДРЕЙ: Потому и постановка «Джульетта» называется, да?
МАРИЯ: Да, как будто бы она претерпевает больше каких-то изменений. Об этом мало кто помнит, но в начале пьесы Ромео ещё влюблён вообще в другую девушку, про которую рассказывает Меркуцио. Он говорит, что не может без нее жить, что он сейчас повесится. И потом он встречает Джульетту. То есть, как бы мы понимаем, он в целом такой влюбчивый. А для Джульетты это первая любовь. Для неё это гораздо большее потрясение, чем для него.
АНДРЕЙ: А вообще вы верите в подобную любовь в нашей жизни? В любовь, ради которой стоит умереть.
МАРИЯ: Честно, верю. Хотя какое-то время не верила. Но мне всё-таки кажется, что в пьесах, в фильмах, в книжках все трудности, которые влюбленным предстоит преодолеть – это какие-то катастрофы, страсти. Родители против. Мы не подходим друг другу. Мы живём в разных странах. То есть это какие-то очень обостренные обстоятельства. Естественно, писатели так делают, чтобы было интереснее.
Но в жизни я поняла, что эти сложности и самые большие преграды на пути, чаще всего не такие заметные и глобальные. Эти проблемы скрываются где-то в быту, в каких-то недоговоренностях, недомолвках. В том, что люди плохо слышат друг друга. В том, что не готовы жертвовать чем-то, идти на какие-то уступки. И это не обязательно: «я отказываюсь от своей семьи» или «я переезжаю ради тебя на другой конец света». Это обычно какие-то мелочи.
Люди в нашем мире не готовы жертвовать этими мелочами. То есть они: “я ради тебя умру, но помыть посуду за тебя сегодня вечером – я не готов”.
АНДРЕЙ: Да-да, такие… громкие слова: умереть – умру, но посуду, пожалуйста, помой сама.
МАРИЯ: Да-да. А вот реально каждый день, условно говоря… Любовь — это какое-то смирение. Ты усмиряешь свое эго, свои какие-то желания, гордыню. Ради другого человека ты всё равно должен как-то меняться. И это нужно делать каждый день. Это не один раз ты что-то такое сделал, и всё, пожалуйста, я теперь могу ничего больше не делать. Не один раз, а каждый день. И тогда, мне кажется, можно говорить о настоящей, долгой любви.
Ведь многие еще говорят о том, что если бы Ромео и Джульетта не умерли, неизвестно, как долго бы продлилась эта их любовь. Она такая сильная именно потому что она запретная, молодая. А осталась бы она впоследствии – это вопрос.
АНДРЕЙ: Я ещё хотел поговорить о другой вашей роли в спектакле «Буду сниматься в кино». Кого вы играете и почему каждому стоит сходить на эту постановку?
МАРИЯ: Это спектакль по пьесе Нила Саймона про девочку, которую бросил папа, когда ей было три года. И с тех пор она его не видела. Она живёт в Нью-Йорке. Он живет в Голливуде. Она приезжает к нему в девятнадцать лет, и пьеса про то, как она, под предлогом желания стать актрисой, хочет узнать своего отца. Узнать себя через него.
Мы там втроём играем: Я, Женя Дмитриева и Андрей Смоляков.
Это такая постановка, где многое держится именно на тексте, на том, как артисты взаимодействуют друг с другом. Если есть взаимодействие, то выходит хороший спектакль, а если что-то нарушено, то не очень. То есть если мы зацепляемся с самого начала, то всё дальше очень просто раскручивается.
Это спектакль, в котором нет отвлекающих деталей, нет мегадекораций, мегамузыки, танцев... Но это всё-таки не психологическая драма, это, мне кажется, довольно легко смотрится. Постановка в лёгкой форме поднимает важные темы. Особенно для нашей страны, в которой, мне кажется, огромное количество людей живут без отцов.
АНДРЕЙ: А вот… Нет ли у вас планов насчёт режиссуры, насчёт своего фильма или постановки?
МАРИЯ: Я часто думала об этом. Я ещё, когда училась в институте и когда у меня не получались какие-то этюды в актерском плане, но получались этюды, которые я придумывала для своих однокурсников, я думала: блин, мне нужно, наверное, в режиссуру пойти.
Но для этого всегда будет время. Просто если снимать фильм, надо чётко понимать, что ты хочешь сказать. Вообще зачем ты его снимаешь. Не просто, потому что у тебя режиссёрские амбиции, и ты хочешь своё эго потешить, что вот Я снял фильм. А потому что, правда, тебе есть что сказать.
Мы как-то общались с продюсерами, с Валерой Федоровичем и Женей Никишовым, на эту тему, и они мне сказали, что вообще самое главное в любом сценарии — твоя боль. Если она там есть, то это хороший сценарий. Даже если он плохо написан, его можно переделать, доработать, но если её там нет, то смысла вообще нет в этом сценарии. Зачем тогда он нужен?
И я это запомнила. Я понимаю, что, конечно, у меня есть какие-то боли в жизни, но я пока не вижу, каким образом я бы хотела о них рассказать. То есть я могу о чём-то в музыке рассказать. О чём-то могу рассказать в своих ролях, но именно, чтобы снять фильм или поставить спектакль, мне нужно еще поднабраться.
АНДРЕЙ: Это как кто-то сказал, что писать надо не потому что ты хочешь, а потому что не можешь не писать.
МАРИЯ: Да, у нас просто часто существуют по принципу: почему бы не снять? Деньги найдем и можем что-то такое снять. Вот и получается немножко ни про кого, нет в этом какой-то личности и какого-то взгляда особенного.
АНДРЕЙ: Обращаясь к музыке, к Вашему альбому «Grata». Он очень зацепил меня своим самобытным звуком. Ты его слушаешь и он прям выбивается из этой бесконечной череды релизов. Как вы к нему пришли?
МАРИЯ: Я сама пишу музыку, но и тексты пишу сама, но я довольно слаба в аранжировке — я не закончила музыкальную школу. И с момента, как я поняла, что хочу выпустить альбом, что хочу заниматься музыкой, я искала себе музыканта, у которого будет видение схожее со мной, с которым мы сможем всё это привести в какой-то вид, к которому я стремлюсь.
И я очень долго и с разными музыкантами пробовала, и каждый раз понимала, что это не то, это не так. Люди немножко перетягивают в свою сторону. Я еще просто такой компромиссный человек. Мне сложно отказывать. Я всегда боюсь обидеть человека. И я как бы говорю: ну да, так тоже неплохо. А внутри понимаю, что это вообще не про меня.
В общем, я довольно долго искала, и в какой-то момент поняла, что надо сделать так, как я хочу. Я хочу, чтобы эта песня так звучала, чтобы там было только фортепиано и ничего больше. Значит так и надо оставить, и не надо пытаться как-то подстроиться под что-то.
И в итоге я познакомилась с Родей, с музыкантом, и мы как-то с ним нашли в этом смысле друг друга. Он очень много классного от себя привнес. Какие-то синты, какая-то такая электронная история.
Но при этом он очень бережно отнесся к тому, что я захотела оставить таким акустическим и, может быть, старомодным в каком-то смысле.
Поэтому, наверное, через этот поиск. Через то, что альбом делали очень долго, хотя он небольшой. В итоге он получился таким разным. И внутри отличается сам по себе, и от остального.
АНДРЕЙ: Милан Кундера в своей книге “Искусство романа” написал, что закладывает в персонажа, в его суть, определенные слова, которые раскрывают их действия, поступки. Какие слова составляют Вашу суть? Какие слова описывают Вас наилучшим образом?
МАРИЯ: Мне кажется, ответственность. Жизнелюбие. И скажем, спокойствие.
АНДРЕЙ: И последний вопрос. Вот если по Станиславскому театр начинается с вешалки, то с чего он начинается для вас?
МАРИЯ: Для меня театр начинается с партнера. Для меня театр — это коллективное дело, в котором очень важно найти людей, которые мыслят так же, как ты, которые хотят двигаться в ту же сторону, куда и ты, которые готовы вкладывать туда свою душу.
Я не представляю театр одного человека, театр одного актера. Для меня это всегда партнерство, какой-то взаимообмен энергией. В целом про кино можно то же самое сказать.