Начальничек и Вошь: русский ужас Александра Галича
Живем давно, и пока живем — накопили уже некоторое количество текстов, которые спят где-то в забытых изданиях или вовсе погибли с изданиями вместе. А жаль — не всегда они были плохими. Пожалуй, будем такие изредка выкладывать в новой рубрике — «Запасники Севера».
Вот, например, Иван Давыдов много лет писал колонки в журнал «Сноб». А потом, в феврале недоброго 2022-го что-то случилось, и вместо его колонок там теперь — веселая надпись: «Ой, кажется такой страницы не существует».
Предлагаемый вашему вниманию текст был написан шесть лет назад. Тогда у Александра Галича был, что ли, неюбилей — 99 лет. И кто-то, может быть, скажет — зачем вообще «Северу» вспоминать старинного барда?
И будет, конечно, неправ. Во-первых, это большой русский поэт. Во-вторых, или тоже во-первых, как сообразишь, что тут важнее, — русская история без жалости в его стихи лезла, заставляла о себе думать, напоминала, как ловко умеет давить людей. И он думал, искал слова, противостоял, как мог. Вот поэтому и вспоминаем. Должны. Да и просто любим мы его стихи, это уже достаточная причина. В общем, читайте.
А еще говорят, что какой-то чмырь,
Решил объявить королеве войну,
Так начинается самая страшная часть одного из самых страшных русских стихотворений — «Королевской баллады» Александра Галича. Оно о Большом терроре и о вечном терроре, о государстве, пожирающем людей, и о любви, это же стихи, и о Белой вше. Безжалостное и непобедимое насекомое называется в «Балладе» королевой материка. Она настоящая власть и есть, вошь сильнее тиранов, — говорит поэт.
Поэт Галич — в тени другого поэта, день рождения у него 19 октября, а это ж — «празднует Лицей свою святую годовщину», и все, кто русский язык понимает (по-настоящему, я хочу сказать, понимает), празднуют вместе с Лицеем, вспоминают курчавого мальчишку, который русский язык придумал… Тут не до Галича, смотришь на солнце русской поэзии, слепнешь, остальное перестаешь замечать. Да и дата в этом году не круглая, странный недоюбилей — 99. Странный, как жизнь Александра Галича, и потом, красиво ведь — две девятки рядом. Отчего и бы и не вспомнить хорошего русского поэта.
Но сначала глянем, как там дела у нашего начальничка.
Он гонял на прожарку и в зоне, и за,
А был бы начальничек чуть поумней,
Но начальник умным не может быть,
А вот Галич (для любителей искать повсюду заговоры — это, кстати, псевдоним, настоящая фамилия поэта — Гинзбург) не такой. Галич умный и небесталанный. Карьера после литературного института складывается. По сценариям Галича снимают полнометражные фильмы. «Верные друзья», 1954-й, плыла-качалась лодочка по Яузе-реке и так далее: еще не оттепель, но оттепель близко, советские люди, веселые и храбрые, поют, пляшут, совершают подвиги, находят любовь, а заодно посрамляют слегка закосневшего в культе собственной личности профессора-«индюка». Нежно посрамляют, бескровно, время такое. «Дайте жалобную книгу», 1964-й, принципиальная директор молодежного кафе противостоит миру старых бесчеловечных традиций, совсем, то есть, уже оттепель. Еще несколько таких же — неплохих, кстати, фильмов, вполне в рамках генеральной линии. Деньги, членство в творческих союзах, прямая дорога к почету, славе, квартире в сталинке и прочим благам, доступным для создателей идеологически выдержанного советского искусства.
А что там наш начальничек, в чем просчитался? А вот в чем:
Он надменно верит, что он не он,
С успешным и небесталанным карьеристом Галичем тоже случается небольшая беда: он начинает писать песни. Так, для души, не то, чтобы за рамками генеральной линии, просто ради развлечения — «Апрельской ночью Леночка стояла на посту, красивая и смелая стояла на посту»… Хотя, возможно, это настоящая все-таки беда: небесталанный карьерист находит в себе большой поэтический дар. А тут уж не до слащавых историй из жизни веселых и храбрых советских людей. Тебе кажется, что это ты владеешь языком, но когда все по-настоящему, это он тобой на самом деле владеет. Не дает врать, не велит подстраиваться под требования социального заказа, или как там это тогда называлось. В стихи Александра Галича полезла сама собой русская история, страшный двадцатый век, государство, жрущее людей, и люди, которые пытаются с этим государством выживать, даже любить друг друга.
Галич по тогдашней моде пел или, сказать точнее, читал свои стихи под гитару, это, конечно, минус, теперь это выглядит архаизмом, и заставляет отворачиваться молодежь, приученную к другой музыке. Да еще и дочь его в нулевых годах нашего уже века устроила некрасивый скандал вокруг авторских прав на отцовские стихи, и теперь в сети их меньше, чем могло бы быть, а это по нынешним временам почти смерть. Но только почти, настоящие стихи и в подпорках не нуждаются, и забыть себя не дают.
А начальничек наш, кстати, начал что-то понимать, да вот не поздно ли?
Но когда ты один, и ночь за окном,
И всю ночь, говорят, над зоною плыл
Стихи его теперь обретают новую злободневность, как не усмехнуться, — горьковатая радость узнавания, — читая что-нибудь вроде: «Плохо спится палачам по ночам, вот и ходят палачи к палачам, и радушно, не жалея харчей, угощают палачи палачей». И когда внешняя политика родины совершает очередной зигзаг, а мудрый Дмитрий Киселев, забыв, как вчера еще захлебывался от любви к гениальному Дональду Трампу, начинает разоблачать этого мелкого проходимца, сами собой лезут в голову строки Галича: «Кум докушал огурец и промолвил с мукою: «Оказался наш отец не отцом, а сукою». Ну и «Ночной дозор», конечно, о памятниках вождю народов, которые по ночам вылезают из запасников и бродят по городу: «То он в бронзе, а то он в мраморе, то он с трубкой, а то без трубки, и за ним, как барашки на море, чешут гипсовые обрубки». В наше время это все не просто легко увидеть, закрыв глаза. Сложно не увидеть, как один из гипсовых обрубков пытается оседлать министр культуры лично. И как не вспомнить неотменимую матрицу для диалога с любыми так называемыми западными партнерами?
…А уж пыль-то вы пускать мастера!
Мы на прОценты сравним, мистера,
Так и нет у вас, пардон, ни хрена!..
А народ для вас — ничто и никто.
Но дело не в этой волне злободневности, конечно, волна схлынет. Дело в том, что это все настоящие, хорошие стихи. Иногда изощренные, всегда чуть ироничные, даже когда о вещах страшных, иногда даже грубые, но все равно в голову бьющие без промаха. Они не факт времени, а факт языка. Вот, например, в той же «Королевской балладе» описывается досуг охранника, который, как бог, наблюдает за миром, отдыхающим в ледяной могиле, чтобы утром воскреснуть ради ударного труда: «И лишь вертухай на вышке торчит, но ему не до спящих масс, он занят любовью по младости лет: свистит и дрочит на Марс». Прочтешь, вздрогнешь.
А что начальничек? Начальничек уже не вздрогнет:
И на вздувшейся шее тугой петлей
И никто с тех пор не вопит: «Даешь!»
Начальничкам — привет, нам оптимистичный намек: не бывает вечных начальничков, но чтоб в излишний оптимизм не провалились, еще и напоминание: вечных начальничков не бывает, зато Белая вошь навсегда.
Конечно, Галича из всех творческих союзов повыперли, а потом и просто из Союза выгнали, и даже имя вымарали из титров в фильмах про веселых и храбрых советских людей. Еще и умер нелепо — уже в Париже подключал антенну к телевизору и был убит током. Граждане легко возбудимые прозрели в этом спецоперацию КГБ, но друзья-эмигранты, знавшие поэта, говорят: нет, обычная, свойственная творческим людям косорукость. Черный крест на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, где едва ли не больше великих наших, чем на Новодевичьем. Такой век. И недоюбилей этот — 99 — тоже, вроде, нелепый, как смерть. Но прочтешь, допустим:
Прочтешь, поймешь, что нет такого специального времени, когда можно вспоминать поэта. «Когда я вернусь, ты не смейся, когда я вернусь»… Да разве вы куда-то уходили, Александр Аркадьевич? Русская литература не Советский Союз, в какой Париж из нее уедешь.