Балалайка
Как печальное свидетельство разгрома русской музыкальной культуры превратилось в народный инструмент
Начнем с Гоголя. «Мертвые души». Чичиков подъезжает к дому Собакевича.
«Подъезжая к крыльцу, заметил он выглянувшие из окна почти в одно время два лица: женское, в чепце, узкое, длинное, как огурец, и мужское, круглое, широкое, как молдаванские тыквы, называемые горлянками, из которых делают на Руси балалайки, двухструнные легкие балалайки, красу и потеху ухватливого двадцатилетнего парня, мигача и щеголя, и подмигивающего и посвистывающего на белогрудых и белошейных девиц, собравшихся послушать его тихоструйного треньканья».
Балалайка у Гоголя, мягко говоря, совсем не похожа на привычный нам символ русской народной музыки. Ни по форме, ни по материалу, ни по музыкальному ладу. Для него это двухструнный инструмент, сделанный из продолговатой тыквы (горлянки или, по-научному, лагенарии обыкновенной). А ведь Гоголь не такой древний писатель. «Мертвые души» он начал писать в 1835 году.
Примерно в это же время появляется одно из первых изображений балалайки в русской живописи — на картине Петра Заболотского «Мальчик с балалайкой».
Тут у нее три струны и все-таки деревянный корпус, но округлой формы и скорее напоминает не нашу балалайку, а упрощенную лютню или ту же русскую домру.
Так что же такое наша привычная балалайка? Откуда она взялась и как все это связано с русским народом, его культурой и историей?
Если кратко, то в том виде, в каком мы ее знаем, ее создал в середине 80-х годов XIX века конкретный человек — выдающийся деятель русской музыкальной культуры рубежа веков Василий Андреев.
А если подробно — то попробуем разобраться.
Русская музыкальная культура и катастрофа XVII века
Первое упоминание балалайки в исторических документах относится к самому концу XVII века: «Ехали на извозничье лошади в телеге в Яуские ворота, пели песни и в тое балалайку играли и караульных стрельцов, которые стояли у Яуских ворот на карауле, бранили». Потом балалайка упоминается в различных документах XVIII века, причем в том числе и как орудие побоев: «Дворовый человек стольника воеводы К. П. Козлова И. Пашков гонялся за ними и бил их балалайкой». Но до конца XVII века никакой балалайки никто не упоминает, и не рисует, и не знает. И понятно, почему.
Вообще-то в России была богатая и развитая народная музыкальная культура. И речь тут даже не про древние гусли — русский аналог арфы. А главным образом про домру и гудок — русские аналоги лютни и скрипки. Это были сложные музыкальные инструменты, требующие умения и навыка игры на них, а потому использовались они в основном специалистами — скоморохами. И эти скоморохи в XV-XVII веках были важнейшей частью русской жизни. Они буквально сшивали русское общество, играя и в царских дворцах, и на богатых ярмарках, и на затрапезных деревенских праздниках. Скоморохи, а вместе с ним и их музыкальные инструменты — домры и гудки, оставили богатый след в документах, в миниатюрах, даже на фресках XV-XVII веков.
В 30-х годах XVII века, когда Россия оправилась от последствий Смуты и начался стремительный экономический рост торговых городов и посадов, скоморохи стали и вовсе повсеместным явлением. По документам и податным спискам виден огромный рост производства тех же домр и количества людей, стремящихся обучаться ремеслу игры на этом музыкальном инструменте.
И ключевую роль в этой катастрофе сыграл неистовый церковный реформатор патриарх Никон. Скоморошество и бездуховное музицирование воспринимались им как серьезная преграда на пути к царствию небесному и мирской гармонии, а потому он в 1648 году добился от царя Алексея Михайловича указа «Об исправлении нравов и уничтожении суеверий». Указ этот начинался словами: «Умножилось в людех во всяких пьянство и всякое мятежное бесовское действо, глумление и скоморошество со всякими бесовскими играми», а заканчивался настойчивым требованием искоренить все это сатанинское скоморошество. Скоморохов предписывалось бить батогами, как и их слушателей.
Впрочем, сразу и совсем искоренить не получилось, через 10 лет пришлось выпустить еще один указ, который предполагал еще более суровые меры, а также изъятие и уничтожение музыкальных инструментов. В итоге скоморошество было уничтожено, как и сотни музыкальных инструментов. Не то что играть, хранить их стало небезопасно.
И вот на этих руинах русской музыкальной культуры и возникла балалайка — максимально упрощенный вариант русской домры, который делали из чего придется и так, чтобы для игры на ней не надо было никакого специального мастерства. Главное, чтобы тренькала.
Возвращения домры, по которой пришелся самый жестокий удар царского указа, так и не случилось. Почти все старые инструменты были уничтожены, а восстановлению традиции помешали петровские преобразования, породившие моду на западноевропейские заимствования. Так и закрепился музыкальный раскол: русская элита увлеклась европейскими музыкальными инструментами, а русский народ остался с двухструнной тыквой, прозванной балалайкой. Гудок еще как-то фигурировал на обочине русской жизни, а вот домра почти совсем пропала.
Разумеется, балалайка как-то развивалась и усложнялась, но внятных свидетельств о том, как это происходило, очень мало. И совсем непонятно, когда она получила треугольную форму (и получила ли). Еще в словаре Даля (1863 год) дано определение балалайки без какого-либо акцента на форме: «Народное музыкальное орудие, с ладами, о двух или трех кишечных струнах, по коим бренчат во все пальцы, потряхивая кистью».
Триумф балалайки
В любом случае, когда Андреев взялся за создание балалайки, выбор треугольной формы был основан не столько на народной традиции, сколько на принципиальной самобытности этой формы. Как и с матрешкой, сыграла роль важнейшая черта эпохи — поиск и создание народной самобытности. Истинная Россия должна была удивлять и поражать, быть совсем не похожей ни на что европейское. Домра, при всей ее реальной историчности и традиционности, была как раз очень похожа на европейские музыкальные инструменты, а треугольная балалайка — нет. Кстати, тот же Андреев предпринял серьезные попытки возродить и домру, но без какого-либо успеха.
Другое дело балалайка. Перепридуманный Андреевым инструмент был, разумеется, с восторгом принят в интеллигентской среде, а потом произвел фурор на Всемирной выставке и стал символом русской идентичности. Это в контексте той эпохи как раз не удивительно.
Куда удивительнее и ценнее, что Андреев идеально попал в массовый народный спрос. Он создал инструмент, который одновременно отвечал потребности в простоте и в современности. И буквально отвечал народным чаяниям. Уже к началу ХХ века производство балалаек было поставлено на поток и постоянно росло. Люди не только в деревнях, но и в городах активно начали играть на этих самых балалайках, заметно потеснив царившую тут весь XIX век гитару.
Тум бала, тум бала, тум балалайкэ… До Андреева еврейский парень из русского местечка даже вряд ли услышал бы где-то звуки балалайки, но в начале ХХ века звуки балалайки стали реальным фоном русской жизни. Не надолго, но стали.