Владивосток: компьютерная стратегия в реальном времени
В этом году Владивостоку исполняется 165 лет – нужен ведь любому тексту, говорят, «информационный повод». Хотя у меня повод свой, с юбилеями не связанный. Просто так вышло, что прошлой зимой я впервые во Владивосток попал, ну и влюбился, конечно: особый город, живой, шумный, нездешний и наш, особые люди. Сопки эти, по которым город скачет. Еще море, там всегда есть море, даже если моря не видно. Но тут распространяться незачем – кто был, и так поймет, а кто не был, тому сострадаю.
Туда ехал налегке, а когда возвращался – набил под завязку рюкзак книгами местных издательств. Строгая дама на контроле в аэропорту спросила даже: «Это у вас там документы какие-то, да?» «Книги», - ответил я. «Книги?» «Ну да, книги». «Книги», - еще раз повторила она задумчиво и в самолет до Москвы меня все-таки пустила.
Книги ждали своего часа, дождались, я их честно прочел и теперь хочу кое-какими мыслями с вами поделиться. Вот, собственно, и весь повод.
Среди прочих приобретений – «Краткий исторический очерк города Владивостока» Николая Матвеева («Рубеж», 2024). Тоже человек особенный, но про него рассказ приберегу напоследок, пока – про книгу. Книгу свою Матвеев (он был тогда известным в городе журналистом и даже в местной думе успел позаседать) подготовил к первому настоящему юбилею города – она вышла в 1910-м, когда Владивостоку исполнилось 50 лет. Честно сидел в архивах, составил незамысловатую хронику: от 20 июня 1860 года, когда «сорок нижних чинов 4-го линейного батальона под начальством прапорщика», прибывшие на транспорте «Маньчжур», разбили свои палатки там, где впоследствии появится город, и до 1908-го, когда Владивосток стал уже и грозной крепостью, и важным торговым центром на Тихом океане.
По жанру это настоящая летопись. Вполне в древнем духе: «В год 6370 (862). Изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом». Вот что-то похожее, только речь – о событиях второй половины XIX века. Бусы получаются, связка происшествий, важных и мелких, и это придает труду Матвеева специальную прелесть.
Но это ведь все рядом – что такое для большой истории полтора века? Пустяк. И книга читается совершенно по-особому, это словно бы сценарий компьютерной игры: русские люди – понятные нам, не из седых легенд, почти такие же, как мы, собираются и на пустом месте начинают шаг за шагом создавать город. Теперь – за полмиллиона жителей, прекрасные улицы в центре, здания иностранных торговых домов и особняки купцов, пережившие все потрясения двадцатого столетия, небоскребы, ошеломляющий пришельца мост на остров Русский. Но вначале-то – только палатки сорока нижних чинов. И ты можешь благодаря книге Матвеева шаг за шагом – «ход за ходом» хочется сказать – отслеживать эту историю возникновения города из ничего.
Я не собираюсь пересказывать книгу, да и как ее перескажешь? Попробуйте найти, прочтите. Я лишь хочу сосредоточиться на первых моментах этой удивительной игры.
Начали, конечно, с постройки казармы. Это первый, ожидаемый, понятный всякому, кто играл в стратегии в реальном времени, ход. Ну и для империи, отъедавшей земли у слабеющего Китая, тоже вполне логичный. Рядом с казармой как-то сами собой завелись кабаки, и было их не менее трех. Приказа никто не давал, разрешения на строительство тоже, в общем – из-под земли выросли. Но первые путешественники, посещавшие Владивосток, описывали его именно как скопище кабаков почему-то (не я клевещу, Матвеев цитирует).
Затем появилась церковь. Построить ее просили те самые «нижние чины» и матросы кораблей, стоявших в бухте. Они же собирали деньги на стройку. Первая церковь была, естественно, деревянной.
Следующее важное строение – лазарет. В 1861 году он уже существовал.
Первый гражданский житель – купец Яков Лазаревич Семенов. Прибыл в будущий Владивосток в 1861 году почти бедняком, а стал купцом первой гильдии, уважаемым человеком (и не просто так уважаемым: городской голова, меценат, устроитель разных нужных городу учреждений). Но это потом. Пока он торгует с китайцами какой-то мелочью. Ему же отвели первую землю под постройку дома и двора.
Первая загадка: частных жителей во Владивостоке, помимо купца Семенова, в 1863 году все-таки нет, но есть первая запись о крещении младенца в церкви. Православного вероисповедания женщина Евдокия Матвеева-Горелко 29 сентября крестила дочь Надежду. Отец в документе не упомянут, а в восприемниках – младший гарнизонный канонир и еще одна неизвестно откуда появившаяся женщина, Екатерина Бондаренко.
1864 – первые поселенцы, тонкий момент, государственная мудрость – начальство высылает в новые порты из уже освоенных земель «несколько семей более ленивых», чтобы их наделы передать более трудолюбивым.
Тот же год – первые иностранцы, американец Купер (попал в хронику, потому что у него сгорел склад с товарами), голландец Де-Физ. Постепенно иностранные торговцы станут важной частью владивостокского общества, а эти – пионеры.
Первые женщины, уже не из пустоты возникшие, а упомянутые в документах: «Первыми женщинами здесь были три ссыльно-каторжных, из коих одна девушка попала сюда за умерщвление своего новорожденного ребенка; другая, черкешенка, из ревности заколовшая мужа, и 3-я посадская молодуха, тоже кого-то пырнувшая».
Первая благородная дама – «матушка Рейтер», жена, как пишет Матвеев, пехотного капитана, которого отправили во Владивосток служить. По другим сведениям, муж ее был телеграфистом, но точно одно – в ранней истории города она персонаж важный, «поилица и кормилица» всех гарнизонных офицеров, бойкая и злоязычная, смело вступавшая в дуэли с самыми отчаянными служаками-ругателями. В начале ХХ века, выйдя второй раз замуж, она из Владивостока уехала. А для местных настолько была своей, что даже имени ее никто не помнил или не знал – все звали «матушкой», а то и «мамашей».
Первое преступление (1866) – убит вместе со всей семьей некий китаец, похищен ящик с деньгами. И первая шайка воров, живущая кражами и сбытом краденого (в городе, где жителей – человек 500 и преобладают военные).
Первая ревизия, обнаруживающая халатность и лихоимство, и даже первая война – пока еще почти ненастоящая «Манзовская война» 1868 года. Манзы – это местные китайцы. На одном из островов в заливе китайцы развернули нелегальную добычу золота, на разгон их отправили воинскую команду и неожиданно наткнулись на сопротивление – три убитых, раненые. Пришлось отступать. Но собрались с силами, справились, кого перебили, кого переловили, первая победа.
Первая аптека, первый телеграф, первые иностранные торговые дома (все очень дорого и все, кроме водки, очень плохого качества, водка отличная). И так далее, по нарастающей, и вот теперь – город на сопках, небоскребы, мост…
Пару слов об авторе: сын фельдшера русской православной миссии в Японии, смерть отца, возвращение в Россию, детство совсем невеселое, талант, пробивший себе дорогу. Стихи, рассказы, но настоящая его слава – слава журналиста, писал он под псевдонимом Николай Амурский и его знало все Приморье. Знаком качества – полтора года тюрьмы за журналистскую работу. Отсидел, вышел, стал гласным городской думы, составил эту свою хронику…
Большая семья, пятнадцать детей, тоже непростые люди. Николай Матвеев с женой и тремя младшими детьми эмигрировал в Японию, умер в 1941-м глубоким стариком. А вот среди детей его, оставшихся с большевиками, - поэт Венедикт Март. Крестным отцом у Венедикта Николаевича Матвеева был ссыльный Иван Ювачев, отец Даниила Хармса. Едва ли поэтому, конечно, но он стал отчаянным языковым экспериментатором. Расстрелян в 1937-м. Жил тогда в Киеве, а обвинили в шпионаже в пользу Японии. Ну, при таком-то отце…
А вот сын Венедикта Марта (и внук нашего Матвеева) – Иван Елагин, один из самых важных русских поэтов ХХ века. Великое и страшное стихотворение Елагина «Амнистия» - как раз про Венедикта Марта:
Летом в Киеве, в тридцать восьмом.
Этот, верно, на очень хорошую пенсию вышел.
Вот только с датой смерти поэт ошибся. Теперь мы точно знаем, что Венедикта Николаевича Матвеева расстреляли 16 октября 1937 года.
Кстати, Новелла Матвеева, женщина-бард, тоже из потомков Николая Петровича Матвеева.
Сбился с тона, но что делать – у русского ХХ века своя хроника. Там другие игры, хотя казармы строить у нас никогда не забывали.