Страна Валерия, часть последняя
«Малиновый рассвет» - Осенево – Писцово – Ново-Талицы – Тейково – Иваново. Сельское кладбище и недоучки в сарае
На следующий день, позавтракав в «Малиновом рассвете», мы отправились в путь. Хотя нет, стойте, так нельзя, надо ведь рассказать о подвигах и разочарованиях мудрого и бородатого главреда «Севера», Громова А.А. Какой же я буду трубадур при странствующем коллекторе, если обо всем об этом умолчу? Плохой я буду трубадур. А я стараюсь быть хорошим трубадуром.
На завтрак я, человек унылый и предсказуемый, заказал яичницу и кофе. Но не таков мой спутник – он-то пытлив и въедлив. Громов А.А., излучая мудрость и потряхивая бородой, долго изучал короткое меню. Думал. Бормотал. Загибал зачем-то пальцы. Снова изучал. И наконец спросил невозмутимого юношу за стойкой:
Я изумился. И мне показалось, что даже чучело медведя, тут же имевшееся, скосило в изумлении на главреда Громова стеклянные свои глаза. А вот юноша за стойкой оставался невозмутимым.
- Не знаю. Никто до вас никогда не заказывал. Вы первым будете.
Главред А.А. снова углубился в чтение меню и как-то даже забулькал. Мне понятны были его сомнения: не легко решиться стать первопроходцем. Он и не решился. Взял яичницу и кофе. И, силы подкрепив, пошли мы в село Осенево.
Да, кстати. Вода в гостинице была, мы вымылись и даже, возможно, источали приятное благоухание. Но Россия за ночь населеннее не стала, и нюхать нас все так же было некому.
Осенево видишь издалека. Там взобралась на горку церковь, при церкви – высоченная колокольня. Красиво. А на подходе к селению – поворот с трассы, у поворота лавочка, над лавочкой – вывеска: «Веники». И номера телефонов людей, продающих, видимо, веники. Мудрый человек сел на лавочку, немудрый запечатлел его для вечности. Вообще, за поход этот у меня скопилась целая подборка фотографий, которую можно было бы назвать «Мудрый бородач в странных обстоятельствах». Но едва ли суровый руководитель проекта «Север» позволит мне их опубликовать. А жаль. Вам бы эти фотографии понравились. Да и хотел бы я, конечно, глянуть на человека столь черствого и бессердечного, что даже фотографии Громова А.А. могут ему не понравиться. Не бывает, мне кажется, настолько плохих людей. Считайте меня идеалистом.
Осенево было во времена досоветские зажиточным селом с собственной ярмаркой. Это понимаешь сразу – потому что первым путника встречает заброшенный двухэтажный дом, выстроенный когда-то людьми, которые ценили вычурный стиль модерн.
Дальше – все те же, как в Великом, кирпичные домики, дальше – храм. Церковь Казанской иконы Божьей Матери конца XVIII века прежде была в состоянии совсем прискорбном, сейчас ее восстанавливают, но до завершения работ еще далеко. Табличка – священник Федор Богоявленский при большевиках погиб в ссылке, теперь он святой. В каждом почти храме в России есть такие таблички. Много новых святых появилось на родине в ХХ веке. И должны они были бы, наверное, нас от бед защитить, но, кажется, не справляются. Однако это не святым упрек. Это нам упрек.
За церковью – еще одна разбитая двухэтажка, клуб, вроде бы, работающий. Скромная афишка обещала какие-то действа в честь юбилея Победы. А мемориальная дощечка сообщала, что здесь погиб от рук бандитов в 1921 году коммунист-революционер Василий Сидоров. Стены клуба сограждане, не растерявшие тягу к красоте, украсили замысловатыми граффити. Разобрать мне, впрочем, удалось только слово «шлюха».
Опять руины двух цивилизаций – святой и революционер, которые наверняка друг друга знали и едва ли друг друга любили. Кирпичные домики вдоль дороги заколочены и гибнут. В одном, сообщает ржавая вывеска, располагалось правление колхоза. В другом – отделение почты. А до того, наверное, просто жили люди и жили не бедно. Трудились, ходили в церковь по праздникам.
У магазина встретились нам сразу два Валеры. Веселые, но не опасные, довольные жизнью. Один в пуховике странного цвета, другой – в спортивном костюме и шапочке с татарской вышивкой. Валеры несли из сельпо большую бутылку газировки и что-то еще в пакете, тоже булькающее. Будто главред, размышляющий о сути выденного яйца с фасолью. Валеры поинтересовались, чего мы тут ищем (а чего мы тут ищем? – мы и сами не знаем, чего мы тут ищем), позвали «заходить, если что».
Но мы, преодолев соблазн, отправились дальше, в большое село Писцово. Смотреть церкви. В интернете писали, что их там уцелело много. Но, как сказано уже в одной из предыдущих частей этого затянутого повествования, в интернете вешают разную ерунду.
Привал, собаки (я строго сказал главреду Громову, чтобы он, если увидит поблизости колодец, ничего там не трогал, - похоже, сельским собакам его антинаучные опыты с колодцами не нравятся; и главред к словам моим прислушался – вот и мудр он, и даже бородат, а греховной гордыни при этом лишен напрочь, удивительный человек). Появился, конечно, и Валера в пуховике странного цвета. Мы даже подумали, что это Валера осеневский, но нет, Валера был местный, писцовский. Шел, качаясь и улыбаясь загадочно, но сообразил, вероятно, что собутыльники из нас так себе, махнул рукой и растворился в прозрачном весеннем воздухе.
Первая из церквей - на кладбище, однако мы, на кладбище прибредя, про церковь забыли. Просто там среди обычных могил – необычные, под флагами. Для обыкновенного села – совсем не мало. Под свежими крестами – и молодые совсем парни, и наши ровесники тоже. Простые деревенские мужики. И флаги эти. Которые невозможно не замечать.
Конспективно: руины церкви, церковь закрытая, церковь действующая, ощущения разрухи нет, есть памятный камень, сообщающий, что в Писцово родился поэт Сергей Рыскин, автор популярной некогда песни «Живет моя отрада в высоком терему». И старушка – в таком же пальто, в каком ходила моя бабушка лет сорок пять тому назад, и с такой же, как у бабушки, сумкой. Из сумки торчала увесистая деревянная дубина, это меня заинтересовало, но заговорить со старушкой я не решился.
Дальше были Ново-Талицы (это окраина Иванова фактически), храм, где служил некогда дедушка Марины Цветаевой и Музей семьи Цветаевых. Храм был закрыт, но добрая церковная женщина, увидев двух нелепых людей, двери отворила и все нам показала. Внутри, естественно, ничего из прежнего убранства не сохранилась. Она все вздыхала – вот раньше-то, конечно, красота была. Ну, наверное. Была.
В Музее (это длинный одноэтажный дом, деревянный) – стайка веселых дев-сотрудниц, отличная экспозиция и загадочный сарай во дворе. У священника Цветаева, как мы выяснили, все бесчисленные дети становились профессорами рано или поздно. И, поразмыслив, мы предположили, что в сарае строгий служитель Господа держал детей ленивых, которые пытались от получения научной степени уклониться. Так и сидели под замком, пока в профессоров не обращались, горемыки.
Рядом маленький деревянный домик, почта. Вспомнив Довлатова, я предложил Громову А.А. ловить на входе в музей посетителей и предлагать им за умеренную мзду посмотреть на подлинный дом семьи Цветаевых, который власти скрывают от народа. Но главред проекта «Север», славящийся не только бородатостью, отнюдь, еще и мудростью, резонно возразил мне, что никаких посетителей, кроме нас, в музее не видно, а самим себе показывать за деньги здание почты дело довольно странное. Даже за небольшие деньги.
И мы отправились в кафе «Легенда», где веселая гражданка лет сорока торговала пирожками и растворимым кофе. Громов А.А. решительно к ней направился, а я подумал, что вот сейчас, вспомнив об успехе своем в городе Гаврилов ям, рыкнет на нее Громов А.А.: «Кобылища!» И будут нас долго бить. Его за дело, а меня за компанию. Но он вместо этого принялся ругать растворимый кофе. И выпил чашку. И еще чашку.
- На вкус - как в молодости, да, мальчики? – уязвила нас веселая гражданка, но мы не обиделись. «Мальчики» - это звучит, может быть, и не гордо, однако в нашем возрасте – великолепно.
Тейково, небольшой городок, последняя, вроде бы, шатровая церковь в России из возведенных в XVII веке, «иже под колоколы», рядом еще одна – на манер щусевской базилики в Бари, хотя, правду сказать, попроще. Там же – небольшой памятник в честь местных купцов Каретниковых, владевших в городе фабриками, оставивших после себя школу (в здании и теперь школа) и много иных полезных заведений. Последний – Александр Иванович, 1888 – 1934. В скобках скромное пояснение – «расстрелян».
В гостинице на общей кухне – какой-то хмурый мужчина, который до утра в одиночестве пил и слушал заунывные песни старинных российских рокеров. Но не Валера. Куда сложнее. Бог весть, из какой командировки он вернулся и какие прожигал деньги. Ну, живой, и хорошо, что живой.
Утро в Тейково, последнее утро похода, грустно уже. Я влез на каменную трибуну, пристроенную к памятнику вождю пролетариата перед ДК. Громов А.А. запечатлел меня для потомства. А его в отместку – рядом с вывеской «Мясоежка».
Завтрак в моднейшей пекарне на площади – кофе, пирожки. Мудрый, бородатый и склонный к загадочным экспериментам Громов А.А. долго беседовал с продавщицами, выясняя, чем еще полакомиться. Они упорно рекомендовали сметанник. Но не так-то просто настоящего мыслителя заинтересовать. Громов А.А. с пристрастием расспросил собеседниц о способе приготовления сметанника (ни разу не употребив – замечу, восхищаясь, - слова «кобылища»). Сахар, яйцо, сметана, - стали перечислять пирожковые дамы. Он, наконец, смилостивился и сметанник приобрел. И поглотил. И потом всю дорогу до Иванова изводил меня жалобами. «Будто омлет с сахаром съел!» «А чего ты хотел, тебе же сказали, - яйцо, сахар…» «Я думал, сметанник – это торт». «Но ты же видел, что это не торт». «Но я хотел верить».
На автовокзале в Иваново капризный мудрец объявил, что немедленно должен съесть сосиску в тесте, чтобы перебить омерзительное послевкусие сметанника. Пока он жевал сосиску, я предположил, что теперь, дабы перебить омерзительное послевкусие хот-дога, он возжелает поросенка с кашей. А потом – печеного быка. И придется нам это все искать, и… Но тут он дожевал и повеселел.
Поезд, Москва, невеселые размышления. Меньше в этот раз привез я из похода оптимизма, чем бывало раньше. Главное впечатление всегда – люди. Хорошие, готовые помочь, умело делающие свои человеческие дела (отлично, например, настаиваю, пекущие сметанники). Их много. Меня, честно сказать, удивляет даже, насколько их много, хороших и добрых людей вокруг. Вот только советский проект отучил их от солидарности, от веры в себя, от умения принимать и осваивать – в самом глубоком смысле – собственную землю. От веры в то, что она – не ничья, не царская, не начальничья, а их. То есть наша. А новый российский проект охотно это все пользует, взамен предлагая даже не танцы в парке, а какие-нибудь разговоры о важном. Ну и кое-что пострашнее.
И как из этого выпутаться, не превратившись в Валеру по дороге, я, честно сказать, не знаю. Я даже временами верить перестаю, что выпутаемся.