Английская энциклопедия русской жизни
Труды и дни россиян в альбоме Джона Аткинсона
Едва ли вы (если вы, конечно, не специалист по русской истории XVIII века или по английской живописи) что-нибудь слышали про Джона Огастеса Аткинсона. Но при этом репродукции его работ видели почти наверняка. Несколько гравюр из его альбома «Живописное изображение нравов, обычаев и увеселений русских» (A Picturesque Representation of the Manners, Customs and Amusements of the Russians), изданного в Лондоне в 1803–1804 годах, воспроизводились во всех почти советских учебниках истории. Помните? «Русский крестьянин» – отходник, стоящий посреди дороги, опершись на палку, «Молочницы», о чем-то беседующие, отложив свой товар в кувшинах с плотно завязанными горлышками, и самая знаменитая – «Ледяные горы», с которых мчатся вниз на санях и знатные люди, и люди самые обычные.
Аткинсон долго жил в России, стал настоящим знатоком русской жизни, и теперь мы можем его глазами посмотреть на этот затерянный мир.
Гравер при государыне
Биография – без извивов и потрясений, если не считать того, что совсем еще ребенком уроженец Лондона Джон Аткинсон оказался в чужой и непонятной стране. В 1784 году Екатерина Вторая наняла на службу его близкого родственника – довольно знаменитого гравера Джеймса Уокера. Он специализировался на портретах, а также – на гравированных репродукциях известных картин. Екатерина хотела, чтобы в Европе узнали о том, какую выдающуюся коллекцию она собрала в Эрмитаже. Для этого и потребовались репродукции. Уокер, вообще-то, и на родине имел достаточно заказов, и не то, чтобы рвался в путешествие. Но российская императрица сделала такое предложение, от которого он отказаться просто не смог. Государыня не жалела денег, если речь шла о престиже империи.
То ли дядей приходился Уокер Аткинсону, то ли отчимом – ясности нет, источники говорят разное. Но, отправляясь в Петербург, чтобы занять должность придворного гравера, мастер взял с собой мальчика в качестве ученика. Аткинсону на тот момент было девять.
Жизнь Уокера в столице России складывалась вполне успешно: он работал в Эрмитаже (для того и звали), получал другие заказы, преподавал в Академии художеств. После смерти Екатерины ничего не изменилось – Павел тоже благоволил англичанам.
Аткинсон учился у знаменитого родственника и довольно рано начал работать самостоятельно. Первая из известных его картин – «Ледяные горы» – написана в 1792 году. Она сейчас в Русском музее, и, конечно, работу 17-летнего художника шедевром не назовешь. Но обратим внимание на сюжет – уже тогда его интересовали бытовые зарисовки.
Он пробовал себя как портретист – и в 1797 году получил даже заказ на парадный портрет Павла Первого. Портрет, изображающий императора верхом на белом коне, сейчас в Павловске. Увы, это тоже не шедевр. Хотя государю работа, видимо, понравилась. Для украшения Михайловского замка он заказал серию картин на темы из русской истории. Четыре написал Аткинсон – «Крещение князя Владимира», «Куликовская битва», «Битва с татарами» и «Высадка татар». Громадные (5,5 на 3,5 метра) полотна висели в Воскресенском зале и на Парадной лестнице замка. Шансов увидеть их сейчас нет – первые две в запасниках Третьяковки, судьба еще двух неизвестна с 1925 года. Но специалисты утверждают, что работы тоже получились не самые выдающиеся.
Впрочем, заказчик так не считал, изрядный гонорар – 6000 рублей – был художнику выплачен полностью.
Альбом для царя
В общем, здесь могла бы быть история человека вполне умеренных дарований, который неплохо кормился при русском императорском дворе. Но нет, вышло все по-другому. В 1802 году, проведя в России 18 лет, Уокер и Аткинсон вернулись домой, в Англию. И вот здесь-то Аткинсон по-настоящему себя нашел. Оказалось, что его призвание – не гигантские монументальные полотна, а изящные бытовые зарисовки. Наброски к будущему альбому с изображением «обычаев, нравов и увеселений русских» он делал еще в Петербурге. В Лондоне замысел оформился до конца и после года трудов появилась книга – 100 раскрашенных гравированных листов.
Кстати, да, это именно книга: ее интересно не только рассматривать, но и читать. Уокер снабдил гравюры Аткинсона пояснениями – это емкие, короткие тексты, четко объясняющие, что именно на каждом листе альбома изображено.
Книгу мастера посвятили императору Александру Первому – с очевидным расчетом на то, что он, как его великая бабка и нервный отец, не оставит художников без награды. Пишут об этом прямо, хоть и витиевато: «Всеподданнейше просим дозволения воспользоваться возможностью и сообщить миру, Государь, что, когда Ваше Императорское Величество соблаговолит вознаградить скромное дарование, которое Преславная Императрица Екатерина благоволила поощрять еще в его юном возрасте, это будет красноречивым свидетельством того, что Вы желаете следовать за Нею по пути, приведшему Ее к славе и бессмертию».
Уокер и Аткинсон неплохо разбирались в устройстве русской придворной жизни: расчет здесь тонкий. Александр сразу после переворота, приведшего его к власти, произнес знаменитую фразу: «При мне все будет как при бабушке!» Англичане аккуратно напоминают самодержцу, что, раз уж все так, – бабушка-то про них не забывала. И что они готовы всей Европе рассказать, что новый царь даже в мелочах действует по ее примеру. Впрочем, неизвестно, поощрил ли Александр их старания.
Но это было не так уж и важно – альбом имел успех, и на волне этого успеха Аткинсон и Уокер выпустили еще два альбома, на этот раз – про англичан с их обычаями и нравами. И после того Аткинсон работой был не обделен. И про Россию, кстати, не забывал тоже. В 1807 году он доделал круговую панораму Санкт-Петербурга (город он рисовал с башни Кунсткамеры). Во время наполеоновских войн вернулся к батальной живописи. Специально ездил в Ватерлоо, чтобы своими глазами увидеть сражение.
Последняя из известных его работ датируется 1829 годом. Что с ним было позже – не знаем, документов не осталось.
Свидетельство очевидцев
Даже и посвящение уже позволяет взглянуть на альбом с неожиданного ракурса: Аткинсон и Уокер долго жили в России, вполне сносно говорили по-русски, внимательно вглядывались не только в жизнь придворных кругов, но и в жизнь простонародья. Легко предположить, что про обычную российскую действительность они знали даже лучше, чем воспитанный иноземным учителем император. Многие сценки из альбома Александру Первому были точно так же непонятны, как и английским читателям, и на помощь приходили заметки Уокера. Самодержец вполне мог узнать много нового о жизни собственных подданных из английской книги с великолепными картинками.
Но, конечно, куда важнее то, что эта книга сегодня может рассказать нам. В альбоме нет никакой системы, Аткинсон рисовал только то, что самого его интересовало. К тому же у него был принцип – показывать лишь то, что самому довелось увидеть. Поэтому, например, в «Живописном изображении» совсем мало откровенной экзотики – жители имперских окраин в диковинных нарядах редко появлялись в столице. Есть башкиры, цыгане, знатный черкес, татары – и это, кажется, все. Ну и, конечно, есть финны – финнов как раз в окрестностях Петербурга хватало.
Рисунки изящные, легкие, почти воздушные, описания – четкие и деловые. В них вообще нет оценок. Ни художник, ни автор текстов не хотят рассказывать историю о дикой стране, вроде тех, которые любили во все века путешественники по России. Их задача – погрузить зрителя в хаос живой жизни (отсюда, думается, и отсутствие системы в изложении) и пояснить непонятные моменты.
Пожалуй, больше всего сейчас эта книга напоминает изощренный документальный фильм, нарезку кадров, формирующую портрет эпохи.
Благодаря Аткинсону и Уокеру мы знаем сегодня, как выглядела пестрая городская толпа во время праздников, как одевались, на чем ездили, на чем возили грузы, как работали и как веселились жители России в конце XVIII века. Все листы выполнены с настоящей любовью и с большим вниманием к деталям. Некоторые – вовсе уникальны: никто так много не рисовал в то время русских крестьян, например. Изображение оркестра роговой музыки – чуть ли не единственное для своей эпохи. Без Аткинсона мы бы и представить себе не могли, как выглядели эти оркестры, окончательно исчезнувшие уже в первой четверти XIX века.
Оно, впрочем, и неудивительно: это ведь своеобразный памятник русскому рабству. Музыканты играли на трубах разного размера. Каждый рог выдавал одну ноту определенного тона. Нужны были годы тренировок, чтобы это гудение превратить в музыку. И полная несвобода участников, которые жизнь тратили на то, чтобы учиться выдувать одну ноту.
С горы на санках
Хочется добрые слова сказать и про Уокера. Без его пояснений мы бы – как их английские современники и русский император – тоже не поняли смысла многих картин. Других описаний некоторых сельских игр и вовсе не осталось. Только благодаря Уокеру мы теперь понимаем, как была устроена у крестьян игра в городки (в целом похоже на современный вариант, но не без нюансов). И как проходили деревенские сходки: «Хотя деревни в России не управляются бурмистрами или старшинами, которых выбирали бы сами жители, однако в определенных случаях все сходятся вместе, чтобы, например, выбрать рекрутов из молодых людей, проживающих в деревне, или чтобы обсудить плату владельцу за землю и другие подобные вопросы. Такие собрания называются по-русски мир, или мировое собрание, и проводятся они на главной улице деревни. На них обычно председательствует старейшина – его можно отличить в толпе по белой палке, недавно срезанной и очищенной от коры. Он всегда занимает место рядом со свежей кучей коровьего навоза, воткнув в нее свою трость. Основан ли этот обычай на предрассудке или является символическим изображением скотоводства или удобрения почвы, нам установить не удалось».
Ну, и еще одно описание, которое прилагается к самой, наверное, знаменитой работе Аткинсона. «Ледяные горы»: «Катание с ледяных гор – излюбленное развлечение русских зимой. Без этого не обходится ни одна деревня, ни одно селение, особенно во время Масленицы. Ледяные горы в Санкт-Петербурге устраивают с размахом. Сначала возводят леса из брусьев высотой около 35 футов; на верхнюю площадку ведет лестница; со стороны, противоположной ступеням, крепят пологий скат, который образует угол примерно в 50 или 55 градусов, с покрытием изо льда. К этому спуску ведут две маленькие дверцы. Лед очень тщательно выравнивают в прямую линию длиной около сотни фандомов и шириной в 20 футов. Параллельно к этой горе строится еще одна гора такого же размера. На верхней площадке находятся направляющие – с маленькими деревянными санями длиной около 18 дюймов, на металлических полозьях. Желающий скатиться вниз с такой горы садится на колени направляющего, ставя свои ноги между ними, тот отталкивается руками от края, и сани несутся с огромной скоростью по льду».
На картинке – дети, купцы, офицеры, какой-то знатный господин, прибывший на праздник в санках с лакеями, простолюдины… Все равны перед праздником.
Альбом на русском языке (с параллельными английскими текстами) вышел в 2016 году в издательстве «Кучково поле».
P.S.
У этого цикла «Севера» своя традиция – отмечать то, что писали иностранцы о русских банях. В «Живописных изображениях», естественно, бане тоже нашлось место: «Человек, желающий попариться, укладывается на скамью, расположенную футов на шесть или семь над полом, всего в двух или трех футах от потолка, поскольку там собирается больше всего пара и жара. На этих скамьях намыливают тело и трут его связками березовых прутьев с листьями, после чего листья смывают. Прыгая после этого в реку или катаясь по снегу, они зимой из 30-градусной жары в бане попадают сразу в мороз на открытом воздухе, иногда доходящий до 30 градусов, что по Реомюру дает разницу температур примерно в 60 градусов». Вообразить себе подобное практически невозможно!”
Как видите – и здесь никаких привычных ужасов, никакого возмущения русской дикостью. Только пристальный взгляд заинтересованного исследования.
P.P.S.
Задело мои патриотические чувства, пожалуй, одно только место в книге. Описывая сельский кулачный бой, Уокер говорит: “Вероятно, наши бойцы посчитали бы таких соперников несерьезными, поскольку русские во время поединка не защищают тело, направляя свои удары в произвольном порядке”.
Ну, знаете что, просвещенные мореплаватели! Вы, конечно, бокс изобрели, но это еще посмотреть надо, кто кого сборет, если наш медведь на вашего льва налезет.
Впрочем, Уокер исправляется молниеносно: “В то же самое время я убежден, что для подобной борьбы требуется немалое мужество и отвага”.