Вязники: царская воля и одинокая колокольня
Однажды государь Алексей Михайлович решил основать новый город. Случилось это в 1657 году и случилось не просто так. Алексей Михайлович, совершил паломничество в Вязниковскую слободу (верст с девяносто от Владимира). Здесь хранился в одной из церквей список с иконы Казанской Божьей Матери, почитавшийся чудотворным. Поднимался он и на Минину гору, у подножия которой расположилась слобода. Окрестности государю понравились, и его несложно понять: виды с горы дивные — Клязьма, леса на берегах Клязьмы… Вот после этого на месте села Минино и началось строительство.
Вообще-то неподалеку был когда-то древний город, Ярополч Залесский, который заложил в XII веке князь Ярополк Владимирович, старший брат Юрия Долгорукого. Но его разорили Батыевы полчища и уцелевшие жители с насиженных мест ушли. Остались только валы от уничтоженных городских укреплений. Алексей Михайлович эту историю знал и свой город тоже назвал Ярополчем. Земляной вал, крепкие дубовые стены, кирпичные башни, внутри — две деревянные церкви, амбар, пороховой погреб, приказная изба и губная изба (специальное такое учреждение, где вели сыск и пытали подозреваемых: дыба и кнут были тогда основными инструментами следователей). И дома обыкновенных жителей, конечно. Ах да, и кружечный двор, царев, то есть, кабак. Без этого города не стоят.
Хотя, по правде-то говоря, прагматизма в действиях царя Алексея было больше, чем сентиментальности. Дело, разумеется, не только в красоте пейзажа. Его называли Тишайшим, но время его правления спокойным не было вовсе. Москва еще не забыла страшный Соляной бунт, когда, благодаря сомнительным действиям боярина Бориса Морозова, руководившего сразу несколькими важными приказами, сильно подорожала соль, а горожане, этим фактом возмущенные, громили и жгли боярские дворы. Восстания поменьше случались регулярно, а еще шла церковная реформа, и раскольничьи вожди мутили народ. Новая крепость нужна была царю «для защиты его государевых вотчин». И, как позже выяснилось, больше никому и ни для чего нужна не была.
Кстати, присматривал за строительством как раз боярин Борис Морозов — после бунта царь его отправил в ссылку, но быстро вернул ко двору, и хотя видных должностей Морозов уже не занимал, кое-какие дела для него все равно находились.
В 1703 году Ярополч на Мининой горе выгорел. Уцелели только башни. Их потом еще долго ломали обитатели окрестностей на кирпич для новых строек. Последнюю снесли в 1837-м, когда государь Николай Павлович взялся строить шоссе до Нижнего Новгорода. Да, крепость после пожара восстанавливать не стали: военного смысла в ней уже не было, а обывателей влекла процветавшая тут же, под горой, слобода Вязники. Та самая, куда приезжал, чтобы поклониться чудотворной иконе, царь Алексей.
Появилась она на оживленной торговой дороге вдоль берега Клязьмы даже раньше, чем город, дорога — как это часто в русской истории случалось — кормила жителей, а государевы затеи их не особенно интересовали. И мне нравится эта история — история о том, как живая жизнь победила царскую волю: такое-то ведь в русской истории случалось (и случается) не часто. Чаще — наоборот.
Название, как принято считать, - из-за обилия вязов в окрестных лесах (слово «вязник» устроено так же, как слово, например, «ельник»). Или из-за того, что у Клязьмы — вязкие, болотистые берега. Или — это позднее местное предание — из-за того, что правил когда-то в древности окрестными землями князь Кий, человек жестокий и подданными нелюбимый. Однажды начал он тонуть в болоте на том самом месте, где позже обустроились Вязники, и кричал, и звал на помощь. Но никто его спасать не стал, люди равнодушно проходили мимо и говорили: «Вязни, Кий». Потому и место князевой гибели прозвали Вязники.
Сказку эту, надо думать, сложили тогда, когда крестьяне-начетчики начали осмыслять древность, изучая дешевые лубки. Кий, легендарный основатель Киева, если и существовал вообще, то на Клязьме точно не бывал и в болоте не тонул. Однако творцам народной этимологии пригодился. Что-то похожее произошло с Коломной: рассказывали, будто шел некогда через город сам святой Сергий, и местные жители не просто повздорили со святителем, но еще и дрекольем его приветили: «Колом — нна»!
Кормила жителей не только дорога. Вокруг — льняные поля, в слободе — ткацкие фабрики. Среди здешних купцов — люди вполне передовые: на фабрике купца Елизарова, например, уже в 1828 году появилась паровая машина (для тогдашней России это вещь неординарная). В городе уцелело несколько домов прежних богачей (один чуть позже упомянем отдельно). Здания внушительные, ясно, что хозяева не бедствовали.
Теперь дорога кормит путников — здесь из большой истории на время выбираемся и переходим к историям мелким, бытовым. Мы в свое время доехали от Мстеры до Вязников на автобусе: видавший виды проржавевший «пазик». Вышли на шоссе (М-7, федеральная трасса). Хотелось есть. У въезда в город на радость дальнобойщикам — целая россыпь разнообразных заведений. Некоторые даже выглядели модно, как в Москве, без того пугающего шика кооперативных еще времен, который Россия до сих пор не разлюбила. Здраво рассудили, что уж если на окраине столько забегаловок, то в центре, наверное, и вовсе рай для гастронома. И отправились в центр, осматривать красоты.
Забегая вперед, отмечу, что не таким уж и здравым было это рассуждение.
В центре мы после долгих мучений нашли одну (одну!) столовую ностальгически-советского вида, а внутри ностальгия накрыла и вовсе. Так, например, на второе подавали там отварную вареную колбасу. Молодежь не поймет, наверное, вовсе, о чем здесь речь, да и я такого не видел, пожалуй, с детства. Когда был я мал, существовала странная кулинарная традиция: если удавалось взрослым добыть палку (кажется, так и выражались, так и называлось это — «палка» или «батон») вареной колбасы, ее, конечно, резали на куски, а потом эти куски варили еще раз. Ну, как сосиски, что ли. В эмалированной кастрюльке. Последнее, впрочем, традиция уже не общая, но семейная — любимая моя бабушка всегда так делала.
И вот в столовой города Вязники (городом слобода официально стала при Екатерине Второй, кажется, раньше я забыл об этом сказать, так отчего бы теперь не сказать) в лотке на раздаче встретился я со вздувшимися кусками колбасы, вареной дважды. Вареной в квадрате. После разлуки длиною лет в сорок, наверное. И на гарнир — готовые превратиться в кашу бледные макароны. Чтобы окончательно человек в ностальгии растворился. Как пакетик «Юппи» в стакане с водой, если вы понимаете, о чем я.
После мы вступили в беседу с прохожими, чтобы выяснить, есть ли в Вязниках иные точки общепита. Оказалось, есть, но вот где… Так сразу и не объяснишь, и не поймет человек, если он не родился здесь и не рос, и вообще, лучше идти к выезду на трассу, там точно накормят. Так говорили нам встречные, а нам оставалось только корить себя за неоправданную рассудительность.
Хотя, с другой-то стороны, где еще для вас отварят вареную колбасу? И в таких приключениях есть своя прелесть. И вообще, поверьте видавшему всякое страннику — голодными вас Россия не оставит. Устрицы и профитроли имеются, конечно, не везде (и слава Богу), но еду вы рано или поздно найдете. В крайнем случае, помните — магазины-то уж точно есть везде, а в магазинах — колбаса и хлеб, и в битву за батон колбасы вступать необходимости больше нет. Советский Союз все-таки кончился, хотя бы с этим нам повезло.
Но не только колбасой и макаронами завлекают Вязники гостя. Красота требует усилия, и гостю надо лезть на Минину гору (кстати, назвали ее так, потому что войско, предводительствоемое Козьмой Мининым, говядарем, и Дмитрием Пожарским, князем, останавливалось здесь по пути из Нижнего на Москву). Имя это в советские времена кому-то не глянулось, и лезть придется по улице Трудовая гора. Название себя оправдывает — путь утомительный и некороткий. Но наверху — Троицкая церковь. На том же примерно месте, где стояла Троицкая церковь в царском городе Ярополче. Но та была деревянная и пожара не пережила. Нынешнюю построили в XVIII веке, рядом — огромная колокольня, шатер, царапающая небо игла. Небо близко: не зря ведь мы карабкались на трудную гору.
И тут же, неподалеку, — самый, может быть, красивый из здешних купеческих домов, - усадьба фабриканта Сенькова с изящной галереей и готической башней. Зубцы, красный кирпич… Любоваться можно только издалека — вокруг забор, на заборе табличка: «Частная собственность, вход воспрещен». Но это, как ни странно, хорошо: в здании долгое время располагалась больница, однако в начале нашего уже века усадьба сгорела. После чего ее забросили. Старинный дом умирал. Теперь купил кто-то и восстанавливает. Местные сайты ревнителя старины хвалят, но по имени называть избегают. Честно — не знаю, почему так.
Снова вниз, в Вязники, и там тоже старого камня, который умеет согреть душу, осталось немало. Торговые ряды, ладные двухэтажные домики, и главное здешнее чудо — Благовещенский монастырь. Основал его отец Алексея Михайловича, царь Михаил Федорович, первый государь из династии Романовых. И он приезжал сюда в свое время на поклон к чудотворной иконе. Начиналось все, конечно, с деревянных церквей, а ближе к концу XVII века в монастыре возвели пятиглавый собор, который и теперь стоит.
Обитель изначально была мужской (и, кстати, пережила секуляризационную реформу Екатерины Второй — императрица вязниковский монастырь не упразднила). В 1916-м Синод преобразовал мужскую обитель в женскую. Первой (и последней до возобновления монастыря в 1999 году) настоятельницей стала монахиня Серафима, в миру — Александра Шипулина, дочь крестьян из-под Шуи.
В 1921-м монастырь закрыли. Естественно, по просьбам трудящихся. Вот заметка из газеты «Пролетарий»:
«Монастырь пора закрыть.
Дать помещение под общежитие студентов.
Из-за острого недостатка квартир студентам негде жить. В то же время мы имеем помещения, которые полностью не используются. Например, церковь в бывшем монастыре имеет всего 140 прихожан, несомненно, что в этом списке имеется много «мертвых» душ, давно порвавших связь с поповским балаганом… Это подтверждают письма бывших прихожан церкви, а особенно заявление ударника фабрики «К. Либкнехта» тов. Подуруева. Он порывает связь с церковью. «Я, Подуруев Дмитрий Васильевич, считаю своим долгом известить через газету «Пролетарий» в том, что я выбываю из списка верующих. Мое присутствие в этом списке было случайностью, как любителя слушать пение.
В настоящее время я крепко связан с партийными и профессиональными организациями нашей фабрики и подготовляю себя к вступлению в ряды ленинской партии. Я больше не верующий - я ударник социалистической стройки».
В кельях разместилось общежитие, в монастырском дворе сохло на веревках белье, позже сломали еще много всего без жалости, когда строили новое здание для техникума. Но собор сначала оставили верующим, а потом передали музею. Поэтому он жив.
Историю игуменьи Серафимы исследовал вязниковский журналист Юрий Васищев. И, разумеется, судьба у нее печальная. После закрытия монастыря жила у здешних обывателей, шила одеяла на продажу. В 1932-м ссылка в крохотный город Мышкин. Затем, после ссылки — Владимир (именно там она когда-то приняла постриг). В 1938 году арест, обвинение — «активное участие в контрреволюционной группе монашества и церковников», приговор — три года. Серафима (ей 73 года, она тяжело больна) пыталась приговор оспорить: «Показания свидетелей считаю ложными». Была она в прежних людях, эта непонятная теперь готовность спорить с безжалостным государством. Вера в свою правоту. Да и просто вера.
Хотя слово «просто» здесь, наверное, не очень уместно.
Приговор остался в силе, бывшая игуменья умерла в колонии, реабилитирована посмертно. Может быть теперь, оказавшись в Благовещенском соборе, вы про нее вспомните.
Напротив собора — Историко-художественный музей в огромном доме конца XVIII века: портик, колонны, типовой проект великого Баженова. Кашин, один из местных купцов, отгрохал. Как выше было уже сказано, не бедствовали вязниковские фабриканты. Музей открылся в 1919 году, а первыми его экспонатами стали картины, конфискованные у купца Сенькова (помните дом с башней на горе?). И тут надо признаться, что я в музее не был. Долго бродили мы с приятелем по монастырю, смотрели, задравши головы, на собор — он высокий… И когда пришли к музею, встретил нас брадатый юноша, музейный сотрудник. Сказал печально:
- Опоздали вы. Жаль. На полчаса бы пораньше. У нас отличная коллекция передвижников второго ряда.
И вот теперь чувствую я вину и перед этим юношей, и даже перед передвижниками второго ряда. Может быть, окажусь еще когда-нибудь в Вязниках. Слово даю: первым делом отправлюсь в музей. Искупать грехи. Но ведь и понять меня можно, и простить: собор отвлек. Красивый он там, собор.
Был еще один старинный собор на главной площади — Казанский, возведенный некогда на средства государя Алексея. Именно там до революции и хранилась чудотворная икона, на поклон к которой приезжали московские цари. Строили храм на совесть и ломали потом долго — начали в 1929-м, а закончили в 1936-м. Когда-то был он обнесен стеной с шатровыми часовенками. Одна теперь осталась. И еще стоит на площади одинокая колокольня.
Нет, соборную колокольню большевики не пожалели. Эта — новая. В нулевых собор решили восстанавливать, начали с колокольни, бросили строительство, снова начали, снова бросили… В конце концов — недавно совсем, в 2019-м работы закончили. Появится ли рядом новодельный собор — неясно. Пока на его месте — только камень с табличкой, оповещающей прохожего, что прежде здесь был собор. Местные энтузиасты ругают местную же власть за жадность и за неспешность, а я вот рискну сказать: что-то в этой одинокой колокольне есть.
Вспомним историю города — он ведь вырос сам по себе, в чем-то — поперек царского желания, он поглотил, отменил, сделал ненужной крепость, которую царь возвел, чтобы в страхе держать бунташный народ. И эта громадная каменная свеча теперь — словно бы памятником сделалась вязниковской особости. Странно ведь это, даже невозможно — колокольня без церкви. Вот и городу без державной воли стоять невозможно. Но город стоит. И колокольня стоит.
И проводит вас, когда вы окажетесь на вокзале, не Ленин, а вязниковский соловей. Смешная позолоченная птичка. Это вот точно памятник - советскому поэту Алексею Фатьянову (он из местных, из купцов, родители его торговали пивом, а еще им принадлежал «электротеатр», куда шли обитатели Вязников посмотреть очередную фильму с Верой Холодной или с Иваном Мозжухиным в главных ролях). В их доме теперь — Музей советской песни. Тоже не был, каюсь, но жалею об этом почему-то меньше, чем о передвижниках второго ряда.
Хотя песни-то его слышал. Кто же их не слышал? «Потому, потому что мы пилоты», «Где же вы теперь, друзья-однополчане», «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат», «Когда весна придет, не знаю». Ну и так далее.