Сергий Радонежский 

Фрагмент из (недописанной пока, простите) книги Ивана Давыдова «Люди и города»

Святой Сергий (в миру Варфоломей) – самый простой, самый свой из всех, о ком рассказывают жития, простым, конечно, не был. Жизнь его изучена настолько, насколько это вообще возможно, а первое житие инок Епифаний, прозванный Премудрым, и лично знавший святого, начал составлять сразу после его кончины.

Не хочу пускаться в пересказ исторических исследований и, тем более, в пересказ жития. Там чудеса, начавшиеся еще до рождения: мать его, благочестивая ростовская боярыня Мария, пришла в храм, на службу, будучи беременной, и трижды прокричал из чрева ребенок, отвечая на возгласы священника, и поняли мудрые люди, что быть ему верным слугой при Святой Троице… Потом ангел помог отроку Варфоломею освоить книжную премудрость, которая без чудесной помощи даваться не хотела. Потом… Потом – уход от мира, основание обители, и чудеса уже – сплошным огненным потоком. Огонь исходил из рук его, когда он молился, и это видели верные ученики. Ангелы служили с ним вместе, Богородица спускалась с небес побеседовать… На таком, конечно, фоне друг-медведь – совсем уже мелочь.

Он был кротким, но мог вспылить, мог уйти из монастыря, рассорившись с братией, а мог, ударив посохом в землю, выбить родник с ключевой водой, чтобы освежиться после долгой дороги. Он мирил князей, прекращал усобицы, он благословил Дмитрия Донского на бой с ордынскими полчищами. И послал двух иноков из своей обители – Пересвета и Ослябю – князю на помощь. Историки иногда сомневаются, существовали ли они вообще, эти святые воины, но предание сильнее истории. Кто не помнит, как вышел Пересвет на поединок с татарским богатырем Челубеем, чтобы начать Куликовскую битву? Память и есть правда, и скачет на свой главный, на свой последний бой монах Александр Пересвет. Тогда, сейчас, всегда, помните, мы ведь говорили уже, что история – не прямая дорога, и что мы сосуществуем с нашими мертвыми, а между настоящим и прошлым нет непреодолимых границ. У Бога все живы.

И при жизни, и после смерти Сергий утешал. И защищал. В Смуту поляки долго осаждали Троице-Сергиеву лавру. Монахи и гарнизон сражались храбро, но силы оставляют даже и героев. Вот как раз в такую минуту отчаяния святой основатель обители явился одному из насельников, и рассказал, что поводов для страха нет: он уже послал гонцами в Москву трех своих лучших учеников (тоже, естественно, давно умерших, тоже святых). Они отслужат в столице молебен, и враг отступит. Монах удивился, но вовсе не тому, чему удивились бы мы с вами. Явление святого – дело, конечно, чудесное, однако в то же время и обычное. Монаха смутило другое. «Но ведь все наши кони в монастыре, - возразил монах. – Как же они ускакали?» «Не все, - ответил Сергий. – Трех слепых лошадей выгнали вы в отдельный загон. Вот на них-то и мчатся мои гонцы».

Есть у Михаила Нестерова картина «Всадники»: могучие башни лавры, рассвет, и три верховых: монашеские одеяния, нимбы… А меня вот как-то слепые эти лошади заставляют вздрогнуть. Крестьянский мир прагматичен и жесток, старый слепой конь – обуза, он обречен. И как раз вот таких, обреченных, выбирает святой Сергий, чтобы спасти – и монастырь, и насельников его, и самих этих коней. Вот за это его и любят, пожалуй. Поэтому он и главный.

После, конечно, пленный поляк подтвердил: точно, так все и было, – проскакали под утро мимо их постов три всадника. И пули часовых от них отскакивали, и не могли преследователи их догнать. И лавру неприятели взять тоже не смогли, слово Сергия твердо.

Кстати (это чтобы еще раз напомнить, что средневековые книги – особые книги), историю польской осады детально описал Авраамий Палицын, тогдашний монастырский келарь. Текст очень важный для специалистов, богатый деталями источник. В собственном «Сказании» Авраамий – едва ли не главный герой обороны монастыря, однако позже выяснилось, что в Троице он бывал тогда редко, а жил в основном в Москве. Да и подвиги свои чуть преувеличил. Но это, наверное, простительно.

А вот история совсем не благочестивая, которую о Сергии рассказывали коломенские семинаристы в XIX веке. Ее сохранил писатель Никита Гиляров-Платонов, сам отучившийся в семинарии в Коломне. Шел, якобы, святой однажды через город, и поссорился с местными, и местные без всякого почтения отделали батюшку дрекольем. Отсюда и название города: Колом-ннна!

Но ведь и это все о том же – с ним так можно, потому что он понятный. Потому что свой. Вот только когда он молится – пламя из его рук. Мы так не умеем. Но он за нас заступится. Он не бросит.

Город его – Сергиев Посад, вырос вокруг кельи, которую срубили в глухом лесу у слияния речки Кончуры с ручьем Вондюгой Сергий с братом Стефаном. Келья стала монастырем, город монастырем жил. Паломники – основа городской экономики, а еще один важный промысел – игрушки. Целые артели вырезали здесь из дерева гусар, гренадеров, барынь в пышных разрисованных платьях, страшных турок и сложные многофигурные композиции – «У лисы бал», «Хор птиц», «Солдаты на разводе». И модели лавры: церковки, сень над родником со святой водой, колоколенка, – важный сувенир, как не купить. Ну и первую матрешку по эскизу художника Сергея Малютина именно здесь выточил мастер Василий Звездочкин. Звали ее тогда, правда, поуважительнее – «Матреша».

Потом город успел побыть Загорском. Не потому, что за горами, а в честь Владимира Загорского, видного большевика, которого в 1919 году убили в Москве анархисты. В городе у Сергия он, кажется, и не был никогда, разве что проездом. Зато до сих пор есть ему памятник. В 1991-м старое имя вернулось. И правильно. Это ведь его город, это здесь – Лавра и в ней легкая Троицкая церковь, для которой писал иконы Андрей Рублев. К нему шли веками, к нему идут снова, он по-прежнему умеет утешать. Без него точно было бы хуже.