Выдерживать эмоции ребёнка
Вчера сын так усиленно покорял мир на своём грузовике, что таки врезался в плинтус, который давно собирался к праотцам и наконец-то собрался. Он тут же смотрит на меня и говорит: «Мам? Андрюша сломал». Он смущён. Ждёт моей реакции. Знает, что мы просим его не разгоняться сильно, чтобы не врезаться в плинтуса, они древние как пятки Адама. Чувствую его уязвимость кожей - вот она, её можно пощупать, она осязаема. Сейчас я тот самый человек, который может злоупотребить своей властью, воспользоваться уязвимостью ребёнка, показать Кузькину мать, бать и хрясть. Моя власть в такие моменты пока ещё всесильна: могу отругать как хочу, могу раскритиковать как хочу, могу на кол посадить, могу вообще что угодно сделать. Но и не могу. Не хочу. От этой хрупкости, беззащитности и полной оголённости разливается внутри теплота и выползает из глаз слёзная жидкость. Господи, как же я всесильна сейчас, а ты – беззащитен предо мной. «Мама плачет?» - уточняет сын. «Это от любви сынок, от любви». «Ладно, тогда плачь»,- великодушно разрешает.
У ребёнка полным ходом идёт кризис третьего года жизни: это такая бомба, которую создали Господь Бог, Кустурица и Вано из Пупышева. То есть в ней есть смесь любви, чёрти чего и салатовые трусики швами наружу, которые нужно носить каком кверху по нечётным средам. Ну то есть это период, который во многом нужно просто понять-простить-продышать носом во флакон валерьянки. Главное правило: нос от флакона не отрывать даже во сне. Утро начинается с «Мам, я не буду кушать. Я буду катать машинки». Хорошо, малыш. Когда захочешь – приходи. Приготовлю пока себе и папе. «Я не захочу. Я буду катать машинки». Поняла тебя, хорошо. «Не буду, не буду, не буду кушать». Ага, слышу тебя. «И потом не захочу тоже. Хочу катать машинки». И так не останавливаясь по кругу все двадцать минут, пока варится каша.
Машинки никто не катает, но ходит за мной по пятам, чтобы всенепременно сообщить своё «не буду», чтобы высказать мнение отличное от моего, чтобы убедиться в ценности этого своего маленького, но такого большого мнения, и увидеть, что с этим мнением считаются, что признают как отдельную личность. Потому что сепарация. Я зеркалю ребёнку его же реплики и всячески сигнализирую что да, малыш, ты имеешь право считать-думать-делать так, как ты хочешь, тобой более чем всё ок. Минут через 15 начинаю закипать. На кухню заходит муж, переключаю внимание ребёнка на него и отлавливаю свои эмоции. Радуюсь, что удалось переключить чадо на мужа, и злюсь, потому что просто устала зеркалить эмоции сына. Чувствую, что пока злость со мной, не смогу зеркалить тепло включённо. Мешаю кашу и разрешаю себе злиться. Отключаюсь от разговоров сына с мужем, ухожу в себя, брожу туда-сюда. Злость бродит следом, а потом ей это надоедает и она уходит. Ты просто устала, Настя, просто устала. Ты с октября болеешь и никак не вылезешь до конца, поэтому ресурса мало. Ты же знаешь. Ничего, постепенно всё пройдёт. Видишь, как вовремя муж пришёл на кухню – ты смогла дать себе две минуты перезагрузиться. И вот я чувствую, что снова эмоционально включаюсь. Помогло. Отжалев себя, могу дальше жалеть близких рядом. Хорошо, идём дальше маленькими шажками в обычный день.
В дневной сон чада я не оригинальна ни разу: всегда в загашнике есть наполеоновские планы по покорению мира кастрюлек, наращиванию серого вещества к остаткам мозга под прослушивание лекций с ю-туб и конечно организации себе мейк апа царицы Савской из того, что Бог послал, то есть из слюней и пемолюкса. Но вот уже сорок минут как ребёнок не засыпает. Очередной скачок сна, который, конечно, никто не ждал и, конечно, никто ему не рад. Я лежу и жду когда же, когда же, терпеливо обнимаю сына и начинаю потихоньку раздражаться. Потом не потихоньку. Потом вообще начинаю чувствовать, что сейчас будет внутренний бдыщ. А может и не внутренний. Тогда я начинаю с собой разговаривать: посмотри на своего кроху, видишь, как он хочет спать, ворочается, и сам мучается, что не может заснуть. Ему немножко не 34 как тебе, он ещё не может просто лечь бревном и терпеливо ждать когда сон будет тут как тут, он ещё вообще может всего миллионную часть от того, что ты, и если ты сейчас устроишь бдыщ, то быстрее он от этого точно не заснёт, зато расстроится и будет чувствовать себя виноватым к бабке не ходи, и миллионная часть того, что ты умеешь, станет ещё на полшага дальше, а не ближе. Пока я с собой говорю, у меня зарождается внутри теплота, и постепенно она становится всё больше, настолько больше, что в конце концов перекрывает мою злость и вместе с ней бдыщ. Сын засыпает. Наполеон кокетливо машет из-за шкафа и надувает пузыри из слюней. Это и я умею, в общем-то.
Пару дней назад мы гуляли по парку рядом с домом, а там сейчас царство огромных луж, молящихся весне, клещей, пытающихся танцевать свои первые интимные танцы друг для друга, и остатков гололёда, который обиженный и оскорблённый и вообще сейчас как подпишет петицию, а не вот это всё. Я очень не хотела туда идти, а ребёнок, конечно, хотел. Окей, говорю, мой хороший. Но давай тогда друг друга держать за руку, чтобы не упасть: ты меня, а я – тебя. И не будем торопиться, чтобы всё-таки не поцеловаться с лужами. Ребёнок заходит в парк и с криком «я самолёт» бежит вперёд, ну и самолёт терпит крушение в ближайшей же луже, включает аварийную сигнализацию: «маааамааааа». Я чувствую раздражение: комбинезон не хочется чистить вообще. Слушаю себя: и сочувствия пока что нет, пока есть только злость. И пока я не проживу её, искренне сопереживать ребёнку трудно. Разворачиваю себе самой свои чувства пока подхожу к ребёнку: меня злит то, что я предупреждала, но несмотря на это всё же комбинезон жаждет стирки и точка. Пока я разворачиваю мысленно свои чувства, их градус успевает упасть, на остатки сладки даю себе время принять ситуацию и чувствую, что теперь я готова реагировать на переживания ребёнка включённо.
Опять сталкиваюсь с тем, что чистое без примесей сопереживание/ сострадание/ сочувствие другому открывается в большинстве случаев только после того как ты применил это всё к себе. Сначала свои чувства, потом – другого. Даже если этот другой - мой ребенок.
Но чем больше ребёнок Филипок, тем меньше он может выдерживать чувства родителей, поэтому родители транслируют их в мини-дозах, и это очень важно, чтобы Филипок не разрушался от масштабов чувств, которые пока что для него непосильны.
И чем больше наш Филипок уже не Филипок, тем больше мы, родители, можем позволять себе сообщать/открывать/знакомить с собой и в том числе со своими чувствами, и именно через это наш ребёнок потихоньку узнаёт про бытие Другого.
Это же потрясающее по своей глубине открытие. «Не только я чувствую, но и другой чувствует. Не только другой чувствует, но и чувства его – иные, чем мои».