Ныроб – последний рубеж России, за которым холод и пустота
Едем в поселок на самом севере Пермского края. Святое место, знаменитое своей зоной, культом св. Христофора, прекрасной церковью самого начала XVIII века и ямой, где замучили дядю первого русского царя из рода Романовых.
Поселок городского типа Ныроб находится на самом севере Пермского края. Про него есть не очень смешная шутка: «Это место, где заканчивается география, а у некоторых и биография». Суть ее в том, что сегодняшний Ныроб и его дальние окрестности — это в первую очередь колонии. ИК № 19 находится непосредственно в поселке, и ее жизнь напрямую связана с жизнью Ныроба: одни обитатели поселка работают или работали во ФСИН, другие когда-то сидели в колонии, а затем решили (или были вынуждены) остаться рядом с ней. Собственно, если вы оказались в Ныробе и захотели привезти оттуда сувенир, то вариантов у вас немного. А точнее, всего один. Это киоск «Сувенирная продукция» при колонии, в котором буквально с лотка продают предметы утвари, комичные фигурки полицейских и прочие нарды, вырезанные из дерева заключенными.
В Ныробе побывало мало хоть сколько-нибудь известных людей. Знаменитый уроженец вообще всего один — Юрий Берг, бывший губернатор Оренбургской области. И то сказать «знаменитый» — статья на «Википедии» есть и ладно.
Все остальные известные люди здесь не рождались: они тут отбывали срок и погибали. Да и их немного. В Ныробском лагере провел год диссидент Анатолий Марченко. Столько же времени здесь прожил Клим Ворошилов, отправленный в ссылку в 1913 году. Ему повезло куда больше: он жил в доме, мог свободно перемещаться, дружил с местными (у одного из его новых друзей обнаружился фотоаппарат, поэтому сохранились фотографии Ворошилова времен ссылки). Ворошилов должен был провести здесь два года, но освободился по амнистии, приуроченной, по иронии судьбы, к трехсотлетию дома Романовых. А в Ныробе эту дату отмечали особенно торжественно, что понятно: еще одним — самым известным — ныробским узником был Михаил Никитич Романов, брат патриарха Филарета, дядя Михаила Фёдоровича, первого русского царя из рода Романовых.
Яма
В 1600 году Борис Годунов инициировал боярский суд над детьми Никиты Романовича Романова-Юрьева, поскольку начал опасаться, что в перспективе их политическое влияние возрастет. Пятерых братьев обвинили в колдовстве и выслали в разные концы страны. Михаила Никитича отправили в деревеньку Ныробку, и это, пожалуй, одна из самых трагических страниц… Хотя нет. «Трагическая страница» — это когда зевающие школьники стоят на линейке памяти, от этого словосочетания веет равнодушием и тоской. Здесь, в Ныробе (который хотя и изменился за последние сотни лет, но по сути остался таким же суровым и неприветливым), эту историю невозможно воспринимать отстраненно — особенно если перестать думать о ней в контексте государственных судеб и спуститься на уровень, где нет никаких званий и регалий, но есть человек, которого долгие недели везли сюда в кибитке без окон. Когда привезли — стали копать в мерзлой земле яму, поскольку никаких других вариантов размещения Романова здесь не было, да и не предполагалось. Яму накрыли настилом, оставив узкую щель для воздуха и пищи, в ее дно вкопали столб, к которому узника приковали трехпудовыми кандалами, не позволявшими ходить.
Сначала стражники держали его на хлебе и воде, потом урезали паек, потом кормить перестали вовсе — хотели, чтобы он поскорее умер и позволил им покинуть это проклятое безлюдное место, которое они возненавидели. Но перед смертью Михаил Никитич просидел в темной ледяной яме почти год. Он бы прожил меньше, но местные жители подкармливали его, бросая в щель трубочки дудника, наполненные жидкой пищей. Стражники узнали об этом и поймали шестерых сердобольных крестьян, которые впоследствии были отправлены по тюрьмам. Одного из них в тюрьме запытали до смерти. Все.
А, нет, не все. После смерти Романова пристав Тушин, который руководил стражей и, по одной из версий, в итоге собственноручно задушил узника, был повышен в чине. Теперь всё.
Сегодня трубочки дудника (не те самые, конечно) показывают посетителям Центра имени Романова, расположенном в здании бывшей богадельни. Жидкости в них помещается, может быть, грамм пятьдесят, не больше.
На этом фоне не такими впечатляющими кажутся даже находящиеся здесь же оковы Романова — главная реликвия этих мест, к которым раньше стекались паломники. Еще одним обязательным пунктом для паломников была, собственно, яма. Сегодня над ней возведена церковь, и в яму все еще можно попасть. В советское время она была закопана, а затем реставрировалась, насколько вообще можно реставрировать яму, но тем не менее — это та самая яма. В ней тесно и темно, как в гробу, и нет ничего, кроме маленькой полочки с портретом Михаила Никитича. К портрету кладут конфеты и печенье.
В 1613 году, после воцарения Романовых, эти места первым делом объявят святыми. С ямы трехсотлетний период правления Романовых начался, ямой закончился. Русская история, такие дела.
Христофор
В начале XVII века, когда сюда привезли Михаила Никитича, дальше Ныробки не было вообще ничего. То есть, была, конечно, Югра, но освоение Сибири только начиналось, и Ныроб был последним северным русским пределом. Земли с тех пор осваивались, границы восприятия расширялись, но Ныроб так и пронес сквозь века эту свою «предельность». Во всяком случае, для жителей Пермского края он и сейчас ассоциируется с каким-то последним далеким рубежом, дальше которого — черт знает что. Конечно, сейчас эта отдаленность в большей степени стала просто частью его образа, а не реальным географическим фактом (хотя асфальтовая дорога в Ныробе, действительно, заканчивается). Но все же удивительно, насколько изящно в этой образности переплелись разные сюжеты, в конечном итоге срифмовавшиеся друг с другом.
Мифически-библейская Кинокефалия существовала в разных мифах и культурах, но всегда была где-то «не здесь», где-то на неизведанных границах ойкумены. Со временем она превратилась в расхожий образ «страны, где люди ходят с песьими головами» — обыденный синоним не то Тьмутаракани, не то просто любой terra incognita. В Ныробе все это сошлось воедино: с этим дальним рубежом, тупиком, в котором кончаются дороги, неразрывно связан образ самого известного псоглавца — Святого Христофора. Фреску с его изображением можно обнаружить на стене Никольской церкви, и это настоящее чудо, поскольку фреска, спрятанная под слоем штукатурки и явленная миру в постсоветское время, пережила не только период СССР, когда в здании церкви располагалась сберкасса и отдел милиции.
Она невероятным образом пережила и запрет Святейшего Синода, который в 1707 году был наложен на «противное естеству» изображение святого. Фрески с Христофором уничтожали по всей стране. А в Ныробе не уничтожили. Как так получилось — непонятно, но, возможно, дело в том, что Святой Христофор в Ныробе почитался особо. Все-таки он считается покровителем охотников, а охота здесь всегда была одним из основных промыслов. Перед уходом в лес охотники подносили «песьему богу» мясо заколотых на окраине села быков — из-за этого их прозвали быкоедами, а бык впоследствии даже попал на герб Ныроба. Во всем этом просматривалась какая-то странная семь христианства и язычества, и православная церковь пыталась бороться с этой традицией, но безуспешно.
Никольская церковь, в которой находится фреска Христофора — одна из самых красивых на Урале. Изящно декорированная пятиглавая церковь, возведенная в 1705 году на месте деревянного храма, который появился здесь в 1613-м, как только эти места объявили святыми. Про нее говорят, что она чудесным образом «выросла из земли». Объясняется это прозаично — ее строили без лесов, постепенно увеличивая высоту земляных отвалов вокруг стен, которые позже были убраны. То есть, в каком-то смысле она действительно выросла из земли на ровном месте. Она и сейчас стоит, по сути, посреди пустого и печального пространства, что только оттеняет ее невероятный вид.
Зона
И в этом весь Ныроб — это сразу все, что принято любить и ненавидеть в российских поселках городского типа. Его можно осмотреть за сорок минут и успеть на последний автобус (он же — единственный, и между его прибытием и возвращением в Пермь проходит ровно час).
Ныроб — это великолепный памятник архитектуры и окружающие его полуразрушенные столетние дома, это кладбище в центре поселка, разделяющее его пополам, это сталинские двухэтажки, семьдесят лет назад возведенные на двадцать лет, это ДК с модернистской мозаикой (про которую полушутя говорят, что ее выкладывали заключенные и что это видно по редкой для позднесоветской эпохи степени откровенности), это колоссальные жилищные и коммунальные проблемы, это прекрасные резные наличники и нелепые печальные преступления (в прошлом году бывшую главу поселения обвинили в краже 18 тысяч бюджетных рублей), это аскетичный крест в память о жертвах репрессий и, опять же, зоны.
Правда, этой части своей идентичности Ныроб вскоре может лишиться, и этому не рад почти никто из местных жителей. Ныроб сросся с исправительной колонией, он может просто погибнуть и опустеть без нее. Но оптимизация дальних колоний, затерянных в лесах и полупустых — это федеральная тенденция, которую система ФСИН продвигает, чтобы уменьшить расходы и, как ни странно, стать более «европейской» (в том смысле, что традиция отправлять людей максимально далеко от дома в непроходимые леса все же стала понемногу искореняться — Михаил Романов не дожил до этого каких-то четыреста лет).
Если колонию в Ныробе оптимизируют — те, кто может, разъедутся, а качество жизни тех, кто не может уехать, станет много хуже. Но Ныроб, наверное, все же останется Ныробом. Кажется, что можно закрыть колонию, можно разрушить церковь, зарыть яму, снести всё подчистую или, наоборот, выстроить вокруг города и новые дороги — но Ныроб так и останется дальним рубежом, за которым холод и пустота.