Красный флаг с зеленым крестом. Крестьянская утопия в Сочи
В предыдущем выпуске нашего небольшого цикла очерков о русской низовой демократии и самоуправлении мы рассказывали про Желтугу – настоящую республику с президентом и парламентом, которую создали искатели богатства и счастья возле золотой жилы на границе Китая и России. Сегодня – возникшая в Сочи в 1920-м году республика «зеленых», у которой даже имени не было. Зато была довольно эффективная армия.
Неподалеку от Нью-Йорка есть православный Ново-Дивеевский женский монастырь, при нем – кладбище. Самое большое русское кладбище в США. Там, - среди многих прочих, вынужденных с родины бежать после катастрофы 1917 года, лежит и Николай Владимирович Воронович. Выпускник Пажеского корпуса, лейб-гвардеец, георгиевский кавалер, герой двух войн – Русско-Японской и Первой мировой, журналист, писатель, а еще – главнокомандующий войсками крестьянской республики, существовавшей недолго на берегу Черного моря. Собственно, его книга «Меж двух огней. Записки зеленого» (первая публикация – в VII томе гессеновского «Архива русской революции») - до сих пор главный источник по истории этого государственного образования.
Воронович, член партии эсэров и демократ по убеждениям, в начале 1917-го оказался после тяжелой контузии под Петроградом, в гарнизоне города Луга. Февральскую революцию встретил с энтузиазмом, однако после выступления генерала Корнилова решил и службу, и столицу оставить. Еще в госпитале у него возникла идея создать где-нибудь в теплых краях сельскохозяйственный кооператив, в котором могли бы работать ветераны Великой войны. Собрал единомышленников, получил разрешение от Временного правительства, нашел под Сочи заброшенный участок земли, принадлежавший ранее графу Мусину-Пушкину, и принялся за реализацию своей идеи… Но время для тихой жизни оказалось очень уж неподходящим.
Еще Временное правительство обещало кооперативу Вороновича субсидии и кое-какой сельскохозяйственный инвентарь, но дела отвлекали, и когда он собрался вернуться в Петроград, чтобы получить обещанное, власть перешла к большевикам. И тут случилась неожиданная вещь – к нему обратились сочинские рабочие, которым несколько месяцев не платили жалованья, и предложили возглавить местный Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, а в столицу ехать уже в этом качестве – с тем, чтобы еще и для пролетариев Сочи выбить деньги в Совете народных комиссаров.
Гвардеец сначала отнекивался, - он идейный враг большевиков, как он может работать в большевистском Совете? – однако в конце концов все же согласился. И поручение рабочих выполнил, и вернулся, и груз свой смог защитить: поезда ходили медленно, желающие провести «обыск и реквизицию» обнаруживались на каждом полустанке, но Воронович все-таки доставил в Сочи и сельскохозяйственные орудия, и деньги. Полномочия председателя Совета с себя сложил и рассчитывал сосредоточиться на работе в кооперативе.
За время его отсутствия сочинцы успели от большевиков устать – новая рабоче-крестьянская власть делами рабочих и крестьян интересовалась умеренно, зато грабежи и бессудные расстрелы стали обыденностью. И когда красных из города и окрестностей выбили войска Грузинской республики (которая, понятно, недавно совсем на обломках империи возникла), местное население никакого сопротивления грузинам оказывать не стало.
Грузины ликвидировали советские учреждения, ввели демократическое самоуправление, и при этом – по крайней мере, так утверждает наш мемуарист, - русских не притесняли, предоставив им многие важные должности, и никакой особенной «языковой политики» тоже не проводили. «Чем выгодно отличались от других новообразовавшихся окраинных государств, старавшихся даже в тех местностях, где русское население составляло большинство, провести ускоренным темпом национализацию во всех правительственных и общественных учреждениях», - пишет Воронович, не вполне точно употребляя слово «национализация». Он-то явно имеет в виду замену русских кадров «национальными» и языковые реформы. В Сочи и других городках Черноморской губернии этого не было. Формально грузины даже не собирались присоединять губернию к своему государству и объясняли оккупацию необходимостью обеспечить безопасность региона до того момента, как в России установится твердая власть. Но этому, конечно, верить не обязательно.
Как бы то ни было, важно отметить – никаких серьезных конфликтов у местных с грузинскими военными и властями не случилось. Однако в феврале 1919-го их выбили из региона деникинцы. И вот, как ни странно, с Вооруженными силами юга России отношения у мирных жителей совсем не сложились.
Все демократические учреждения были ликвидированы. Их членов арестовывали по обвинению в государственной измене, некоторых казнили. Удивительно, но самоуправление представлялось жителям Черноморском побережья важной штукой. Крестьянам – в том числе (а крестьяне, разумеется, там, как и везде в бывшей империи, составляли большинство). В это трудно поверить, но дальнейшие события доказывают – это правда.
Впрочем, настоящий взрыв произошел не сразу. Антону Ивановичу Деникину нужны были солдаты. Добровольческая армия начала всеобщую мобилизацию. И натолкнулась на вооруженное сопротивление крестьян, которые в горах чувствовали себя в относительной безопасности и воевать ни за какие идеалы не желали.
Внутренняя политика «добровольцев» также смущала крестьян. Воронович в своей книге приводит речь жителя селения Пластунки по фамилии Семенов: «Когда пришли добровольцы, стали мы узнавать, что они за люди: разбойники или друзья наши? На вид наши русские люди, идут за единую и неделимую Россию и говорят, что проводят народную власть. Вдруг, слышим, назначен к нам начальством старый урядник. Что за притча, думаем, какая же это народная власть, коли снова взяточники и кровопийцы над нами командовать будут? Потом начались всякие реквизиции, а опосля – мобилизацию объявили. Вот мы и решили – не давать людей в солдаты, потому что увидали, какая это власть. Тогда нам объявили, что за неявку будут расстреливать и вся деревня будет отвечать круговой порукой. А мы все-таки отказались от мобилизации и решили, коль придут «кадеты» в деревню – биться с ними, а на своем стоять».
Собирались сельские сходы, затем – большой окружной сход (тайный, в лесу, под охраной вооруженных крестьян). Окружной сход вынес постановление: «Крестьяне, не желая погибать на грузинском и большевистском фронтах, защищая интересы «кадет», постановили – освободиться от Деникинской власти или же умереть здесь, у своих хат, защищая свою свободу».
Между добровольцами и партизанскими отрядами крестьян начались бои. Командовавший добровольческими отрядами в Сочинском округе генерал Бруневич издал приказ – если сопротивление не прекратится, деревни партизан сожгут, а все их имущество реквизируют. Но карательные отряды в горах редко этот приказ исполняли, опасаясь народной мести. Впрочем, офицеры, готовые приказам начальства подчиняться беспрекословно, тоже находились. Так, в селении Третья рота полковник Петров расстрелял каждого десятого мужчину (включая подростков).
За защитой крестьяне пытались обратиться к представителям английской армии (чьи корабли ходили вдоль всего побережья). Но англичане объяснили им, что единственная законная власть здесь – генерал Деникин, и что бы он ни делал, их долг - терпеть.
Разрозненные партизанские отряды понимали свою слабость, их лидеры задумывались о более организованном сопротивлении. После нескольких неудачных попыток получилось в ноябре 1919 года собрать подпольный Делегатский съезд крестьян Черноморской губернии. Воронович привез на съезд из Грузии видного эсэра Филипповского и меньшевика Сорокина. Ему это казалось тогда хорошей идеей – он понимал, что крестьянам не хватает политического опыта.
Вот речь одного из делегатов, позволяющая понять, каким видели сочинские повстанцы свое будущее: «Большевики разобьют кадет; и не так большевики одолеют их, как сам народ и крестьянство, которому житья нет от «кадюков». А за «кадетами» явятся большевики и снова начнут ездить на нашей шее. Мы не хотим «коммунии», а желаем сами быть у себя хозяевами. А для этого нам нужно сначала выгнать добровольцев, а потом не допустить к себе коммунию. Когда крестьяне в других губерниях узнают, что существует в одном месте крестьянская власть, то захотят иметь и у себя такую же крестьянскую власть. Тут и придет конец большевикам: небось, красноармейцы-то тоже все крестьяне и против своих братьев-крестьян не пойдут, это не то, что с «кадетами» воевать».
Филипповского выбрали председателем Комитета Освобождения, Вронович стал его «товарищем» (то есть заместителем) и командующим крестьянским ополчением. «Я, ни минуты не задумываясь и без всяких колебаний, согласился встать во главе крестьянской армии, так как всецело разделял точку зрения крестьян, которых считал единственной здоровой силой, могущей воссоздать Россию», - напишет он позже. Понятный идеализм эсэра.
Округ разделили на 12 частей, в каждой части действовал свой штаб, Воронович координировал работу штабов. В армии «зеленых» было до двух тысяч бойцов, но им не хватало оружия. Однако они после тщательной подготовки все же решились на выступление (причем крестьянские вожди торопили кадрового офицера, Воронович осторожничал). В ночь с 27 на 28 января 1920 года были атакованы несколько деникинских гарнизонов. Благодаря внезапности и отличному знанию местности повстанцы одерживали победу за победой. К середине февраля войска добровольческой армии был из Сочи и окрестностей выбиты. Над городами подняли красные флаги с зеленым крестом. За все время боев крестьянская армия потеряла только 15 человек.
Среди прочих «кадетов» был взят в плен и полковник Петров, тот самый, который расстреливал крестьян в селе Третья рота. Его везли в Сочи, чтобы судить, но бабы из Роты узнали полковника, отбили его у конвоя, оттащили на братскую могилу казненных и там «буквально разорвали на части».
Англичане прислали на разведку миноносец, и Воронович имел примечательный разговор с его капитаном. Тот, глядя на партизан, увешанных трофеями, спросил у Николая Владимировича, - в курсе ли он, что оружие Деникину поставляет Великобритания. «Да, - ответил русский офицер, - и мы очень благодарны вам за столь качественные винтовки и амуницию, которые достались нам от добровольцев».
С мирным строительством было хуже, чем с военными успехами: руководители Комитета Освобождения увлеклись большой политикой, вели переговоры с Кубанской радой, с англичанами, с Деникиным, с Советами. Реальная власть на местах сосредоточилась в штабах партизан. Тем не менее, республика жила, и крестьяне с управлением регионом справлялись. Кстати, официально они не выходили из состава России и объявили, что снова присоединятся к «единой и неделимой», когда там установится демократическая власть.
А пророком оказался тот самый делегат, который рассуждал на съезде про «кадетов» и «коммунию». Красные гнали Кубанскую армию Шкуро, Шкуро отступал через Сочи, противостоять казакам, отлично подготовленным и озлобленным поражениями, зеленые не смогли. Республика кончилась, Воронович бежал в горы. А следом пришли большевики и добили остатки черноморской демократии.
Что есть в этой истории? Понятный ужас простых людей, за годы войны и революции невообразимо уставших и готовых тихое свое обывательское счастье защищать с берданкой в руках. Понятная наивность и самих крестьян, и лидеров движения. Но еще – удивительная, сегодня, пожалуй, даже и непредставимая готовность к самоорганизации на горизонтальном уровне. Была она, оказывается. Была. Было сознание своих прав и желание права отстаивать. Буквально – до последнего.
Воронович поскитался по миру, писал книги, работал журналистом. И лесорубом тоже работал. С 1950-х в США. Умер в 1967-м в Нью-Йорке. Ему было 80 лет.