Богоискатель на плахе. Расстрига Выморков против Антихриста Петра
Эту грустную историю о судьбе тамбовского дьячка, оказавшегося для своего века слишком пытливым, подробно рассказал в книге «Слово и дело» историк Михаил Семевский. Самуилу Выморкову в сборнике посвящена отдельная и довольно обширная глава.
«Слово и дело» Михаила Семевского
Стоит, наверное, пару слов сказать о самой книге. Она вышла в самом начале 1860-х, на заре Великих реформ. Семевский — совсем тогда еще молодой человек — спешил воспользоваться шансом: цензура стала уже чуть добрее к литераторам, к тому же, появилась возможность о царях из династии Романовых сочинять не только панегирики. Петр I — не просто государь, он, в полном соответствии с именем, главный камень в основании имперского мифа. Конечно, в книге очень сильно чувствуется понятное юношеское желание подпортить слегка репутацию кумира. Но Семевский — историк, а не публицист, в основе работы — материалы розыскных дел Тайной канцелярии, именно он первым вытащил многие из них на свет. Он не навязывает читателю выводы, он рассказывает страшные анекдоты, предлагая задуматься о том, как во времена петровских преобразований думали и чувствовали люди, и чем было озабочено государство. И чем был озабочен государь.
А государь не только строил корабли и брил бороды. Государь искоренял крамолу. Разумеется, и до него несчастным, уличенным в «говорении хулы» на царя или его ближних, приходилось не сладко. Но Петр поставил это дело на поток, переполнил застенки, превратил донос в обязательное дело: если в ходе следствия выяснялось, что существуют люди, которые слышали, как политический преступник оскорбляет императора, и не донесли, — их тоже ловили и тащили в застенок. А вот доносчик мог получить серьезные деньги — рублей десять, а то и все сто (это очень много, а для мещанина или крестьянина — суммы почти немыслимые). Мог, впрочем, и сам превратиться в обвиняемого, если донос не подтверждался. Всюду риски.
Ну и, конечно, единственным способом дознания была пытка. Все просто — без изысков: дыба, кнут и горящий веник. Для выживших — каторга или смертная казнь. Следователи методично выясняли, зачем преступники хулили государя, кто надоумил, какова была цель? В каждом случае искали заговор, и, как правило, не находили. Но, в отличие от следователей сталинских, самостоятельно заговоров не изобретали. Ну, не нашли и не нашли, не беда. Просто отправляли истерзанного человека на плаху и принимались терзать следующего.
Большинство героев очерков Семевского — обычные, случайные люди. Крестьяне, которым не повезло по пьяни что-то неосторожно ляпнуть. Старушки, заболтавшиеся на кухне. Один из несчастных и вовсе на параде в честь годовщины Полтавской победы, поддавшись чувствам (тоже во хмелю, «в шумстве будучи», как тогда говорили) рванулся к царю — обнять. И попал на дыбу.
Поначалу поражает, нет, даже ошеломляет несоответствие между ничтожностью «преступлений» и смертельной (буквально) серьезностью, с которой эти преступления расследовались. Втянувшись, начинаешь улавливать закономерности. Но об этом позже.
А пока вернемся к тамбовскому дьячку. Семен (в монашестве — Самуил) Выморков, в отличие от прочих страдальцев, в судьбах которых разбирался Семевский, — как раз не случайный человек. Он пытался осмыслить происходящее вокруг, искал единомышленников, агитировал. Неудивительно, что пытливость привела его в пыточную.
Тамбов и окрестности
Дьячок Семен (сын дьячка, занявший место отца в одной из церквей Тамбова) был, кажется, человеком талантливым. В другое время или в другом месте закончил бы жизнь профессором на философском факультете какого-нибудь университета. Он рано выучился читать и читал любые книги, которые только мог достать. Религиозные, естественно. Писание, жития святых, труды святых отцов… Но мудрость древних текстов он пытался применить для осмысления окружающей действительности, и в конце концов сформировал что-то вроде собственного учения о скором конце света. Взгляды его были диковатыми, но вполне последовательными.
Что знал о мире выходец из церковной среды в то время, как понимал его? Он знал, что Русь Святая с державной Москвой — центр мироздания, последний оплот православия, что ради соблюдения традиций, завещанных святыми отцами, и живет государство. А что видел вокруг? Видел, что царь привечает нехристей-иностранцев, развелся с женой и заточил ее в монастырь (дело немыслимое, она ведь не была бесплодной!), притесняет духовенство и в особенности монахов, молитвами которых мир держится. Упразднил патриаршество, сам стал во главе церкви, творит со своими собутыльниками какие-то немыслимые непотребства. Да что там. Он даже и от звания православного царя отказался, и велено его теперь в церквях поминать похабным словечком «император»!
Неудивительно, что когда некий «старец Савва», тоже начетчик, сообщил молодому человеку, будто Петр — не кто иной, как Антихрист, а последние времена уже настали, тот с ужасом понял — старец-то прав. И взялся перечитывать Апокалипсис, чтобы понять, как действовать православному человеку накануне конца света. Перестал ходить в церковь, за что получил нагоняй от жены: «Я с раскольником жить не хочу!» Семен Выморков хладнокровно написал для жены бумагу, вроде справки, что отпускает ее на все четыре стороны. Жена, впрочем, никуда не ушла.
Дьячок продолжал общаться с сомнительными людьми, которые пересказывали страшные слухи: о том, например, что сосланная в монастырь царица говорила ближним: «Держите веру православную, это не мой муж, иной вышел». ИНОЙ. Окончательно убедившись, что светопреставление вот-вот случится, Выморков решил бежать из мира — в монахи.
Антихрист-Петр и тут, конечно, напакостил: в начале двадцатых годов XVIII века поступить в монастырь стало уже очень непросто — царю не нравилось, что подданные его прячутся за стенами обителей от трудов, полезных отечеству. Но Выморков, воспользовавшись знакомствами, смог. И на прощанье завещал жене ни в коем случае не выходить замуж (это важный момент).
Так дьячок Семен стал монахом Самуилом в Предтечевом-Трегуляевом монастыре.
Терзания агитатора
И стал проповедовать братии собственное учение о пришедшем Антихристе. И нашел последователей. Особенно рьяно вслушивались в его проповеди юные монахи Степан и Павел. Да тут еще некий боярский сын Захар Лежнев из соседней деревни (не сын боярина, а представитель «детей боярских» — низшей категории служилого дворянства), рассказал Самуилу, что православный царь Петр ушел за море, в город Стек-холм, и там его держат в темнице, «а на его место иного посадили». Иного. ИНОГО. Выморкову все стало окончательно ясно.
После нескольких неудачных попыток они со Степаном бежали из монастыря (не сразу, его и ловили, и плетьми наказывали, но Самуил был стоек). Потом ушел и Павел, прибив к воротам на прощание некие «листы хулительные». Самуил Выморков долго скитался по югу России, пропагандируя свое учение среди бродяг, бурлаков, среди священников, среди крестьян и городских жителей. Многие слушали его со вниманием, и, как ни странно, никто не донес. Особенно понравился нашему герою один поп, который объяснил, что хоть и поминает императора в церкви, но говорит не «император», а «имперетер», потому что много православных людей тот перетер в пыль.
В скитаниях Выморков порастерял монастырских друзей, зато подружился с неким иконником Афанасьевым (или иконописцем, или продавцом икон). И тот — тоже начетчик — внезапно доказал ему, что Петр никак Антихристом быть не может, а между священными текстами и окружающей реальностью не так уж много совпадений. Самуил всегда рвался к истине. Стал разыскивать книги против раскольников, которые издавались и при Петре, и до Петра. Проникся аргументами, вернулся в Трегуляевский монастырь, где его для порядка за бродяжничество высекли, и принялся опровергать перед братией все то, что раньше проповедовал.
Столб со спицей
В сентябре 1724 года пришел новый указ государя: молодых, способных и грамотных монахов собирать в Москву в школы. Среди четырех способных, отобранных из Трегуляевского монастыря, оказался и Самуил Выморков. Он зашел в Тамбов, попрощался с женой, посоветовал ей постричься и строго настрого запретил выходить замуж повторно (при живом муже, хоть и монахе, это представлялось ему страшнейшим грехом).
В святую Москву он шел за истиной, но попал в среду школяров, где процветали «дикость, пьянство и блуд». Хватало среди московского духовенства и людей, ненавидевших царя и его реформы. Да тут еще из Тамбова пришла весть, что жена-таки вышла повторно замуж «за посадского человека». И Самуил вновь вернулся к старым мыслям. Теперь он считал Петра не Антихристом, но предтечей Антихриста, и даже пытался изложить свое учение на бумаге.
Ход мысли его был прост: жена при живом муже вышла замуж, совершив смертный грех. Почему? Потому что Петр крайне затруднил процесс поступления в монастыри, и она не смогла принять постриг. Так кому же служит «имперетер»? Выморков решил написать «повесть» о необходимости «вернуть все к старому» и послать ее… Это, конечно, совсем странно: императрице Екатерине Первой.
Москва не Тамбов: один из его черновиков попался на глаза некоему иеродьякону Ерофею Оглобле, который понимал, что донос сулит выгоды, а вот недоносительство — это большой риск. И наш герой оказался в застенке (впрочем, сначала было расстрижение — монахов пытать не полагалось, — и Самуил снова стал Семеном).
Пытки он выносил мужественно — «яко же за правду», но потом вдруг собственноручно и во всех подробностях описал историю своих скитаний и сомнений. Боясь греха и не желая скрывать истину. Не чтобы обелить себя, но чтобы в царство божие войти, не имея лжи на душе. В рукописи упомянуто более 70 человек, разделявших его взгляды или просто слышавших речи и не донесших. Большинству повезло: Петр умер, а при Екатерине охота на государственных преступников велась с меньшим размахом. Наказаны были только четырнадцать человек — иных били батогами, иным вырвали после сечения кнутом ноздри и отправили на каторгу, кое-кого даже простили.
Выморкову отрубили голову в Москве, потом голову «опустили в спирт» и отвезли в Тамбов. Там построили специальный «столб каменный и на нем спицу железную острую», на спицу водрузили голову правдоискателя, и зачитали «публике» его вины, и «лист о винах к тому столбу прибили накрепко».
Ерофей Оглобля получил за труды жалованье — 50 рублев.
Святое государство
Про что эта печальная история на самом деле? Может быть про то, что Петр создал не только флот и коллегии, Петр, преобразуя хаос Московского царства в порядок Петербургской империи, создал еще и модель, в которой государство превращается в объект культа. В которой страна и люди, ее населяющие, существуют ради государства, не смея под страхом смерти задаваться крамольными вопросами: а что же это государство творит? Зачем ему те или иные действия? Любое неосторожное слово в адрес государства или государя — здесь разницы нет — святотатство. Буквально. Самое страшное преступление. Подданный — он на то и подданный, чтобы молчать и терпеть.
И модель эта в русской истории воспроизводится с незавидной регулярностью.
Но еще Петр научил нас думать по-европейски. Выбираться как-то из того болота бессистемности, в котором тонула мысль несчастного Семена-Самуила Выморкова. И мы как-то пытаемся. И вроде что-то получается.
Что тут важнее, что дороже? Эдип, реши, — скажем мы, европейцы, успевшие изучить премудрость эллинскую.