Схватка космического масштаба
Национальный миф, созданный анонимным автором
«Попущением божьим, за грехи наши, по наваждению дьявола поднялся князь восточной страны, по имени Мамай, язычник верой, идолопоклонник и иконоборец, злой преследователь христиан: И начал подстрекать его дьявол, и вошло в сердце его искушение против мира христианского, и подучил его враг, как разорить христианскую веру и осквернить святые церкви, потому что всех христиан захотел покорить себе, чтобы не славилось имя господне средь верных богу. Господь же наш, бог, царь и творец всего сущего, что пожелает, то и исполнит. <…>
Узнав все от своих старых татар, начал Мамай поспешать, дьяволом распаляемый непрестанно, ополчаясь на христиан. И, забывшись, стал говорить своим алпаутам, и есаулам, и князьям, и воеводам, и всем татарам так: "Я не хочу так поступить, как Батый, но когда приду на Русь и убью князя их, то какие города наилучшие достаточны будут для нас — тут и осядем, и Русью завладеем, тихо и беззаботно заживем", — а не знал того, проклятый, что господня рука высока».
Победа на Куликовом поле — одно из главных событий нашей истории. Нет, не так, все сложнее, конечно: это не просто история. Дело ведь не в реальных последствиях победы Дмитрия Ивановича Московского — через пару лет после битвы Тохтамыш сжег Москву, вынудив князя-победителя довольно некрасиво бежать в Нижний Новгород, бросив столицу на произвол судьбы. А иго длилось еще целый век.
Это не просто история, это — один из камней в фундаменте национального мифа. Эта победа одинаково важна была и для Московского царства, и для империи Романовых, и для Советской России (ну, по крайней мере, после того, как отказавшись от стратегии тотального разрыва с проклятым прошлым, советские идеологи стали искать вдохновляющих примеров не только в «истории освободительного движения»).
Первая победа над грозным врагом, поставившим под вопрос само существование русской государственности. Первый шаг к национальной самостоятельности. Ну, и так далее.
И, конечно, мы в школе еще узнаем массу подробностей о ходе битвы. И о том, как Дмитрий ездил к святому Сергию Радонежскому — просить благословения, как получил его, и как послал Сергий в помощь ему двух монахов-воинов — Пересвета и Ослябю. Как шли полки через Коломну к Куликову полю, как слушал в ночь перед боем мудрый воевода Боброк-Волынский землю, и как предсказал большую кровь и большую победу. Как великий князь снял золоченый панцирь и вышел на поле в простых доспехах. Как начал бой Александр Пересвет схваткой с богатырем Челубеем, и как погибли оба. И как решила исход сражения внезапная атака засадного полка.
«Сказание» и правда
На самом деле все эти детали исходят из одного источника — из «Сказания о Мамаевом побоище», самой, наверное, красивой из воинских повестей древней Руси. И одной из самых популярных — ее продолжали переписывать даже в конце XIX века, когда книга была уже многажды издана. Николай Карамзин в «Истории государства российского» — не будем забывать, что Карамзин в первую очередь писатель, — поддался очарованию древнего памятника, и полностью повторил изложенную в «Сказании» версию событий. Из его труда и переходит эта версия в научно-популярные книги, романы, фильмы и школьные учебники.
На самом деле, конечно, въедливые профессионалы-историки давно и старательно разбираются с деталями Куликовской битвы. Это и понятно — событие ведь не рядовое. И чем старательнее разбираются — тем меньше остается плоти на скелете их унылых рассказов.
Возможно, Дмитрий ездил к Сергию не перед Куликовской битвой, а за два года до того — перед битвой при реке Воже (тогда, кстати, русское войско тоже нанесло поражение татарам). Реальное существование Александра Пересвета и Родиона Осляби, причисленных к лику святых, — под вопросом, хотя они упоминаются в «Житии Сергия Радонежского», а Пересвет — также герой «Задонщины». «Задонщина» — еще один важный древнерусский текст о Куликовской битве, написанный, скорее всего, раньше, чем «Сказание». Более того — автор «Сказания», видимо, «Задонщину» читал.
Вот только в «Задонщине» Пересвет нам показан в самый разгар битвы, хотя в «Сказании» он гибнет перед ее началом. Татарского богатыря в разных списках зовут по-разному — иногда Темир-мурза, иногда — Таврул. Имя «Челубей» появляется в самых поздних, но как раз один из таких поздних списков лег в основу лубочного пересказа «Сказания», и ничего теперь не поделаешь с народной памятью. Да, а в некоторых списках он вовсе остается безымянным — «злой печенег из большого войска татарского».
Страшно сказать, но даже и про засадный полк нам известно только из «Сказания» — в той же «Задонщине», например, русские просто идут в атаку, и, после ожесточенной битвы смяв татарские полки, гонят поганых.
Все прочее — все великолепные детали, от которых перехватывает дух, — и Боброк, слушающий землю, и его разговор с Владимиром Серпуховским, который не может спокойно глядеть из засады, как гибнут русские воины, и Дмитрий в простых доспехах, и боярин Бренк в золоченом княжеском панцире, и атака засадного полка, — лишь элементы прекрасного литературного повествования, не факты.
Но разве это важно, когда встали в ряд, как воины в латах, такие вот слова: «Соратники же, друзья выскочили из дубравы зеленой, словно соколы испытанные сорвались с золотых колодок, бросились на бескрайние стада откормленные, на ту великую силу татарскую; а стяги их направлены твердым воеводою Дмитрием Волынцем; и были они, словно Давидовы отроки, у которых сердца будто львиные, точно лютые волки на овечьи стада напали и стали поганых татар сечь немилосердно».
История и миф
«Сказание», как сейчас считают, скорее всего было написано в XV веке, через несколько десятилетий после Куликовской победы. Автор — не очевидец и тем более не участник битвы, хотя, возможно, беседовал с ветеранами. Он — из кругов церковных, что доказывают обильные библейские реминисценции в тексте, а также довольно неожиданные сравнения, свидетельствующие об изрядной эрудиции нашего писателя. Так, например, Батыя он называет «вторым Юлианом Отступником». А чтобы подчеркнуть, что это не просто обычная какая-то война, что это — схватка космического масштаба, в которой правая вера противостоит язычеству, заставляет перепуганного Мамая молиться не только «великому своему пособнику Магомету», но также «Перуну, Салавату, Ираклию и Хорсу».
Если мне не изменяет память — сейчас не нашел — видел я вариант, где среди идолов, которых беспокоит Мамай тщетными своими молитвами, упоминается даже Аполлон.
В некоторых исторических деталях автор откровенно путается — так, например, безбожную Литву ведет на русских князь Ольгерд. На самом деле, Ольгерд умер за три года до Куликовской битвы, а в тыл войскам Дмитрия заходил, но так и не решился напасть, его сын — Ягайло.
Но это все мелочи, конечно. Потому что «Сказание» само превращается в историю. В историю о силе слова. В историю о том, как гениальный текст создает собственную реальность, с которой исторической критике не справиться.
Для знатоков важно разбираться в достоверности тех или иных деталей. А для всех, кто говорит по-русски, важно, как встает на колени перед Непрядвой воевода Дмитрий Боброк, опытен муж из земли Волынской, чтобы узнать исход битвы.
«Когда заря померкла и наступила глубокая ночь, Дмитрий Волынец, взяв с собою великого князя только, выехал на поле Куликово и, став между двумя войсками и поворотясь на татарскую сторону, услышал стук громкий, и клики, и вопль, будто торжища сходятся, будто город строится, будто гром великий гремит; с тылу же войска татарского волки воют грозно весьма, по правой стороне войска татарского вороны кличут и гомон птичий, громкий очень, а по левой стороне будто горы шатаются — гром страшный, по реке же Непрядве гуси и лебеди крыльями плещут, небывалую грозу предвещая. И сказал князь великий Дмитрию Волынцу: "Слышим, брат, — гроза страшная очень". И ответил Волынец: "Призывай, княже, бога на помощь!"
Важны вот эти простые слова о готовности к подвигу и смерти: "И двигался князь великий Дмитрий Иванович по большой широкой дороге, а за ним русские сыны идут скоро, будто медвяные чаши пить и гроздья виноградные есть, желая себе чести добыть и славного имени".
Настоящая история, вечный, неостановимый поиск ответа на вопрос "как оно было на самом деле?" — разумеется, нужна. Но она, уточняя и даже опровергая легенду, легенды не отменяет. В этом сила легенды.
Главную русскую легенду о главной русской битве создал один человек. И мы, кстати, даже не знаем, как его звали.
P.S.
А в качестве постскриптума, — короткий анекдот, который как раз и показывает силу правильно подобранных слов.
Один мой добрый друг, казах, много лет живущий в Москве, рассказывал: приходит он как-то домой, и видит — его девятилетний сын машет перед зеркалом деревянным мечом и кричит: "Я русский богатырь Александр Пересвет!"
Оказалось, в школе им как раз рассказывали про Куликовскую битву. Рассказывали то, что написал безымянный автор "Сказания".
— Посмотри на себя, — сказал мой друг не без простительной язвительности. — Ты, скорее, все-таки Челубей.
Очень уж точно, уместно встали одно за другим слова в этой старой книжке. Реальности против них не устоять.
Издавали "Сказание", разумеется, неоднократно. И адаптировали, и переводили (язык оригинала для современного неподготовленного читателя все-таки тяжеловат). А к шестисотлетию битвы, в 1980, в издательстве »Советская Россия« вышло факсимильное издание одного из лицевых (то есть, иллюстрированных) списков из коллекции Исторического музея.