Старица, царство гармонии
Иван Давыдов работает сейчас над циклом видео-очерков о маленьких русских городках. Может быть, еще и книга получится. А пока для читателей «Севера» - текст последней главы (всего их двенадцать плюс бонус, а в книге, если случится книга, будет пятнадцать).
Разговор об этом городе я оставил напоследок, и не просто так. Просто для меня он – воплощение что ли, тихой уездной красоты. Не знаю даже, почему, не знаю, смогу ли вам это объяснить. Само собой как-то вышло. Нет, разумеется, есть здесь и древние памятники – даже в избытке, есть и свои любопытные истории, но дело ведь не только в этом. Надеюсь робко, что сумел вас убедить, что в каждом маленьком городе что-нибудь подобное отыскать можно. Все еще можно (хотя лучше, наверное, поспешить, всегда стоит спешить). Что тут скажешь? Так получилось. Увидел раз – и что-то внутри дрогнуло, увидел второй… Здесь – для меня – речь не про влюбленность уже, наверное, а про любовь.
Лучше ехать летом, и обязательно нужно остановиться на мосту через Волгу. Идеальная точка, чтобы его увидеть. Его – Борисоглебский собор на высоком берегу реки.
Когда-то он был другим (нет, не женщиной с узким лицом, как, возможно, успели подумать знатоки творчества одного выдающегося поэта-иноагента). Старый, построенный в XVI веке собор Бориса и Глеба был величественным и странным: пять шатров на круглом основании. Единственное в своем роде строение. Но старинные мастера в чем-то просчитались, шатры основание продавили, находиться в церкви стало опасно и ее разобрали. Там еще были громадные керамические иконы, некоторые сохранились, иногда их показывают на выставках. В Москве показывают, не в Старице.
Нынешний построили в начале XIX века, и вот он… Непросто это объяснить, только ради того, чтобы его увидеть, до Старицы следует добраться, но я все-таки попробую подобрать слова: он вроде бы должен быть здесь чужим, слишком европейским, во вкусе эпохи. Но нет. Чтобы не понять, а почувствовать смысл слова «гармония», нужно с Борисоглебским собором встретиться. Он абсолютно уместен, он, извините, идеален, про него и «построен» не скажешь, он словно бы здесь вырос. В нем величие без надрыва и пафоса, покой, что-то, может быть, что больше красоты.
Построил его местный зодчий, Матвей Алексеевич Чернятин, старицкий мещанин, случайно угодивший в архитекторы: тверской губернатор потребовал, чтобы из здешней школы прислали двух способных учеников, «для обучения архитектскому делу». Матвей был одним из этих двух. Выучился, показал успехи, и губернатор вернул его на родину, снабдив письмом к старицкому обществу: «Предлагаю городскому магистрату по нуждам, необходимым для города, быть ему Чернятину, по способностям архитектурным учеником, с производством ему жалования по семьдесят по пять рублей в год, впредь до усмотрения».
Когда Чернятин строил храм, он вдохновлялся великим творением Львова – Борисоглебским собором в соседнем Торжке (помните Торжок? – котлеты от Дарьи Пожарской, бандитствующие коты, собор в монастыре?), и это видно, а все равно – он свой здесь, его собор, он местный, как сам Чернятин, он и похож, и не похож на масштабное творение классика.
А ниже, под горкой, на берегу – другое чудо: Параскева Пятница, невообразимое нагромождение смешных куполов, чистая радость. Там еще и смородиновый квас продают, вкуснейший. А за рекой, напротив – Свято-Успенский монастырь, там свои древности, свои красоты, свои тайны.
Но Борисоглебский собор все-таки главный. Как ковер у Большого Лебовски – задает тон всей комнате. То есть всей Старице.
Идеальное место для медитации – скамья с видом на собор. Жара – не мешает, наоборот, плавит ненужные мысли, гонит их из головы. Собор, как сказано уже, на высоком берегу, на горке, в горке за железными дверями норы. Когда-то здесь добывали известняк для строек, потом в образовавшихся пещерах обосновались кузнецы. В горке двери, из горы торчат трубы, в бывших кузницах, наверное, тьма, проваливаешься в эту теплую тьму… С противоположного берега на собор любуется бронзовый Пушкин – классик поскитался по Тверской губернии, бывал и здесь. Рядом с Пушкиным фотографируются туристы и молодожены.
Крохотный городок – меньше семи тысяч жителей, уютный, пытающийся преодолеть разруху, сохранивший много старины, радующей глаз. А еще тут есть это чудо – Борисоглебский собор. И если помните, во многих прочих городах в наших прежних разговорах приходилось отыскивать особые тропки, чтобы показать, как они связаны с большой русской историей. А здесь ничего искать не надо. Здесь не тропка, здесь столбовая дорога.
И называлась поначалу просто – Городок или Новый городок, и в этом тоже особый какой-то уют, особенная человечность. Имя Старица – от впадающей в Волгу реки. Ее, кстати, почему-то разжаловали и теперь называют Старчонкой.
Именно здесь, неподалеку, возле деревни Бортенево князь Михаил Тверской разгромил рати татар и москвичей, выжигавших его владения. И это была первая в истории победа русских над ордынской конницей. Князь Юрий Московский при поддержке воеводы Кавгадыя собирался расправиться с конкурентом в борьбе за великокняжеский престол. Возле Старицы их войска планировали переправиться через Волгу, чтобы продолжить разбои и грабежи, но тверской воин захватчиков опередил: сначала разбил под Торжком отряд новгородцев, шедший на помощь татарам, а потом и основное их войско рассеял. Деревни Бортенево теперь нет, на месте битвы, над ручьем – старая ива да поклонный крест. Князя позже вызвали в Орду и казнили, и стал он святым. И, кстати, это именно он и построил небольшую крепость, Городок на берегу Волги в 1297 году. Хотя есть и мнение, что была Старица основана лет на восемьдесят пораньше.
Москва и Тверь много враждовали из-за Городка, но с конца XV века Старица – уезд Великого княжества Московского. Здешний князь Андрей Иванович Старицкий – сын великого князя Ивана III, после смерти Василия III, своего старшего брата, пытался бунтовать против его жены – Елены Глинской, правившей страной от имени малолетнего сына, Ивана IV, будущего Грозного. Не получилось, за бунт поплатился, умер в московской тюрьме. После чего его, как царского родственника, с почестями похоронили в Архангельском соборе Кремля.
А вот его единственный сын, князь Владимир Андреевич Старицкий, верой и правдой служил Ивану Грозному, своему двоюродному брату. Не помогло: сначала, разделив страну на опричнину и земщину, Грозный Старицу забрал в опричнину, а Владимиру в удел дал Дмитров и Звенигород. А потом и вовсе отравил его, опасаясь, видимо, что тот предъявит претензию на власть. А еще, по своему обыкновению, убил мать, жену, и – согласно некоторым источникам – двух сыновей старицкого князя. Генрих Штаден, немец по происхождению, служивший в опричном войске (и, между прочим, получивший в награду за службу двор в Старице) в интереснейших своих, хотя и не всегда достоверных мемуарах пишет, что женщин княжеского рода перед казнью раздели донага, чтобы опозорить.
Кстати, и князя Владимира после казни с почестями похоронили в Архангельском соборе – это ведь главная усыпальница московских государей и их родичей.
Владимир Андреевич – последний русский удельный князь, и если городу нужен миф (любому городу нужен миф), здесь – обширные просторы для изобретения такого мифа.
Грозному Старица нравилась – он тут подолгу живал, отсюда правил своим государством, тут принимал папского посла Антонио Поссевино, который приехал, чтобы посредничать в заключении мира между Иваном и польским королем Стефаном Баторием. Иван воевал в Ливонии, дела после первых успехов пошли плохо, он искал любой помощи. Делал вид, что интересуется предложениями Поссевино – а тот имел от папы поручение: добиться, чтобы схизматики-московиты приняли унию и подчинились Риму, а еще – поучаствовали в войне против турок. Но после того, как перемирие было заключено, Грозный все эти предложения отверг. Дальше переговоры – и диспуты о вере – велись уже в Москве. И чтобы вы составили себе представление о мощи используемых сторонами аргументов, вот пример: русский царь обвинил католиков в том, что они бреют бороду. Поссевино ловко возразил, что у папы Григория XIII – роскошная борода. Но и это Ивана не убедило.
Поссевино оставил записки о поездке в Россию, Старица там упоминается, но мельком. Папского посла поразил не город, а роскошь нарядов Ивана Грозного, драгоценностей в короне у которого было больше, чем у самого римского папы. В августе 2025-го, кстати, исполнилось 444 года со дня визита Антонио Поссевино в Старицу. Дата не круглая, но заставляющая обратить на себя внимание.
А принимал Грозный римского посла в Старицком кремле. Известно, что очертаниями здешний Кремль напоминал Московский, но в это приходится только верить – ничего от древней крепости в городе не сохранилось. Крепость, помнившую Грозного, уничтожили поляки, потом построили новую, но она обветшала и в XVIII веке ее разобрали. Опознать теперь получается лишь валы, на которых крепость стояла.
И еще немного о здешних великих. Напротив Борисоглебского собора, на низком берегу Волги – Свято-Успенский монастырь. По преданию монастырь старше города: якобы, его еще в XI веке основали подвижники, пришедшие сюда из Киева. Но это, конечно, только предание. Достоверно известно, что основал (или переосновал) обитель Андрей Старицкий, тот самый князь, который пытался соперничать с Еленой Глинской. Среди настоятелей монастыря – Иов, здешний уроженец, ставший впоследствии первым Патриархом Московским, верный сподвижник Бориса Годунова, немало способствовавший избранию Годунова на царство: после смерти Федора Иоанновича Иов написал что-то вроде пространного некролога, где хвалил, конечно, покойного царя, но так, что всякий понимал – все, что с государством случилось хорошего за годы его правления, - это заслуга ближнего боярина Бориса. Текст читали в церквях, и, конечно, это все помогло москвичам сделать правильный выбор, когда пришло время выбирать нового государя. В Смуту Лжедмитрий Первый сослал непокорного патриарха в Старицу, здесь, в Успенском монастыре он умер и был похоронен. После разгрома Самозванца Василий Шуйский предлагал ему вернуться на патриарший престол, но Иов – которому было к тому времени за восемьдесят и который совершенно ослеп, от этого предложения отказался.
Среди тех, кто был в настоятелях до него, - Герман, будущий епископ Герман Казанский, он тоже родом из Старицы. Смелый человек с тяжелой судьбой: Грозный в разгар опричнины предлагал Герману возглавить русскую церковь, тот отказался, не желая поддерживать террор. И умер. В Москве тогда свирепствовало моровое поветрие, и официально Герман – жертва болезни, но когда обрели его мощи, обнаружили, что епископу отрубили голову, причем двумя ударами. Первым раздробили нижнюю челюсть.
А среди тех, кто был после, - Дионисий Радонежский, ставший впоследствии настоятелем главного русского монастыря, Троице-Сергиева. Именно Дионисий в Смуту руководил обороной обители, поляки так и не смогли взять мощную крепость.
Все они святые, разумеется, не знаю, надо ли это уточнять.
А среди местночтимых старицких святых – мать (по другим данным – сестра) патриарха Иова. Пелагия была монахиней Вознесенского монастыря, от которого ничего не сохранилось. Большевики ни при чем – монастырь упразднили при Екатерине, когда государыня озаботилась изъятием церковных земель. Если будете скитаться по тихим дворикам Старицы, почти наверняка наткнетесь на величественные руины – белый камень, замысловатые наличники… Это Вознесенский собор монастыря, правда не тот, который видела монахиня Пелагия. Тот сгорел, его не раз перестраивали, но и перестроенный тоже не смог выжить. В тридцатые его закрыли, позже, во время боев за город собор сильно пострадал, после войны пытались даже не реставрировать, а приспособить под клуб, но в конце концов эту затею бросили.
Пелагию в Смуту убили поляки, о житии ее ничего не известно, официально она не канонизирована, но в городе о своей святой помнили. Мощи исследовала специальная комиссия в 2002 году, оказалось, что умерла монахиня от пулевого ранения. Тут же появилась и легенда, что якобы пыталась она увещевать лихих шляхтичей, грабивших монастырь, за что и была застрелена. Но это – слова совсем поздние, не подкрепленные вообще ничем.
Надгробие ее не сохранилось (хотя путешественники, писавшие о Старице в начале ХХ века, описывали почитаемую могилу в подробностях – тогда она еще существовала). Кладбище при храме, естественно, было, но нам осталось от него только несколько расколотых камней со старыми надписями.
А вот Свято-Успенский монастырь выжил, в нем – прекрасные храмы, два – XVI века, помнящие еще бунташного князя Андрея. Могучие, надежные, чуть тяжеловесные. Есть и более поздние, разумеется. И здесь, кстати, наглядно можно увидеть, что навык понимания древней красоты совершенно был утрачен в XVIII и XIX веках, и не так уж давно к нам вернулся. Числился в старицких помещиках генерал Алексей Тимофеевич Тутолмин, гвардеец, участник многих военных кампаний и многих орденов кавалер. Коллекционер, меценат, благотворитель – в здании учрежденной им на собственные средства в 1810 году в Старице больницы и сейчас – больница, и, кроме всего прочего, поэт. Не самый, конечно, выдающийся, из поэтов своего века, но тем не менее. Чтобы составить понятие о вкусах генерала, скажу, что главный его стихотворный сборник называется «Куда конь с копытом, туда и рак с клешней, или Сочинения отставного драгунского инвалида А. Т.» Слово «инвалид» в его время было синонимом нашего слова «ветеран», а смысл названия он пояснял так – не всем дано быть такими же великими, как Державин, но и тем, кто сидит в болоте у подножия Парнаса, хочется публиковать собственные произведения.
Так вот, этот Тутолмин решил устроить в Свято-Успенском монастыре фамильный склеп, для чего, - а человеком он был, повторюсь, очень и очень состоятельным, - возвел в 1819 году новую церковь, Троицкую, в царившем тогда классицистском вкусе. С неизбежным портиком, с колоннами… И не просто возвел, а вплотную к белокаменному Успенскому собору (это ранний XVI век). И наверняка генерал-меценат искренне верил, что не уродует облик древней обители, а наоборот, украшает. Церковь стоит, на усыпальницу – она в нижнем этаже – можно полюбоваться, все ожидаемо дорого и богато.
И немного обидно, что построено это нелепое здание по проекту архитектора Матвея Чернятина – того самого, который создал Борисоглебский собор, главное чудо Старицы. Он служил у Тутолмина управляющим в одном из имений, и, кстати, больницу на деньги своего щедрого хозяина построил тоже он.
В 1919 году монастырь закрыли, позже разломали значительную часть стены и угловые башни. Перед войной уцелевшие постройки решили реставрировать, однако война меняет любые планы. Немцы во Введенской церкви (это как раз XVI век, грандиозное шатровое строение) держали пленных красноармейцев. Зима 1941-го была холодной, и 78 человек погибли в храме от мороза.
После монастырь пытались реставрировать, передали на баланс Тверского музейного объединения, но не очень знали, что с ним делать. Под занавес Перестройки вернули Церкви, сейчас он отреставрирован по всем правилам науки, и тут стоит сказать, что это – заслуга бывшего вице-премьера Виктора Христенко. Честно говоря, я не знаю, почему этому чиновнику (он родом из Челябинска и к Старице, вроде бы, никакого отношения не имеет) особенно приглянулся именно Свято-Успенский монастырь, но Христенко создал целый специальный фонд для его восстановления и спас обитель. И спасибо ему, конечно.
Впрочем, может быть, он просто приехал как-нибудь в Старицу. А кто приехал, тот и полюбил, тут никаких особенных объяснений не требуется.
И прежде, чем монастырь покинуть, - еще одна связанная с ним история. Во дворе аккуратными рядами – старые кладбищенские памятники. Но это – не кладбище, вернее, не совсем кладбище. В советские времена кладбище разорили, уцелевшие памятники просто валялись на земле, разорены были зачем-то и могилы, и среди памятников белели кости. Когда монастырь ожил, решили сделать костницу – особое место, где все останки собраны вместе: не разобраться ведь уже, где чьи… Можно было бы, конечно, просто закопать, к тому же идея встретила и возражения – утверждали, что у православных такого обычая нет, и что это – чуждая нам католическая традиция.
Тень Поссевино, папского посла, ухмыляясь, кажется, из-за монастырской ограды выглянула… Латиняне называют это мудреным словом оссуарий. В Чехии, например, есть целый костел, где черепа и кости стали частью декора. И должно это все смирять гордые души и настраивать на размышления о бренности земного бытия.
Но потом нашли и православную костницу, где-то на Афоне, и здесь, в Старице появилась своя. Если я не ошибаюсь, единственная в России. Ну, точно одна из немногих. Подвал Введенской церкви, той самой, где замерзали насмерть пленные красноармейцы, холод – даже летом, и человеческие кости на полках, и Господь, который с иконы за ними присматривает.
Памятники же просто расставили аккуратно в монастырском дворе. На своем месте, пожалуй, только часовня-усыпальница генерала Ивана Федоровича Глебова, героя Семилетней войны: гренадеры его при Цорндорфе изрядно поколотили пруссаков Фридриха Великого, за что удостоен был генерал ордена святого Александра Невского. Надгробный его памятник – строение, по правде сказать, не особо изысканное, зато массивное, как стояло, так и стоит возле паперти Успенского собора. Все – или почти все – остальные памятники на местах случайных.
И вот теперь гуляешь по кладбищу в монастыре, рассматриваешь надгробия, читаешь надписи: «Под камнем сим покоится раба божия… Жития ее было…» И думаешь – едва ли ведь под камнем сим. Возможно, под любым другим. Или вовсе – в церковном подвале, под присмотром Господа с иконы. И вгоняет это все в некоторую растерянность.
Есть при монастыре музей, не особенно богатый, надо сказать честно. Пишут, прежде было не так, церковные древности собирали в Свято-Успенском еще до революции, и тогда здесь было, конечно, чем похвастаться. Советская власть тот музей сохранила, но его разграбили фашисты во время оккупации. Еще в наличии краеведческий музей. Прочие, частные, - Музей фарфора, Музей чая, Музей еще, кажется, русской печи – скорее, все-таки, не совсем музеи, а что-то вроде аттракционов для невзыскательных туристов. В разговоре о Касимове вспоминал я уже такие музеи, и еще раз повторюсь – редко почему-то получается превратить их в нечто стоящее. В Касимове вот получилось, здесь – да простят меня их создатели – пожалуй, нет. Друг мой, побывавший в старицком Музее фарфора, долго потом кипятился, кричал, что дома у него тоже есть две картонных коробки, в которых хранятся старые покоцанные тарелки. И что он приедет однажды в Старицу и откроет здесь свой, настоящий музей фарфора…
- С блэк-джеком? – уточнил я не без надежды.
Оказалось, увы, что нет, но, впрочем, было это несколько лет назад, и никакого музея он в Старице так до сих пор и не открыл. И не откроет, и слава Богу, что не откроет. Не нужен там еще один музей фарфора.
И пара слов о неожиданных встречах. Зашли мы все с тем же приятелем, неудачливым музейщиком, в Никольскую церковь (тоже на берегу Волги, за мостом, скучный XIX век, никаких надежд на особую красоту). И увидели, что повсюду расставлены иконы. Не то странно, конечно, что в храме повсюду иконы, а то, что эти были явно сверхштатными, что ли. Естественно, там есть все, что положено, - иконостас, образа на стенах, но еще, едва ли не всех свободных поверхностях – эти, явно недавно появившиеся. Чудаковатые, наивные, но с явным западным влиянием и совершенно нездешнего вида. Оказалось, из Белгорода. Один старицкий выходец там их собирал, а потом – почему-то, почему же – решил, что в Белгороде им оставаться опасно и привез сюда.
Почему же опасно сделалось иконам в Белгороде? Наверное, что-то случилось. Наверное, что-то случилось со всеми нами, что-то такое, что мешает забыться, раствориться в уюте и неспешности маленьких городов…
Что-то такое, от чего не сбежишь. Но если все-таки попытаться хотя бы ненадолго сбежать – то лучше всего, конечно, в Старицу.