Просфора для Наполеона, или История одного историка
В 1687 году, во время второго Крымского похода, русские взяли в плен юного татарина из знатной семьи. Мальчишка почему-то приглянулся предводителю наших войск, всесильному фавориту царевны Софьи князю Василию Голицыну. Пленника крестили в Москве, а восприемниками его стали царевна и князь. Назвали в честь крестного отца Василием, фамилию дали Мурзин (он ведь из благородных – мурза).
Василий Мурзин служил в Смоленске, знаком был лично государю Петру, а сына своего Адриана отправил учиться в Смоленскую семинарию. Тот стал священником, а также известным в городе поэтом: когда в 1780-м Смоленск посетили Екатерина Вторая и австрийский император Иосиф, при торжественной встрече семинаристы с венками на головах пели в честь высоких гостей приветственные стихи. Сочинил их (а также и музыку) Адриан Мурзин.
Историк-самоучка
Сын Адриана Никифор тоже пошел по духовной части, успешно учился в городской семинарии, но учебу не закончил: Адриан умер, семья осталась без средств к существованию, Никифору пришлось трудиться. В 1783-м году, четырнадцати лет от роду, он стал псаломщиком в одной из смоленских церквей, затем иподьяконом, и, наконец, дьяконом.
Непонятно, когда Мурзин превратился в Мурзакевича, хотя чему тут удивляться, – Смоленск помнил годы польского владычества и пропитан был польским влиянием. Зайдите в их великолепный Свято-Успенский собор (который строили почти сто лет), взгляните на ошеломительный иконостас, работу мастеров Трусицкого, Дурницкого и Олицкого, — вспомните Рим и сами все поймете.
Семья (на иждивении – престарелая мать, жена и шесть человек детей) жила исключительно бедно, но Никифор Адрианович Мурзакевич просто одержим был тягой к новым знаниям. Он читал постоянно, рылся в городских и церковных архивах и взялся наконец за дело, его прославившее, — за составление «Истории города Смоленска». И немало страданий из-за этого своего труда претерпел.
Поначалу Никифору покровительствовал смоленский епископ Парфений. Но Парфений умер, а вот новый епископ, Димитрий, невзлюбил Мурзакевича и запретил ему посещать архивы. Однако тут писателю повезло: неким московским студентам, проезжавшим через Смоленск, показали как курьез «дьякона-историка», а они всерьез заинтересовались его работой, обещали помогать, к тому же один из проезжих оказался родственником ректора Московского университета Тургенева. Из старой столицы Никифору пришло несколько посылок с редкими книгами, и к 1803 году он закончил первую версию своего труда.
С готовой рукописью пришел к епископу, но тот только поиздевался над самоучкой. А вот светское начальство оказалось понятливее — гражданский губернатор Смоленска Гедеонов показал книгу генерал-губернатору Апраксину, а тот — просвещенный вельможа, помнивший времена Екатерины, издал работу Мурзакевича за свой счет тиражом в шестьсот экземпляров.
Никифор снова отправился к епископу Димитрию, чтобы подарить ему пахнущий еще свежей типографской краской том. Димитрий Никифора выгнал прочь, объявив ему, что «сочинителя» при себе иметь не хочет. Но потом узнал, что военный губернатор Апраксин от книги в восторге и готовит второе издание, на которое уже подписались сто знатных семейств Смоленска, гнев сменил на милость и прислал Мурзакевичу свой послужной список, — с тем, чтобы он в новое издание был непременно включен. Больше того — рукоположил писателя в священники и определил служить в Одигитриевской церкви.
В 1804 году вышло второе издание книги, к которому приложены были тексты грамот русских и польских властителей, дарованных Смоленску в разные периоды его истории. Это, кстати, и определяет до сих пор важность труда Никифора Мурзакевича: вообще-то его книга — обыкновенная и довольно тяжеловесная компиляция, но вот некоторые жалованные грамоты городу только у него и можно теперь прочесть: почти все документы, хранившиеся в городских архивах, были уничтожены французами в 1812-м.
К Мурзакевичу пришла слава: книга его попалась на глаза Александру Первому, император прислал автору 500 рублей; смоленские дворяне также помогли с деньгами, он купил дом и, наверное, чувствовал себя счастливым. Зато коллеги-священники невзлюбили «сочинителя», распространяли про него разные нелепые слухи и заваливали церковное начальство доносами. Однако настоящие беды начались с приходом Наполеона.
Герой
Смоленск не эвакуировали до последнего: русское командование уверяло жителей, что такая надежная крепость никогда не будет сдана. Впрочем, все церковные начальники успели уехать. А вот повальное бегство горожан началось только 4 и 5 августа 1812 года, когда враг уже пошел на приступ. Мурзакевич, кстати, тоже хотел бежать, но у него украли лошадь, а вывезти свое обширное семейство без лошади он не мог.
Во время боев Никифор Мурзакевич был на передовой — исповедовал и причащал тяжело раненых (поверьте, для умирающих русских солдат это было важнейшим делом). Сын Константин носил за отцом-священником сосуд со святой водой. Генерал Паскевич отметил его храбрость и записал на память фамилию в записную книжку. Но Смоленск сдали, а Мурзакевич остался и честно исполнял свой долг: посещал умирающих, защитил, рискуя жизнью, от разграбления и свою маленькую церковь, и кафедральный Свято-Успенский собор. Исповедал, причастил и сопровождал в последний путь приговоренного к расстрелу Павла Энгельгардта, отставного полковника, который убил нескольких французских мародеров уже после падения города. Наблюдал, как сжигают городские архивы (особая боль для историка), а позже наблюдал, как бегут из города неприятельские части…
27 октября 1812 года через Смоленск должен был проехать Наполеон. Французское начальство потребовало, чтобы оставшиеся в городе священники встретили императора. Иначе будут взорваны храмы. Священники — а оставалось их в городе всего трое — согласились. Прождали пару часов на холоде и не дождались. Император не прибыл.
На следующий день Мурзакевич нес просфору больному мещанину. И нос к носу столкнулся с Наполеоном. Покоритель полумира шел пешком по обледенелой улице рядом с каретой. «Поп?» — спросил Наполеон. Священник кивнул и, растерявшись, сунул просфору в руки императору. Тот молча проследовал дальше.
А Мурзакевич продолжал наблюдать. Как французы, платившие поначалу серебром за белый хлеб и «гнушавшиеся черным», начали есть любую дрянь и чуть ли не друг друга. Как шли они через город, закутанные в бабье тряпье. Наблюдал, как взрывают французы и поляки башни древней крепости и как сжигают дома обывателей. Свой дом чудом успел спасти.
5 апреля в город вошли русские войска. Следом потянулись и те, кто переждал войну в местах безопасных. И церковное начальство, конечно, тоже. И бросились отсидевшиеся искать изменников.
Предатель
Так вот он, изменник! Самого Наполеона встречал хлебом и солью! К тому же, по слухам, похитил 20 000 рублей из церковной казны. Все три священника, остававшиеся при французах в городе, были запрещены в служении. Мурзакевича признали их главарем и лишили места.
А потом был светский суд, и следователи, опросив всех свидетелей, выяснили, что Мурзакевич во время штурма Смоленска повел себя как герой, при французах также действовал вполне достойно, и посчитали, что «случай с просфорой» объяснить можно «одной робостью». Священник был оправдан, а через некоторое время и Святейший Синод отменил решение городских церковных властей, и Мурзакевич вернулся в родную церковь Одигитрии.
Источники слуха о грандиозной краже тоже были выявлены. Оказалось, что городской аптекарь сказал кому-то, будто французы извели у него товара «тысяч на двадцать», а некий случайный свидетель разговора почему-то решил, что речь о Мурзакевиче, якобы укравшем двадцать тысяч из собора. Хотя в соборе хранилось лишь около двух тысяч рублей в мешках медными пятаками, и все их наш священник сумел сохранить. И церковное начальство, кстати, с самого начала отлично это знало.
Тем не менее, Никифор продолжал работать. Переписывался с разными учеными, создал несколько сочинений на церковные темы (они не опубликованы и в основном теперь утеряны), а еще мечтал написать продолжение «Истории города Смоленска» — раздел о нашествии Наполеона. Материалов было в достатке — во время оккупации он вел подробный дневник.
В 1817 году через Смоленск проезжал генерал Паскевич. Он разыскал священника, которого помнил по боям за город, гостил у него и написал письмо епископу с просьбой наградить храбреца. Епископ отказывать не стал.
Позже Мурзакевич познакомился и с Александром Первым, и с Николаем Первым. Императоры с интересом выслушивали его рассказы о войне.
Умер Никифор Адрианович Мурзакевич в 1834 году. Продолжение книги написать не успел. В Смоленском историческом музее есть его портрет работы неизвестного художника, на одном из городских кладбищ сохранилась его могила.
«Историю города Смоленска» переиздали в 1903 году (к столетию первой публикации). А у меня в руках издание 2025 года (Смоленск, «Свиток»). Здесь в приложении — отрывки из дневника и некоторые письма священника. Среди прочих — письмо вдове отставного полковника Энгельгардта с рассказом о том, как мужественно тот принял смерть. И с последней просьбой, которую герой через священника передал любимой, — простить его за все. Судя по аккуратным намекам, мужем полковник Энгельгардт был не самым верным.
Мурзакевич выражает надежду, что вдова простит покойного, и заканчивает письмо так: «О себе ж скажу вам, что неоднократно был в руках самой смерти, но Бог не только меня, но и церковь мою в целом соблюл, и через мое старание все в ризнице архиерейской оставленной сбережено. Генерал Жомини велел сделать в Успенском соборе магазин и того убедил отменить. Итак, собор со всем его имуществом и имуществом здешних граждан в оном сокрытом, сбережен».
Это правда — генерал Жомини действительно хотел устроить в кафедральном соборе склад провианта, но Мурзакевич, не задумываясь об опасности, пошел к нему ругаться и в конце концов уговорил великого стратега собор не трогать (помните? – «Жомини да Жомини, а об водке ни полслова», это именно про него, губернатора оккупированного Смоленска, перешедшего впоследствии на русскую службу, знаменитого военного теоретика пишет Денис Давыдов).